Александр Рыбошлыков - Вокруг Гекубы
После его ухода Стойко Бруч завладел лентой и продолжил чтение:
– …при анализировании уникального казуса экологического ренессанса неклассическая квантово-релятивистская ретроспекция невозможна без некоторого психологического резонанса, без выявления эмоционального контекста, сближающего актуальный эпилог спинозовской «amor intellectualis» с ее ренессансным прологом, тем беспрецедентным слиянием критериев истины с критериями добра и красоты, которые являлись безальтернативными диспозициями генезиса контампарентной науки…
Лента выпала из ослабевших пальцев Стойко, не ожидавшего, что лишь специально тренированный мозг способен безболезненно воспринимать данные современной науки.
Ангам Жиа-хп приняла ленту и, мгновенно выявив опытным взглядом естествоиспытателя, привыкшего к работе с гузгулаторием, наиболее важные места, во всеуслышание прочла:
– …принудительная надпространственная девитализация и неизбежно связанное с ней появление обширных анаэробно-стерильных областей приводит к локализованному понижению энтальпии метазон и, согласно второму закону Ньютона Пончикова, повышению энтропии, выражающемуся в сапиенс-термической гиперпопуляции…
– С ума сойти! – призналась Лира Офирель.
– Ясно… – протянул Дин Крыжовский и, развернув ясеневое кресло к подчиненным, начал прояснять окончательно прояснившуюся ситуацию. Подчиненные слушали с проясневшими лицами, только в ясных глазах Лиры еще яснело недопонимание.
– Оказывается, мы с вами создали не только Идиных корсаров, но и всю Гекубу. Знайте же, что жизнь есть способ существования пространства. Где некому двигаться, там незачем быть расстояниям. А что составляет девяносто пять процентов мировой биомассы? Астеровирусы! Мы уничтожили практически всю микрофлору целой Галактики! Посудите сами, много ли жизни осталось в пределах нашей ойкумены? Сотни полторы цивилизаций, пяток планет с узкоспециализированной, неспособной к развитию биосферой, да дюжины полторы молодых, развивающихся планет. Это капля в море мертвого, убитого нами вакуума. Страшно вспомнить, сколько килопудов белка сдал на приемные пункты только наш коллектив! А покойные Стриббсы работали еще эффективней! И вот результат: равновесие в природе нарушено, возможно, непоправимо. Мы встретили в космосе астеровирус, сочли его чуждым и вредным и, не раздумывая, уничтожили. Но вместе с астеровирусом мы уничтожили само пространство, получив нечто действительно чуждое нам – Гекубу. Если срочно не принять мер, причем самых радикальных, то мир отныне будет… – капитан метнул взгляд на перфоленту, – лишь эманацией внепротяженной сущности.
– Не надо! – закричала Офирель. – Я боюсь! Я не могу работать без пространства, я же штурман!
– Будем надеяться, что так далеко дело не зайдет, – спешно поправился капитан. – Есть музеи астерокультур, кое-где водятся и дикие астеровирусы. Только бы не спохватились слишком поздно! Если бы у нас было хоть немного астеровирусов, мы бы нанесли удар Гекубе изнутри. Это единственно действенный метод, а все наши планы со стерическим метавытеснением, заменой одного несуществования на другое оказываются лишь симптоматическим лечением.
– Так ведь у нас полны трюмы…
– Белка, Лирочка, полны трюмы белка и дезоксирибонуклеиновой кислоты. Сепараторы функционируют надежно, вряд ли мы сумеем найти хоть один живой астеровирус.
– Капитан! – закричал Стойко Бруч, невежливо перебивая старшего как по возрасту, так и по званию. – Простите за нескромный вопрос: кто вы по специальности?
– Космолетчик-астроходец, – машинально ответил Крыжовский.
– Я так и знал, что не вирусолог! Ведь уже в далеком двадцатом веке не помню какой эры было известно, что астеровирусы сохраняют жизнеспособность при сепарировании и даже кристаллизации. Мы сумеем построить смеситель?
– Разумеется.
– Тогда мы победили! Смерть Гекубе! Ура-а!!!
– Ура!.. – обреченно подхватил Литте.
На этом собрание закончилось, но никто не торопился уходить. Ангам Жиа-хп, уставшая от непривычной активности, дремала в любимом углу, зная, что дело передано в надежные руки опытных практиков. Крыжовский и Стойко вполголоса обсуждали проект смесителя, а Литте, худенький одинокий мальчик в курточке из светло-коричневого панбархата, только что сделавший все, чтобы погубить себя, сидел, как и полагается пажу и оруженосцу, за спиной Лиры Офирель и с тихим отчаянием говорил:
– Прекраснейшая Офирель! Клянусь, что с этой минуты и до конца моих недолгих дней все помыслы мои будут о вас, и все стихотворения, что удастся создать, будут посвящены вам! Если позволите, я прочту первое из них.
– Да, конечно, – рассеянно согласилась Лира.
И Литте негромко начал читать свое новое и, кто знает, не последнее ли произведение:
Пошел однажды Литте,Он славный был герой,С соседями на битвуОсеннею порой.
На нем доспех богатыйОт шеи до колен,На голове рогатыйЛегированный шлем.
И славная ватагаГремит мечами тут,Четыре злых варяга:Бьерн, Сигурд, Свен и Кнут.
А у соседа дочка —Красотка Офирель,Прекраснее цветочкаЯ не видал, поверь!
И не было хоть битвы,Но все ж попали в пленВеликий викинг Литте,Бьерн, Сигурд, Кнут и Свен.
А эту сагу скальдыПоют и так, и сяк,Где бьет в седые скалыХолодный Скагеррак.
Глава 4
Хеппи-энд
Чудовищный ливень, который обрушил на Гекубу тайфун Полина, имел свои последствия и для пленников. Выступление пришлось отложить, хотя это же давало возможность лучше к нему подготовиться.
Промозглая сырость пропитала волокнистое Гекубье тело, ночью кое-где седая плоть ее покрывалась тонким налетом инея. Днем повсюду горели яркие, как неоновые рекламы, радуги, самым невероятным образом сплетаясь в причудливые узоры. Лира Офирель, впрочем, утверждала, что именно эти сочетания наиболее вероятны.
Как-то в четверг звездонавты целую минуту могли любоваться изящной надписью «Метизы», переливающейся яркими красками среди окружающей зыби. Странное слово плавно разъехалось на части, из которых тут же родилось новое: «Культтовары», затем все потонуло в хаосе. Необразованные разбойники недоумевали по поводу редких оптических явлений, но вынуждены были верить авторитетным объяснениям Лиры.
Дин Крыжовский, хотя и не подавал вида, что знает, откуда взялись «Метизы», но догадывался, что Стойко Бруч продолжает исследование лямбда-лучей, недаром же он, несмотря на то что сезон давно закончился, упорно требует на завтрак живых устриц, а на десерт неизменно заказывает прежде нелюбимые грецкие орехи. Что делать, только через кухню инженер Бруч мог получать необходимое ему остродефицитное оборудование.
Корабль хоть и выдержал налет дождя, но отсырел снаружи и, что опаснее, – изнутри. Разбухшие переборки сделались мягкими и дряблыми. Гомеостаз «Конан Дойла» был серьезно нарушен, тральщик расхворался всерьез.
В неположенных местах развелось неслыханное количество излишних и просто вредных агрегатов. Так, на второй день после дождя из правой тормозной дюзы начался исход богомолов-регулировщиков. Нашествие приняло угрожающие размеры и было остановлено лишь массированным применением инсектицидов. Положительной стороной инцидента явилось то, что на богомолов удалось списать пропавшего без вести Модеста фон Брюгеля. Сююр-Тук Эфенди углядел среди груд отравленных богомолов золотой погон и пуговицы. Вещественные доказательства были представлены Иде Клэр, и назначенная диктатором туманности комиссия заключила, что канонир пал в неравной схватке с кусачими тварями.
На «Конан Дойле» был объявлен трехдневный траур, продолжавшийся ровно сутки, ибо вечером следующего дня случилось очередное ЧП. Экипаж занимался эмоциональной акробатикой, когда в помещениях резко поднялась температура. Обливаясь потом, космоплаватели принялись наполнять малый бассейн, решив окунуться в прохладный сок. Но из обоих кранов, обозначенных петроглифами «Гор» и «Хол», вялой струей пошел теплый с пряным запахом сироп.
Выбив дверь в соседнюю полость, капитан изумленно остановился, не решаясь войти: пол и стены кишели растущими отовсюду желтыми и зелеными шарами. Цепкие щупальца-усы дрожали от нетерпения в воздухе, выбирая очередную точку опоры. Огромные листья, покрытые снизу мелким жестким ворсом, разворачивались, шурша словно газеты на типографском станке. Превращенная в бахчу дыхательная полость начала мелко подрагивать стенами и потолком. Затем толчки распространились на соседние отсеки и полости, объемы и помещения. Корабль сотрясался в неудержимом ознобе.
Аварийная ситуация заставила вернуться к действительности пребывающую в трауре Иду Клэр. С горечью признав свою некомпетентность, корсаресса была вынуждена всю полноту власти временно вернуть Дину Крыжовскому. По приказу командира в рубке появился плакат: «Все на уборку овощей!» Переодевшись в облегченное платье, экипаж бросился на штурм изобилия.
