Помощница капитана. Книга вторая (СИ) - Ветер Морвейн Lady Morvein

Пока Орлова не было в городе, в моду вошла античность. Кринолины и рединготы сменили бело-розовые, как рассветная дымка, платья-туники и строгие фраки.

На смену сверкающим алмазам, топазам и рубинам пришли подражания изделиям древней Греции со Старой Земли. Прозрачные и столь любимые ранее камни вышли из моды и сменились резными самоцветами — слоистыми агатами, ониксами. Тут и там в женских причёсках блестели диадемы и золотые обручи, венки из искусственных цветов и золотых колосьев.

Орлов задумчиво разглядывал кольцо с сапфиром, которое оставила для его невесты мать, и понимал, что Анастасии оно вряд ли подойдёт.

Анастасия за время отсутствия Орлова обзавелась новым хобби: она стала коллекционировать зонтики. «Как лучшие леди Альбиона!» — с гордостью говорила она. Зонтиков у неё было уже достаточно много, и в первый же их совместный вечер Орлов с удивлением обнаружил, что эти неприхотливые и простенькие на вид предметы могут делаться очень по-разному: из чёрного или розового дерева, китовых усов, витые из белой и чёрной или из двух чёрных палочек, роговые — жёлтого цвета с крючком наверху или с перламутровым набалдашником.

— Ах, если бы вы привезли мне бамбуковый зонтик с золотой собачьей или петушиной головой… знаете, поручик Астафьев привёз своей невесте такой. Он ведь, кажется, тоже отправлялся с вами в полёт? — вздыхая, говорила Анастасия. — Смотрите, а вот этот я люблю больше всего, — она указала на зонтик с ручкой из рога носорога, стоявший на отдельной подставке.

Орлов с деланным интересом поднял бровь.

— Такого нету больше ни у кого! — с обидой произнесла Анастасия. — Его сделали кочевники. Говорят, их шейхи чем-то очень похожи на нас. Правда, верится в это с трудом. Шейх Сабир Ар Маариф привёз его к нам. Я даже лично с ним говорила. Он не хочет войны и хочет торговать. Ах, граф, сколько он мог бы продать нам пряностей и шелков!..

Орлов молчал. Слова Анастасии служили лишним напоминанием о его недавней неудаче. Он тоже мог бы привести шелков — но привёз лишь письмо. И хотя император встретил новости о возможном тайном союзе с видимым благодушием, Орлов чувствовал, что Александр напряжён.

В тот же день, когда Орлов явился ко двору, было приказано присвоить ему орден — за расширение границ: покрытый золотом Вихрь, символизировавший силу Ветров, на ленте из голубого шёлка. Но ещё через некоторое время Александр вызвал Орлова к себе и завёл непростой для графа разговор — о Кюхельдорфе, о расписках и о том, что Александру понравилось бы, если бы его дорогой друг вступил в брак.

Вопрос о супружестве офицеров в Империи на первый взгляд решался легко. В устав космического флота, принятом ещё при Основателе, была включена глава сорок один: «О супружествах». «Любой офицер, — гласила она, — принявший намерение о супружестве, обязан известить о своём решении командира корабля, эскадрильи или флота». Затем Устав сообщал, что унтер-офицерам и рядовым отнюдь не возбраняется вступать в супружество, командование только обязано проследить, «чтобы они брали жён высокого статуса и благонравия».

На практике ряд государственных законов, в сущности, воспрещал младшим офицерам — к каким относилась и Анастасия — вступать в супружество, и эта политика была вполне продуманной и целенаправленной. Начало этому было положено ещё Основателем: в 22 году от основания Империи он запретил обер-офицерам флота вступать в супружество «без указа». Нарушение каралось тремя годами каторжных работ. Через пятьдесят без малого лет это постановление расширилось, и теперь под его влияние подпадали так же пилоты малых кораблей, в частности и Крылатые. Командующим кораблями и эскадрильями предписывалось соблюдать бдительность в отношении «денежного благосостояния и высокой морали избранников господ офицеров». Политику эту ещё более ужесточил отец нынешнего императора — в двести втором году от основания Империи он предписал всем адмиралам, а так же штабс– и обер-офицерам испрашивать дозволения на супружество лично у него.

Не трудно догадаться, сколько времени стала занимать процедура сватовства офицеров в ромейских провинциях: сначала курьеры везли их прошения в Шлиссельбург, затем бумаги долго лежали в столах у секретарей Императора, после чего, как правило, легко и равнодушно подписывались — чтобы неторопливо вернуть к просителю.

Разумеется, что вопросы о супружестве адмиралов и представителей дворянской аристократии, владевших многотысячными поместьями, улаживались иначе, чем вопросы супружества рядовых пилотов, живших на жалование. Однако для них лишь большее значение имели основные требования: денежное благосостояние супруга — от двухсот пятидесяти тысяч рублей чистого годового дохода — и «высокая мораль», под которой имелась в виду не только нравственная чистота и благонравие, но и соразмерное офицерскому званию общественное положение. Проверка по двум этим параграфам офицеров, намеревающихся вступить в супружество, в последние годы находилась в основном в ведении командующих эскадрильями и кораблями.

Ухищрения эти имели под собой веские с точки зрения государственного бюджета и чести Империи основания: император, как и его отец, и дед его отца, прекрасно понимали, что назначенное военным, особенно младшим командирам, жалование, было несоразмерно тому уровню жизни, к которому они привыкли в домах своих родителей.

В то же время Империя была не в состоянии повысить оклады жалования младшему командному составу до нужной суммы — и потому возлагала решение этой проблемы на офицеров и их будущих супругов. Если офицер мог доказать, что супружество повысит его благосостояние, то командование легко соглашалось и выдавало разрешение на супружество — изучив предварительно личность избранника и установив происхождение его или её доходов.

На практике это часто заканчивалось тем, что офицеры — волей или неволей — не женились вообще. Зато майским цветом расцветало и благоухало волокитство. Корнеты, поручики, штабс-ротмистры и ротмистры напропалую ухаживали за дамами, флиртовали, заводили интрижки, но едва дело доходило до предложения руки и сердца — вспоминали, что в этом вопросе их ограничивает Устав.

Случалось, впрочем, что Александр решал дело быстро, а то и сам вступался за одного из соискателей — и даже изъявлял желание присутствовать на свадьбе.

Даже будучи приближённым к императорскому престолу, Орлов не ожидал всерьёз, что когда-нибудь эта практика коснётся его.

— Я придумала особую манеру его носить, — говорила тем временем Анастасия, — смотрите, зонтик нужно держать посередине и как бы в рассеянной задумчивости подносить к краешку губ. Вот так, — Анастасия продемонстрировала своё изобретение, и навершие из кости носорога очертило контур её нежных, как лепестки фиалки, губ. — Ну как, вы уже хотите меня поцеловать?

Секунду Орлов молча смотрел на неё — а затем поддался нестерпимому порыву и в самом деле Анастасию поцеловал. Поцеловал, чтобы та наконец замолчала — хотя граф прослыл бы сухарём, если бы не признал, что губы девушки в самом деле манили к себе как магнит.

Орлов всё-таки привёз Анастасии сувенир — кожаный кошелёк, раскрашенный в модный цвет резеды, расшитый шёлком и отделанный металлом. Анастасия приняла подарок с таинственной улыбкой — так что Орлову так и не удалось понять, понравился он ей или нет.

Другим развлечением Орлова в эти дни стали, конечно же, балы. Его приглашали к себе не менее чем раз в неделю, как на открытые, так и на семейные вечера. Танцевать Орлов не слишком любил — хотя, безусловно, умел, как требовал того этикет — и потому его отрадой на большую часть вечера становился карточный стол.

В начале июля Орлов захотел вернуться в город — и Анастасия вернулась вместе с ним. Они по-прежнему не расставались ни на миг — порой Орлову даже начинало казаться, что Анастасия попросту боится его отпустить.

Они вместе ездили на прогулки на Северные холмы, в то время покрытые лесом, который своей тенью избавлял немного горожан от летней жары. Тут раскинули свои шатры цыгане, и стояли павильоны для торгующих едой и напитками. Рано утром и вечером отдыхающие со всего города, а то и с окрестностей, съезжались сюда для купания, гуляний и пикников.