Андрей Ливадный - Черная Луна
…В этот самый момент динамики интеркома, которых хватало в любом отсеке корабля, в очередной раз прорычали свое предупреждение:
«Внимание! Всем гражданским лицам на борту «Европы»! Срочно проследовать на палубу номер два для экстренной эвакуации. У вас осталось сорок секунд до старта последней спасательной шлюпки! Повторяю. Пассажирский корабль «Европа» находится под атакой вражеского флота! Всем гражданским лицам немедленно проследовать…»
Нет… Это казалось колдовством, мгновенной слепотой, как запаздывание светофильтров при повороте истребителя «на солнце»…
Андроид и девушка будто не слышали предупреждения.
В ней присутствовало что-то совершенно особенное: то, как она наклоняла голову, касаясь прядкой волос покатого плеча дройда[1], ее походка, низкий грудной голос, тонко очерченный подбородок, задумчивые глаза… то, как она улыбалась, не разжимая губ… и еще множество едва уловимых деталей совершенно внезапно трансформировались в подсознании Дениса в некий носимый в душе много лет образ… заставив молодого, но достаточно опытного и самоуверенного офицера застыть на пороге межпалубного люка.
Или это близкая смерть сыграла над ним свою последнюю жестокую шутку?
…Люк закрылся под собственным весом, отчетливо чавкнув пневматическим уплотнителем.
Денис вздрогнул, оторвав взгляд от пленившей его разум фигуры…
«Чертовщина какая-то…» — не без злости на самого себя подумал он, отведя рукой загораживающую проход ветвь кустарника, что был высажен перед баками гидропоники.
Проклиная все на свете, он бросился, ломая декоративные кусты, туда, где молодая женщина шла, доверчиво опершись на согнутую в локте руку человекоподобной машины.
— «… Фридрих Конски, мелкий чиновник министерства культуры планеты Элио, частенько злоупотреблял своим служебным положением, чтобы первым посмотреть новый фильм „психологического ужаса“, что поступал на сервер его учреждения для…»
Голос робота четко раздавался в тиши оранжереи. За прозрачным куполом из бронепластика уже невооруженным глазом были видны навигационные огни атакующей армады, а тут, посреди искусственного мирка зелени, андроид, которого звали Хьюго, декламировал своей спутнице начальные строки последнего триллера Стивена Рауфа — популярного несколько лет назад писателя, романы которого содержались в бортовой библиотеке транссистемного крейсера «Европа», курсировавшего до войны по маршруту Дион — Прокус — Рори — Элио.
— Эй! — отчаянно и зло крикнул Денис. — Вы что, с ума сошли?!
Девушка вздрогнула, остановилась и начала поворачиваться на его голос.
В ее глазах таилось тщательно скрываемое безумие.
В этот момент что-то оглушительно ударило в борт «Европы», слабые переборки застонали, сминаясь от удара, и конвульсивная волна разрушений прокатилась по кораблю, в который угодил ракетный залп атакующего флота.
Над головой Дениса раздался мелодичный, хрустальный звон, и внезапно сверху на пол оранжереи обрушилась масса вонючей зеленоватой жидкости…
Последним его чувством был ледяной холод…
***— …Хорошо, Анри, я вижу. Это стойкое травматическое воспоминание. Оно блокирует остальные участки мозга. Но это ничего. Все терпимо. Введи ему успокоительное, смотри, как взбесились графики…
Голос долетал до сознания Дениса сквозь плотную завесу тьмы…
Он хотел закричать, но не смог.
Его сознание меркло, как робкое пламя свечи на ветру.
— …Очень удачно, что ты захватил их всех. Теперь, когда мы знаем, как прочно ее образ закреплен в сознании Велехова, им будет совсем нетрудно манипулировать с помощью этой самой женщины… — Голос удалялся, становился тише, призрачнее…
Потом тьма окончательно поглотила его.
***В отличие от Велехова, о существовании которого она даже не подозревала, Даша приходила в себя долго, мучительно и с полным осознанием собственной материальности.
Боли не было.
Но лучше бы она была…
Ее выворачивало наизнанку, и длилось это бесконечно.
Крупная дрожь сотрясала нагое тело, по которому текли щекотливые капли ледяного пота…
В ее сознании тоже жили собственные фантомы, долго и тщательно сдерживаемые чрезмерными дозами седативных препаратов, но никто не позаботился о них в данный момент, и ее подсознание не упустило этот исключительный шанс.
Уж оно постаралось оторваться на полную катушку, будто мстя обессиленной женщине за то, что она так долго держала взаперти собственное воображение.
Приступая к процессу реанимации, Анри Бейкер не подозревал, что она больна, а когда понял, то ужаснулся тому, насколько глубоко может быть травмировано сознание обыкновенного человека.
Ее мысли, отраженные на контрольном дисплее четкими черно-белыми образами, напоминали бесконечный спуск по ступеням преисподней.
Эта женщина страдала особым видом наркомании. Ее зависимость была полной, и «сидела» она отнюдь не на биологическом наркотике.
Дашу «посадили» на виртуалку, и она прочно зацепилась за разрушительный мир фантомных образов.
Впрочем, ужас Анри Бейкеру внушал не сам факт виртуальной зависимости, а то, как эта зависимость сочеталась с вполне реальными воспоминаниями и фактами ее биографии.
Проникновение в мир ее образов подавляло его и в то же время разжигало в нем жгучее, почти болезненное любопытство.
Это была не бытовая виртуалка, отнюдь. Ее мир не имел ничего общего с кукольным городком или иной красивой игровой чушью.
Нет. Он оказался мрачен и страшен. И породила его не страсть к компьютерам и не желание уйти в красивый и неосязаемый мир вседозволенности…
Виртуальную зависимость Даши Кречетовой породила война.
Поначалу Анри никак не мог понять, откуда в ее сознании то и дело возникает сложная паутина зеленоватых пунктирных трасс, пока наконец не обработал эту картинку на компьютере при помощи специальных, дешифрующих алгоритмов.
Зеленая сетка оказалась ни чем иным, как узором траекторий, перемежающихся с нитками околопланетных орбит.
Нужно сказать, что у Анри Бейкера такая трактовка ее ненормальных видений поначалу вызвала недоумение.
Война… Это было очевидно, но при чем тут молодая, едва достигшая двадцатилетнего возраста женщина и эти пунктиры траекторий?
Как они взаимосвязаны с долгой блокадой, орбитальными бомбежками и в конечном итоге — падением Дабога, который был ее родиной?
Не найдя объяснения среди своего личного жизненного опыта, Бейкер обратился к историческим документам.
Просматривая материалы по Дабогу, он вдруг наткнулся на несколько очень любопытных абзацев текста:
«К третьему месяцу планетной блокады, после многочисленных бомбежек, противнику удалось разрушить все основные узлы компьютерной сети Дабога, и казалось, что путь штурмовым отрядам открыт, но очередная попытка десантирования в атмосферу внезапно напоролась на еще более ожесточенное сопротивление — это добровольцы из мирных граждан, надев шлемы виртуальной реальности, восполнили собой бреши в компьютерной обороне планеты, сами управляя ракетами и наземными орудиями…
Через месяц, осознав всю тщетность своих попыток сломить сопротивление граждан Дабога, флот Земного Альянса вынужден был возобновить орбитальные бомбовые удары, окончательно превратив некогда цветущий мир в сплошную радиоактивную пустыню…»
Бейкер смотрел на скупые строки, и ему все еще не верилось, что именно в них крылись истоки психической болезни Даши Кречетовой.
И только осознав это как факт, Анри понемногу начал постигать страшный смысл того бреда, что выталкивало на экран монитора ее пробуждающееся сознание…
Его пациентка билась в конвульсиях, а он сидел подле мерцающего экрана компьютера и завороженно смотрел на смутные образы, что порождало ее распоясавшееся подсознание.
Серый, расцвеченный угольными тенями тоннель… Анри некоторое время двигался по нему вместе с ее мыслью, затем машинально переключил монитор на цветное изображение и понял, что тоннель открыт в оба конца: с одной стороны струился мягкий зеленоватый свет, а с другой — клокотало яростное, багровое пламя.
Сам проход, протянувшийся меж двух разноцветных пространств, оказался наполнен пеплом, и призрачные тени, населявшие его, медленно отлипали от серых стен, некоторое время шли вровень с мыслью бившейся в реанимационной камере женщины, а потом начинали мутнеть, дрожать и наконец рассыпались в прах, который подхватывал и уносил дующий вдоль прохода ледяной ветер.
Конечно, Анри не мог ощущать его порывов, но подсознательно он почему-то был уверен, что ветер именно ледяной. Глядя, как он рвет фигуры, истончая их, делая хрупкими и нематериальными, он едва не начинал стучать зубами от холода, зябко одергивая лабораторный халат идиотскими жестами, будто и сам уже сошел с ума.
