Цитадель Гипонерос - Пьер Бордаж
Служба первого утра заканчивалась.
Она не планировалась как служба стирания — один из тех ежемесячных ритуалов, выдуманных викариями, во время которых скаиты проникали наугад в разумы верующих, чтобы насадить там — по официальной версии — семена Истинной Веры, и чтобы — согласно слухам — внедрить в них программы страсти, ненависти, беспомощности или безумия. Поговаривали, что женщина, которая входила в храм влюбленной в одного мужчину, могла выйти увлеченная другим, что некий вполне здоровый психически мужчина внезапно обнаружил, что ему ампутировали весомую долю умственного потенциала, а другого неожиданно охватило неудержимое желание обесчестить своего лучшего друга, что, наконец, еще один мужчина, сияя улыбкой и сгорая от вожделения, пал к ногам женщины, которую задушил на следующий день… Говорилось, что придворные тратят половину своего времени, подкупая стирателей, а другую половину — страдая от последствий.
Муффий предполагал, что скаиты пользовались этими службами, чтобы вносить и другие изменения в умы, которые им заказывали стирать — тонкие изменения в целях, известных только им. Изменения, которым он пока был не в состоянии противостоять. Он всего лишь приоткрыл дверцу, ему следовало узнать больше — в секретной комнате библиотеки или у спящих воителей безмолвия.
В нефе отзвучала песнь благодарения. Выстроившись в линию перед алтарем, трое священников свершили ритуальное благословение, и задние пролеты начали неторопливо пустеть. Лучи Розового Рубина окрасили в багряный цвет завитки благовонных курений вокруг капителей столбов. Сверху в стене раскрылся большой воздушный шлюз; он обнажил проход, поглотивший императорскую ложу. По другую его сторону, на террасе, ожидали десять ударных авиеток императорского эскорта и подразделение наемников-притивов, назначенных на роль телохранителей.
После того, как территорию главного храма, покинули в свой черед кардиналы и послушники из хора, муффий с бортовой консоли запрограммировал маршрут собственной ложи. Ложа пролетела поверх пустых скамеек, в конце центрального прохода свернула и плавно скользнула в темное устье, открывшееся справа от огромных врат.
*Этой ночью, спустившись в библиотеку, муффий не мог избавиться от ощущения слежки, и это притом, что он отослал Адамана Муралла, прочих своих секретарей, послушников, стражу из приближенных викариев, своих кардиналов, мыслехранителей, заперся на два оборота в своих апартаментах, вступил в один из многочисленных секретных проходов, ведущих из его комнаты, и беспрепятственно добрался до вестибюля библиотеки. Он остановился посреди огромной залы, пустующей в этот час, прислушался, поводил лазерным пучком фонаря по окружающей тьме, но не заметил чужого присутствия, движения либо подозрительного шума. Муффий пожал плечами: он не забывал сменять коды магнитных замков всех дверей, которыми проходил. Он избегал всякой беспечности: от жизни в атмосфере постоянной подозрительности и недоверия его понемногу одолевала паранойя.
Он продолжил свой путь.
Внутри него отчетливо зазвучал голос — и указал ему иное направление, отличающееся от уже привычного. С бешено колотящимся сердцем Барофиль последовал новым инструкциям; вместо того, чтобы свернуть налево, он продолжал идти прямо сквозь комнатки со стенными стеллажами и вступил в череду извилистых и крутых галерей. Галереи складывались в безнадежно запутанный лабиринт, но он ориентировался в них без малейшего колебания. Кое-какие проходы были частично перегорожены каменными и земляными осыпями, а иногда ему приходилось перешагивать через лужи с черной водой. Он спрашивал себя, не обманывал ли его голос, не играет ли с ним навязчивая телепатическая иллюзия.
Он не обращал внимания на поскрипывание, которое улавливал краем уха позади себя: в фундаментах зданий водились стаи кошкокрыс, подземных грызунов Сиракузы, и не было никаких причин, по которым епископскому дворцу следовало бы стать исключением из правила.
Муффий прошагал почти километр подземной кишкой, идущей сквозь брюхо Венисии. Каменные опоры сменились изглоданными червями балками, которые, хоть и были обработаны химическими консервантами, опасно прогибались под весом земли. Сквозило что-то пугающее и абсурдное в этой ночной прогулке, но голос продолжал подгонять его в том же направлении. Подкатывала, словно тошнота, неудержимая тревога, и, чтобы не повернуть назад, ему пришлось призвать резервы воли, о которых он и сам не подозревал. Скачущий луч его фонаря лизал влажные стены, спугивая прячущиеся в расщелинах серые тени.
Наконец муффий добрался до грузной деревянной двери, изъеденной влажностью, как и балки, но снабженной новехоньким магнитным замком, который требовал набора цифровой комбинации. Как и в тот первый раз, когда перед ним появилась низенькая дверь секретной комнаты, голос прошептал ему серию из девяти цифр, которую Барофиль набрал на клавиатуре, врезанной в металлическую перекладину. Створка двери скользнула по направляющим и открылся сводчатый подвал, оставшийся еще от первоначального фундамента дворца.
Войдя, Барофиль обвел лучом фонаря неровные стенам и земляной пол. На плоской каменной плите муффий обнаружил шаровой головизор, высотой сантиметров сорок, и маленькую черную трубку — кодопослание, которое он вставил в отверстие для воспроизведения голозаписей.
Сфера налилась светом, из внутреннего микропроектора постепенно выплыло морщинистое личико в обрамлении белого капюшона, все из углов и резких линий. Появление Барофиля Двадцать четвертого, этого грозного старика, упорно пытавшегося манипулировать наследниками своей власти из невозможных потусторонних миров, не сильно удивило его преемника. Возможно, это воскресение в голографическом шаре даст ответы на его вопросы.
Морщинистые губы Барофиля Двадцать Четвертого дернулись, и из динамика, встроенного в основание сферического головизора, зазвучал его знакомый надтреснутый и кислый голос.
— Я пришел из вечности (где надеюсь упокоиться с миром, пусть и сам в это не верю), чтобы обратиться к моему преемнику. Ты ли это, кого я жду, мой дорогой Фрасист? Если так, то мой замысел post mortem определенно окончился успехом. В противном случае все человечество обречено раствориться в небытии. Если особа, включившая это кодопослание, — не бывший кардинал Фрасист Богх, я прошу ее именем всего самого святого немедленно приостановить воспроизведение, и привести сюда нынешнего муффия церкви Крейца, Барофиля Двадцать пятого — в том случае, если последний еще не скончался. Сейчас я выдержу минуту молчания, чтобы помочь моему неведомому собеседнику принять правильное решение…
Прежний Непогрешимый Пастырь замолчал и уставился в объектив голографического диктофона. Лишь горящие, как угли, темные глаза свидетельствовали в его пергаментном лице о жизни.
— Что ж, мой дорогой Фрасист — по оптимистичности моей натуры стану придерживаться этого варианта, — оправдывают ли твои ожидания первые месяцы понтификата? Возьму на себя смелость «тыкать» тебе, потому что, хоть в этом вопросе нет прецедента, полагаю, что между
