Виталий Вавикин - Лунный блюз
– Секс – это не главное, – тихо сказал Баррис самому себе. – У всех нас одно сердце и одна душа.
Он укорил себя за то, что не отдал шлюхе все деньги, которые были в бумажнике. Мысли опустились куда-то глубже, словно пытаясь подвести итоги прожитого дня. Баррис попытался сосчитать, сколько денег у него отложено на черный день. Затем попробовал вспомнить всех знакомых, кому бы эти деньги могли понадобиться. «Можно будет еще продать дом и машину», – подумал Баррис. Горячий кофе обжег губы, вернув ненадолго прежнего Барриса. «Что это? О чем это я сейчас думал?». Мысли снова стали опускаться. «Я слишком богат… Нет! Мне все это не надо… Еще как надо!». Баррис снова вспомнил шлюху из пригородного борделя. «Может быть это какая-нибудь зараза? – думал он, набирая номер своего друга. – Вирус, или что-то в этом роде…»
– Привет, Баррис! – раздался в трубке жизнерадостный голос.
– Филдс?
– Да, да, Баррис. Это именно я! – голос просто искрился счастьем.
– Ты не мог бы приехать ко мне, Филдс?
– Приехать? А что случилось?
– Ну, я не знаю… – Баррис нервно оглядывался, пытаясь отыскать сигареты. – Мы же вчера… Ну… Помнишь, ездили за город.
– Прекрасно помню.
– И что? – Баррис нашел початую пачку и теперь искал спички. – У тебя нет никаких странных мыслей или чувств…
– Чувств?
– Ну, да. Мне, как бы это сказать, невыносимо хочется взять все деньги, что у меня есть и отдать их кому-нибудь…
– Ах, ты об этом!
– Так у тебя то же самое?
– Ну, конечно.
– И что ты об этом думаешь?
– Думаю?! Я не думаю, Баррис, я действую!
– Действуешь?!
– Да, Баррис. Действую! Я уже продал свою машину, и сейчас договариваюсь о том, чтобы продать свой дом!
– Дом?! – Баррис бросил телефонную трубку так, словно она была куском раскаленного железа. – Черт! – Он нервно затянулся сигаретой. Вернулся за стол и выпил остывший кофе. – Какого черта я должен продавать свой дом и отдавать деньги тем, кто палец о палец не ударил за свою жизнь, – бормотал Баррис, а мысли снова опускались все глубже и глубже…
* * *Водохранилище «Венера» снабжало питьевой водой практически каждую квартиру в городе. Подземные реки исправно наполняли глубокий кратер, огражденный от города высокими каменными стенами. Насосные станции гудели так сильно, что жилье возле водохранилища стоило в разы дешевле, чем в остальном городе и цены эти с каждым годом падали все ниже. Кварталы вырождались. Целые улицы выглядели заброшенными и опустошенными. Сторожевые собаки во дворах тех, кто решил остаться, надрываясь, лаяли на чужаков.
Охранник по имени Хайнц вышел из сторожевой будки и закурил сигарету. Холодный воздух казался кристально чистым. Черное небо горело россыпью звезд. Ветер стих. Выпавший снег лежал белым ковром на земле. Хайнц нахмурился. Две пары следов тянулись от сетчатой изгороди, уходя к высоким стенам водохранилища и где-то там, высоко вверху, на стенах, Хайнц увидел два четких человеческих силуэта.
– Думаешь, это сработает? – спросила Донна.
– Мы должны верить. – Саймон достал из рюкзака стеклянную колбу. Черное вещество зашипело, соприкасаясь с поверхностью воды.
– Расскажи о себе всем, кому сможешь, – сказала Донна.
Вспыхнули яркие фонари. Завыли сирены. Охранники бежали по железным лестницам. Саймон улыбался. Одна из сторожевых собак, сорвавшись с привязи, вцепилась зубами в руку Донны, разрывая замшевое пальто и плоть под ним. Саймон схватил животное и вместе с ним покатился по каменному полу.
* * *Зуммер будильника разбудил Эн в семь тридцать. Она поднялась с кровати, разбудила детей, приготовила им завтрак из кукурузных хлопьев. Кофеварка была старой, и когда проснувшейся муж вошел на кухню, кофе все еще варилось. Томас сел за стол. Грязный, сальный, с всклокоченными волосами и зажатой в зубах сигаретой. Он что-то ворчал о том, что опаздывает и упрекал в этом свою жену. Эн не слушала его. Всего лишь голос седеющего бюрократа, не добившегося в жизни ничего существенного. Томас выругался, проклял старую кофеварку и ушел на работу, не позавтракав.
– Поем по дороге, – сказал он жене.
Эн кивнула и налила себе чашку кофе. Желтый автобус увез детей в школу. Эн вымыла посуду, застелила кровать в спальне. Почтовый ящик на входной двери хлопнул. Эн забрала пару свежих газет. День начинался как-то странно. По крайней мере странность была в голове. Мысли были тяжелыми. Они опускались все ниже и ниже, к самому сердцу. Эн взяла одну из газет, бездумно читая сводку новостей. «Через потомство ваше благословенны люди будут». Желтая пресса рассказывала о ночном вторжении на территорию центрального водохранилища. На фотографии были изображены мужчина и женщина. Эн оделась и вышла из дома. Мысли в голове путались, и она долго не могла объяснить таксисту, куда ее отвезти. Необъяснимое чувство благоговейного трепета овладело сознанием. Руки дрожали, дыхание было прерывистым. Таксист остановил машину.
– Дальше не проехать, – сообщил он.
Эн вышла на грязный тротуар. Сотни незнакомых ей людей пикетировали здание суда. Дорога была перекрыта. Плакаты в руках людей, требовали освободить Саймона и Донну. Эн вспомнила эти имена. Ради них она и приехала сюда. Но почему? Эн услышала свой собственный голос, подхвативший лозунг на одном из плакатов.
– Они не имеют права судить их! – сказала толстая женщина в грязном плаще.
– Не имеют, – согласилась Эн.
Снег начал падать с неба, а люди все прибывали и прибывали.
* * *Морган отошел от окна, закрыв жалюзи. Судья нервничал.
– Их уже больше тысячи, – сказал он собравшимся.
– Да что в них такого особенного!? – всплеснул руками Эпплтон. В его глазах вспыхнула зависть. Саймон и Донна занимали все его мысли. – Они же просто люди! Откуда такая поддержка?!
Державшаяся в тени женщина вышла на свет. Ее звали Клея Райт. И после Моргана она была вторым по значимости человеком в этом экстренном собрании.
– Думаю, нужно допросить их, – сказала она.
– Что это нам даст? – скривился Эпплтон.
– По крайней мере это лучше, чем сидеть, утопая в догадках.
– Она права, – поддержал ее Морган и велел охранникам привести Саймона и Донну.
Врач долго не соглашался отпускать женщину, обрабатывая рваные раны, оставленные сторожевой собакой на ее руке.
– С вами все будет в порядке, – пообещал он Донне. Охранник велел ей вытянуть руки, собираясь надеть наручники. – Какого черта? – остановил его врач. – У вас что, совсем сердца нет?
Охранник помялся и убрал наручники в карман. Они шли по длинному коридору, пропахшему целлюлозой, не произнося ни слова.
– Кто все эти люди? – спросил Морган, подводя Саймона и Донну к окну. Толпы пикетчиков безмолвно открывали рты и размахивали плакатами.
– Я не знаю, – сказал Саймон.
Морган посмотрел на Донну. Она устало пожала плечами.
– Что вы делали на водохранилище?
– Несли спасение.
– Что?
– Только в нем одном спасение, и нет ничего другого под небесами, данного людям, благодаря чему мы можем спастись.
– Вы говорите загадками, молодые люди!
– Камень, отвергнутый строителями, станет краеугольным, – сказала Донна.
– Да они ненормальные! – заорал Эпплтон.
– Вы должны отпустить их, – сказал врач, обрабатывающий раны на руке Донны. – Они ничего не сделали.
Морган мерил его отрешенным взглядом. Тяжелый камень, брошенный одним из пикетчиков, разбил окно, и сквозь звон в помещение ворвались голоса с улицы.
– Слышите? – спросил врач. – Вы не можете идти против народа.
– Да что в них такого особенного? – снова заорал Эпплтон.
– Ты прав, – сказал Морган, находясь где-то далеко, в глубине своих собственных мыслей. – Они всего лишь безумцы. – Еще один камень разбил окно. – Отпустите их, – распорядился Морган. Охранники переглянулись. – Сейчас же! – Он положил свою тяжелую руку на плечо Саймона. – Сделайте одолжение, уезжайте из города. Не осложняйте жизнь себе и другим.
Пикетчики встретили Саймона и Дону восторженными криками.
– Не упускайте их из виду, – сказал Морган Эпплтону.
Саймон снял куртку и укрыл ей хрупкие плечи Донны. Женщина дрожала. Один из пикетчиков вышел из толпы и отдал Саймону свой плащ. Его примеру последовал еще один и еще. Собравшиеся люди снимали с себя верхнюю одежду и бросали ее к ногам Саймона и Донны.
– Какого черта здесь происходит? – говорил Эпплтон, выглядывая в окно.
– Мы видим это и слышим, – шептал за его спиной врач. – Видим и слышим и не можем не говорить об этом. Не можем…
