Цитадель Гипонерос (ЛП) - Бордаж Пьер

— Без скаитов Святой инквизиции, без духовных стирателей мы больше не сможем искоренять семена уклонения и отступничества в разумах, склоняющихся к животному началу! — взревел брат Палион Судри. — Нам более не будут доступны секреты грешников, вновь будут править лицемерие и ложная преданность, словно тиранические властительницы, и мы станем вынуждены судить о нашей пастве по ее внешним признакам благочестия.

— Для пришествия всеобщего царствия Крейца это весьма разрушительный шаг назад, — вздохнул брат Астафан.

— Прошло всего несколько часов с тех пор, как исчезновение скаитов стало достоянием общественности, а туземцы некоторых планет уже замучили миссионеров, экзархов, кардиналов и викариев, — объявил брат Мурк Эль-Салин. — Император Менати публично покончил с собой, вначале убив свою жену и наследников.

— Это вы во всем виновны, Ваше Святейшество! — воскликнул молодой викарий с куперозным румянцем на лице.

Он растолкнул своих сотоварищей и обвиняюще наставил указательный палец на Фрасиста Богха. В в его выкатившихся глазах вспыхнула свирепая ненависть, а губы исказила отвратительная ухмылка.

— Это вы виновны, потому что не поддержали наших усилий, как обещали! — продолжил он голосом, дрожащим от сдерживаемой ярости. — Вы виновны, потому что отказались сотрудничать с сенешалем Гаркотом и великими инквизиторами, и это, по всей вероятности, спровоцировало их изнеможение и уход. Вы виновны, потому что использовали приемы индисского колдовства, чтобы защитить свой разум от инквизиции. Вы, наконец, виновны уже потому что вы всего лишь мелочный паритоль, лишенный политической тонкости, человек, неспособный управлять доставшимся наследием такой важности, как Церковь.

— Значит, не следовало предлагать мне бремени муффия, — спокойно, но твердо ответил Фрасист Богх.

Молодой викарий шагнул вперед, остановившись в метре от собеседника. Бледность его кожи, испещренной красными пятнами, резко контрастировала с матово-черным облеганом, желтизна зубов говорила об явном пристрастии к красному табаку миров Скоджа.

— Ваш предшественник разыграл нас, Ваше Святейшество. Я сам проводил встречное расследование, которое вскрыло все пружины махинаций Двадцать четвертого. Это он выбрал вас, он организовал это предварительное рассмотрение от викариата, он подал ваше имя. И мы немедленно на это купились! Мы подделали бюллетени, чтобы вы взошли на трон. Однако у нас возникли подозрения, как только вы получили тиару, джулианский кориндон и посох Пастыря. Ваше поведение внезапно изменилось: на суде над дамой Сибрит, приговор которой вы сами вынесли, вы больше не были тем пылким и бескомпромиссным молодым генералом, который произвел на нас такое впечатление во время наших подготовительных бесед. Мы поняли, что вам передалась гангрена от Двадцать Четвертого, этого мерзкого старика, одурманенного немыслимыми оргиями. Ваше предательство, наверное, связано с бляшкой, которую он заложил вам за грудину: эта деталь ускользнула от нас, пока наши голотехники не реконструировали всю сцену целиком. Когда мы осознали свою ошибку, было уже слишком поздно… Слишком поздно!

На несколько секунд У Паньли уверился, что молодой викарий, у которого из всех пор кожи сочилась ненависть, собирается ударить Фрасиста Богха. Он немедленно перевел дыхание в нижнюю часть живота и почувствовал, как потоки сильного тепла сходятся к узловой точке Кхи.

— Кроме того, мы подозреваем, что вы как-то связаны с исчезновением нашего брата Жавео Мутева, вашего бывшего секретаря на Ут-Гене, — сказал брат Астафан.

— Мы собрались в нашем склепе, чтобы подумать, как лучше всего исправить катастрофический образ Церкви в умах верующих, — сказал брат Палион Судри. — Сначала мы решили предоставить общественному мнению козла отпущения, и благодаря небольшой голографической хронике, которую кое-кто догадался отснять в апартаментах Двадцать Четвертого во время вашего смертоносного визита, мы заполучили идеального грешника — человека, который выкристаллизует ненависть и разочарование на себе, человека, который останется в истории Церкви как величайшее чудовище, какое она когда-либо знавала.

— Мы мобилизовали всех наших братьев-викариев, чтобы организовать облаву в галереях дворца, и отключили контуры магнитной энергии.

— Дичью были вы, Ваше Святейшество. Мы хотели заполучить вас живым или мертвым. И речи быть не могло, чтобы позволить вам оспорить нашу версию фактов, и нам следовало привести вас окончательно к молчанию или убедиться, что вы больше не в состоянии говорить.

— Мы потеряли всякую надежду. Мы думали, что вам удался трансферт через дерематы в мастерской до отключения энергии, и мы снова собрались вместе, чтобы поменять нашу первоначальную стратегию.

— И взгляньте, Крейц в своей безграничной доброте послал нам вас, Ваше Святейшество! Вот как он подтверждает свою неизменную поддержку!

— Оцените, как вам повезло: вас не осудят публично. Вы не предстанете перед чрезвычайным трибуналом.

— Потому что мы вас уже осудили, Ваше Святейшество.

— И приговорили вас к смертной казни.

— Ваша смерть будет очень медленной: мы сделаем с вами то, что прошли сами добровольно во время церемонии приема в викариат.

— Мы прибьем вас к столбу в склепе и повесим ваш пенис и яички в нескольких сантиметрах от ваших глаз.

— Мы не станем прижигать рану. Вы будете мочиться кровью и гноем из своей маленькой дырочки. И пенис больше не пригодится вам даже чтобы поссать, чем вы, кажется, так гордитесь!

— Ваша агония будет очень долгой, но, будьте уверены, мы будем регулярно вас навещать.

— Время от времени мы будем ампутировать у вас все новые кусочки. Ноготь, зуб, глаз, язык… Мы будем наслаждаться вашими стонами, как восхитительнейшей музыкой.

— Вы будете нас умолять прикончить вас, Ваше Святейшество, и тогда, только тогда нам будет отплачено за все совершенные вами кощунства.

— А теперь, Ваше Святейшество, передайте мне свое оружие!

Молодой викарий протянул руку к волнобою Фрасиста Богха, который кинул вопросительный взгляд на У Паньли. Рыцарь кивком велел ему выполнять. Молодой викарий схватил оружие и торжествующе повернулся к соратникам.

На этом время празднования победы для них закончилось. У Паньли исторг из горла крик смерти и словно невидимой косой повалил первые ряды евнухов. Кто-то из них сбил в падении своих ошеломленных братьев, иные врезались в столбы, а третьи упали в стенные ниши. Прозрачные шары раскачивались, падали, разбивались, вываливая свое невеселое содержимое на кафельный пол. Лохмотья крайней плоти отделялись от стволов членов и, разносимые сквозняком, рассыпались по подвалу. Фрасист Богх извлек свой второй волнобой, спокойно прицелился в викариев, размахивающих руками посреди неподвижных тел, и открыл огонь. Запахи обугленной плоти смешивались с одуряющими испарениями бальзамирующих препаратов.

— Идем, — сказал Фрасист Богх, убирая оружие в карман комбинезона. — Отсюда дорогу я знаю…

Несмотря на упорные настояния У Паньли, Фрасист Богх категорически отказался подбирать маску обратно. Заодно он избавился от армированного контейнера для металлических дисков, засунутого за подкладку комбинезона. Он оставил при себе только волнобой, из которого прикончил кудахчущих черных пауков викариата.

Они проходили по галереям и коридорам, усыпанным трупами. Многочисленные оползни, зияющие в стенах здоровенные бреши, провисшие балки или потолки, выбитые двери свидетельствовали о жестокости стычек. Сквозняку, которым тянуло из многочисленных дыр, не удавалось рассеять густого дыма, который мешал дышать и ел глаза. Они продвигались медленно, беспрестанно спотыкаясь об лезущие под ноги предательские бугорки, о балки, стропила, камни, оторванные руки и ноги… Скорбная тишина, характерная для полей сражений после боя, изредка нарушалась далекими скрежетами и грохотом.

— Далеко нам еще до выхода? — нетерпеливо спросил У Паньли.

Хотя на нем уже сказывались транспланетный сдвиг и усталость, он заставлял себя концентрироваться и не выходить из контакта с Кхи, и от чрезвычайного напряжения у него начинали взвинчиваться нервы.