Джулиан Мэй - Вторжение
Долго ждать не пришлось.
Митч Лозье, кашлянул, открыл глаза и вздохнул. Самый солидный и добродушный из всей Группы, толстяк с седеющим волосами и плешью, он напоминал сельского пастора или доктора. Видя, что общее внимание сосредоточено на нем, он неторопливо поднялся, подошел к столу, принял из рук Эрика чашку чаю, положил в нее сахар и лишь тогда внес свой вклад в описание катастрофы.
– Москва объявила войну всем вместе и каждой в отдельности исламской нации в мире. Оставляя за собой право воздать за сегодняшние преступления по заслугам, она временно воздерживается от применения силы и пытается найти мирные средства для разрешения конфликта путем переговоров с главами Ирана, Пакистана, Турции и Кашмирской республики.
– Слава тебе Господи! – воскликнула Люсиль.
– Это хорошие новости. – Митч помешал чай и отхлебнул из чашки. – А плохие состоят в том, что Камышинский, мать его так, взял под арест всех метапсихологов Советского Союза. Он заявил во всеуслышание, что они предали свой народ. Их допросят и будут держать под стражей до ликвидации чрезвычайного положения в стране, а потом отдадут под суд по обвинению в государственной измене.
В черные дни, когда у самых миролюбивых людей в душе поселилась ненависть, многие в Соединенных Штатах смотрели на распад Советского Союза с чувством снисходительного торжества: наконец-то безбожники коммунисты получили по заслугам. А для Сыновей Земли, к тому времени завоевавших немалый авторитет среди низших слоев американского общества, советская катастрофа стала подлинными именинами сердца. Ведь они давно предупреждали, что все операнты, включая советских, участвуют в заговоре с целью уничтожить веру в Бога, свободу и суверенные права личности. А тут сам красный диктатор объявил высшие умы «величайшей угрозой коммунизму». Однако судьба вдруг сделала иронический виток. Камышинский кричал о мнимых злоупотреблениях Двадцатого отдела, и политические обозреватели всего мира постепенно убеждались в том, что подрывные действия КГБ направлены в основном против правого крыла партии и военных, мешающих возродить в Советском Союзе принципы открытого общества, преданные забвению после трагической кончины предшественника маршала Камышинского. Адепты ВЭ из разных стран мира сделали эти намерения достоянием гласности и выступили свидетелями защиты гонимых советских оперантов на форуме общественного мнения. В конце концов даже самые невежественные и запуганные из нормальных уверовали в то, что заключенные под стражу операнты проповедовали добро, а не зло.
Американские Сыновья Земли еще пытались разглагольствовать насчет идеологического парадокса, но движение утратило всякий пыл, не имея морального обоснования своей антиоперантской позиции. Религиозные деятели – в том числе и мусульмане – теперь позволяли себе делать сакраментальные заявления в защиту гражданских прав оперантов. Папа даже написал энциклику «Potestatis insolitae mentis» note 132, в коей заявил, что метапсихические силы являются частью естественного порядка вещей, а вовсе не порождением дьявола, что они столь же «милы» взору Всевышнего, сколь и всякое иное Его творение, – конечно, при условии, что их намеренно не употребляют во зло.
Мы, операнты, не сразу поняли, что наступил перелом, что, даже несмотря на принудительный выпад и другие преступления, волна слепой антиоперантной ненависти медленно схлынула. Безусловно, за одну ночь общественное мнение вспять не повернешь. Группировки фанатиков сохранялись в Штатах, как везде, и продолжали свои вылазки вплоть до самого Вторжения. Но запуганное, одержимое собственными предрассудками и невежеством большинство переживало постепенный душевный поворот, коему в недалеком будущем, когда для гигантов метапсихологов настал самый темный и грозный час, суждено было породить весьма неожиданные плоды.
18
Квебек, Земля
5 февраля 2008 года
– Слава те Господи! – говорил в микрофон Виктор Ремилард на американизированной версии языка канюков. – Я уж думал, хреновый процесс никогда не пойдет, думал, не послать ли его к монахам, не сплавить ли священный микроб Сен-Лорану… Чтоб я сдох, как он меня соблазнял!
Аудитория, состоящая из рабочих нефтеочистительного завода, калибровщиков и матросов с танкера, недоверчиво загомонила; мысль можно было читать черным по белому: «Ты, босс? Да чтоб ты поддался! Tu te fiches de nous! Брось нас дурачить!»
Виктор передернул плечами и захохотал со всеми вместе. Он был одет в потертый енотовый полушубок, длинный вязаный свитер и жесткую белую шляпу – как у всех рабочих, только погрязней. Стоя рядом, Шэннон О'Коннор в песцовой шубке-макси, с серебряным ведерком для шампанского в руках составляла с ним разительный контраст. Это ее танкер ожидал погрузки в доках.
– Когда мы наконец справились с проблемами производства, то обнаружили, что есть еще проблемы распределения, – продолжал Виктор. – Но теперь и они разрешены. Сегодня наше предприятие отправляет скованной энергетическим кризисом Европе первую партию газогола, полученного из лигнина!
Гром приветствий.
– Вы вправе спросить, чего мы тут яйца морозим, когда в цеху хорошо укутанные червячки пожирают древесину и выдавливают из заднего прохода жидкое золото? Законно! Потому я прекращаю болтовню и покажу вам, чего мы все ждем… и чего ждет танкер мадам Трамбле!
Новые рукоплескания; и Шэннон подала ему серебряное ведерко в обмен на мегафон. Виктор поставил его под огромный гибкий шланг, по такому случаю протянутый на скорую руку из цеха, и крикнул:
– Открывай, Депюи! Но только потихоньку, слышь?!
Главный инженер-химик, стоявший у ручного вентиля за распределительным щитом, ухватился за колесо, чуть повернул его, и розоватая жидкость потекла в ведерко. В холодном воздухе распространился острый органический запах.
– Стоп! – скомандовал Виктор, и поток прекратился.
Он отнес ведерко к шикарному черному «мерседесу», в котором теперь разъезжал с инспекцией по отделениям «Ремко интернэшнл». Машина была украшена канадскими и американскими флагами и гроздьями разноцветных шаров. Управляющий предприятием вставил пластиковый шланг в бензобак. Под грохот аплодисментов Виктор залил туда жидкость.
– А теперь, друзья, наступает момент истины! Вправду ли мы произвели новое горючее или это просто моча насекомого?
Не обращая внимания на смех, он сел за руль. Мотор мгновенно завелся, и новые приветствия потонули в реве огромной трубы танкера, нависшей над насосной станцией.
Все знали, что машина давно заправлена и мотор прогрет, но важен был символический жест. Виктор выскочил, открыл другую дверцу для Шэннон, она помахала публике и уселась. Итак, церемония закончена, толпа разбрелась, а кран на танкере опустил огромный шланг, чтобы начать заливку.
По набережной они выехали из города и покатили к новому аэропорту: Шэннон должна была немедленно улетать в Вашингтон, где назначила встречу с лучшими адвокатами по уголовным делам, нанятыми для защиты Джерри. Виктор замедлил ход «мерседеса» и свернул с дороги под густую сень деревьев, скрываясь от проезжающих машин, сорвал с автомобиля украшения, воткнул флажки в ствол и выпустил наполненные гелием шарики в свинцово-серое небо. Затем снова забрался в салон.
– Как это отец тебя отпустил?
– Он откармливает тебя, словно тельца, чтобы потом сожрать со всеми потрохами. Несмотря на феерию в Вашингтоне, он внимательно следит за тобой. Его очень вдохновило, как ты провел это дело и не упустил контроля. Так что берегись акул.
– Пусть только попробует… А скандал с мужем тоже твоих рук дело? Ты используешь его, чтобы свалить отца?
Она рассмеялась томным, гортанным смехом.
– Зачем спрашиваешь? Прочти мои мысли.
– Я уже читал.
Он притянул Шэннон к себе; ледяные губы и язык завладели ее горячим ртом. Капюшон манто упал у нее с головы, и длинные рыжие волосы рассыпались огненной волной по белому меху. Его руки крепко обхватили ее затылок, она застонала, а ум ее кричал от желания. Другая рука Виктора вцепилась ей в шею. Кончики пальцев на позвонках, казалось высасывали всю энергию ее напряженных нервов до самого тазового пояса.
Вик, прошу тебя, не так, не так, ну давай хоть раз попробуем по-настоящему, пожалуйста!
Нет.
Дурак чертов, это же не любовь, никакой потери, никакой связи, почему ты не хочешь, ведь его там нет, только я, ну пожалуйста!
Я дам тебе наслаждение, но по-своему…
Подонок!.. О Боже, я ненавижу тебя, ненавижу!..
Держись за свою ненависть. Оберегай ее как зеницу ока, пока не созреешь для того, чтобы поменять его на меня.
– Он по крайней мере человек! А ты…
Она судорожно всхлипнула, чувствуя приближение оргазма, и погрузилась в теплую волну.
