Роберт Хайнлайн - Звездный десант

Мама мне обрадовалась, детишки вроде тоже — я успел купить им подарки между двумя рейсами в Сиэтле, а отчим и я обменялись байками.

На Аляске я сделал одно хорошее дело: слетал на мыс Барроу. Там я нашел, что искал: тишина, отсутствие запаха пота и мало людей. Смотришь на ледяное пространство и знаешь, что там нет ни черта, кроме Северного полюса, нескольких эскимосов и еще меньше белых.

Эскимосы тут такие же милые, как на картинках. Их детишки никогда не плачут, а взрослые никогда не сердятся, дурным нравом отличаются только собаки, шляющиеся среди хижин.

Но эскимосы теперь тоже окультуриваются — старые времена проходят. В Барроу можно купить пиво в банках, в небе летают самолеты, а завтра на них могут оказаться и ракеты.

И все же они продолжают охотиться на тюленей среди своих ледяных торосов; деревня пирует, когда забивают кита, и голодает, когда китов нет. Времени они не считают, и, по всей видимости, их ничто не тревожит; спроси эскимоса, сколько ему лет, он ответит: «О, я уже взрослый». Совсем как Руфо. Вместо «до свидания» они говорят «когда-нибудь опять», что значит «когда-нибудь мы снова увидимся».

Они позволили мне участвовать в их танцах. В этом случае полагается надевать перчатки (в вопросах этикета они так же строги, как Джоко), и ты пляшешь и поешь под грохот бубна — я даже заплакал. Сам не знаю отчего. Танец рассказывал про старичка, у которого нет жены и который вдруг видит тюленя...

Я сказал им «когда-нибудь опять» и вернулся в Анкоридж, оттуда вылетел в Копенгаген. С высоты 30 тысяч футов полюс выглядел как покрытая снегом прерия, странные черные линии были водой. Никогда не думал, что увижу Северный полюс.

Из Копенгагена я отправился в Стокгольм. Марьятта жила отдельно от родителей, но в том же квартале. Она накормила меня шведским обедом, а ее муж оказался славным парнем. Из Стокгольма я перед выездом позвонил в отдел личных объявлений парижского издания «Геральд Трибюн».

Это объявление печаталось ежедневно, а я сидел в кафе напротив «Двух радостей», пил коньяк, накапливая стопки коньячных блюдечек и пытаясь сохранить спокойствие. Рассматривал гуляющих француженок и думал, что же мне делать.

Если мужчина хочет где-нибудь осесть лет, скажем, на сорок или около того, то почему бы ему не выбрать Невию? О'кей, в ней водятся драконы. Зато нет ни мух, ни комаров, ни смога. Нет проблем парковки, нет транспортных развязок, выглядящих как рисунок в учебнике полостной хирургии. И нигде нет фонарей на дорогах.

Мьюри будет рада меня видеть. Могу даже жениться на ней. А возможно, и на ее маленькой сестренке, не помню ее имени. Почему бы и нет? Брачные отношения не всюду такие, как в какой-нибудь Падьюке[104]. И Стар будет довольна, она с радостью породнится с Джоко таким образом.

Но сначала я хотел бы повидать Стар, во всяком случае — в ближайшее время, чтобы вымести из-под кровати накопившуюся там груду чужих туфель. Однако там я не останусь, формула «когда-нибудь опять» лучше всего устроит Стар. Эта формула — одна из немногих, точно переводимых на жаргон Центра и полностью соответствующих духу языка.

«Когда-нибудь опять», поскольку другие девы или, во всяком случае, их приятные эрзацы есть повсюду, и все они жаждут освобождения. Где-то. А мужчинам только и остается, что делать свою работу — обстоятельство, которое мудрые жены хорошо понимают.

Кто-то хорошо сказал: «От путешествий не устают. Надо пить чашу жизни до капли». Дальняя дорога, тропа, королевский путь, на котором нет уверенности в том, где и когда перекусишь, получишь ли ночлег и с кем его разделишь. Но где-то ждут тебя Елена Троянская и множество ее сестричек, и есть славная работа, которая только и дожидается того, кто ее выполнит.

За месяц можно составить множество стопок из коньячных блюдечек, и я уже начал злиться, вместо того чтобы подремывать. Куда к черту провалился Руфо? Свои записки я довел до этой минуты, держась на одних нервах. Может, Руфо вернулся обратно? Или умер?

А может, ею и не было никогда? Может быть, я просто психопат, но что же тогда таскаю я с собой каждый раз, как выхожу из дому? Шпагу? Я боюсь посмотреть, да, боюсь, а теперь мне страшно даже задавать себе этот вопрос Однажды я встретил старого сержанта, тридцатилетнего мужчину, который был уверен, что владеет алмазным прииском в Африке. Целые дни он проводил, копаясь в бухгалтерских отчетах прииска Может, и я пребываю в таком же упоительном заблуждении? Может, эти франки — все, что осталось у меня от месячного пособия по инвалидности?

Дано ли человеку дважды воспользоваться предоставленным ему шансом? Всегда ли «дверь в стене» исчезает при втором взгляде на нее*? Где садятся на корабль, отплывающий в волшебные страны? Боже мой, как это похоже на объявление в почтовом отделении Бруклина: «Вход отсюда туда запрещен».

Я даю Руфо еще две недели...

От Руфо пришло известие! Газетную вырезку с моим объявлением ему переслали, но у него возникли какие-то осложнения. По телефону он не стал о них распространяться, но я усек, что он связался с какой-то хищной Fraulein[105] и перешел границу почти что sans culottes[106]. Но сегодня он приезжает! Он выразил полное согласие с моей идеей сменить планеты и даже Вселенные и сказал, что придумал кое-что любопытное. Возможно, сопряженное с риском, но зато не скучное. Уверен, что он прав и в том и в другом смысле.

Руфо способен украсть у ближнего сигарету, а уж девчонку и подавно, но с ним не скучно, и он умрет, защищая твою спину.

Завтра мы выйдем на каменистую Дорогу Доблести.

Как там у вас с драконами? Не желаете ли их истребить?

 Луна — суровая хозяйка

Посвящается Питу и Джейн Сенсебо

Часть I

ЭТОТ УМНИК-РАЗУМНИК

Глава 1 

Гляжу — в газете «Lunaya Pravda»[107] пишут, что городской совет Луна-Сити принял в первом чтении постановление, позволяющее досматривать, лицензировать, инспектировать, а главное — облагать налогами предприятия общественного питания в границах муниципальной зоны. А еще пишут, что сегодня вечером состоится массовый митинг, на котором будет организовано толковище «Сынов Революции».

Мой родитель преподал мне два правила: «Не суй нос не в свое дело» и «Всегда снимай колоду перед сдачей». Политика меня не интересовала. Но в понедельник 13 мая 2075 года я оказался в машинном зале Комплекса Лунной Администрации — зашел, чтобы потолковать с главным компьютером Майком, пока другие машины тихо шепчутся между собой. Майк — это не официальное имя; я прозвал его так в честь Майкрофта Холмса, одного из героев рассказа, написанного доктором Уотсоном еще до того, как он основал IBM*. Герой рассказа только и делал, что сидел и думал, — ну в точности как Майк. Он же у нас настоящий умник-разумник, самый смышленый компьютер в мире.

Правда, не самый быстрый. На Земле, в лабораториях Белла в Буэнос-Айресе есть один умник, который в десять раз меньше Майка, а отвечает чуть ли не раньше, чем услышит вопрос. Но разве так уж важно — получите вы ответ через микросекунду или миллисекунду? Важно, чтобы он был верен.

Впрочем, Майк не всегда выдает правильные ответы; порой он не прочь и смухлевать.

Когда Майка установили в Луне, он был обычным умником с гибкой логикой — «Хомо-Ориентированный Логический Многокритериальный Супервизор, версия IV, модель L» — ХОЛМС ЧЕТВЕРТЫЙ. Он рассчитывал траектории для беспилотных грузовых барж и управлял их катапультированием. Это занимало у него меньше одного процента машинного времени, а Лунная Администрация праздности не одобряла. И стали к нему присобачивать все новые и новые аппаратные средства — блоки «решение-действие», позволившие ему управлять другими компьютерами, бесчисленные банки дополнительной памяти, новые банки ассоциативных нейристорных сетей, добавочный пакет двенадцатиразрядных случайных чисел, оперативную память, расширенную до неимоверного объема. В человеческом мозге содержится около десяти в десятой степени нейронов. На третьем году своего существования Майк имел нейристоров по крайней мере в полтора раза больше.

И тогда он ожил.

Я не собираюсь спорить на тему, может ли машина стать «по-настоящему» живой и обзавестись «настоящим» самосознанием. Обладает ли самосознанием вирус? Нет! А как насчет устрицы? Сомневаюсь. Ну а кошка? Почти наверняка. Человек? Не знаю, как насчет вас, товарищ, а я — определенно. Самосознание прорезается где-то на пути развития от макромолекулы к человеческому мозгу. Психологи уверяют, что это происходит автоматически, когда мозг накапливает достаточно большое число ассоциативных цепей. В таком случае — не вижу никакой разницы, протеиновые это цели или платиновые.