Джулиан Мэй - Вторжение
Но внутри ползущего вверх вездехода Виктор Ремилард уже не казался ей черным дьяволом, каким описывал его отец. Голову прикрывает лишь темная шапка волнистых волос, одет в лыжный комбинезон с подогревом, оснащенный всеми достижениями новейшей техники: регулятор температуры, местный массаж, устройство связи, стереоустановка, радиолокационный маяк – одним словом, ко всему готов. Она же напялила старую красную куртку с капюшоном и заплатой на спине!
– В Вене уже наступило третье тысячелетие, – сказала Шэннон. – Мой отец и его друзья плутократы резвятся на маскараде, как в последнем акте оперетты Штрауса. На будущей неделе он открывает консорциум по спутниковой инженерии – европейский филиал Звездных Войн.
– Как мило с его стороны!
– А я буду почетным председателем.
– Как мило с твоей стороны!
– Папа надеется сделать меня своей марионеткой.
Шэннон улыбнулась и открыла ему часть своего плана: захватить управление консорциумом. Как она и ожидала, Виктор набросился на эти крохи и сокрушил хрупкий барьер. Подобно отцу, уверен, что она распахнула перед ним весь ум! Но ее истинное «я» находится за вторым, невидимым слоем, и пока Виктор копался в том, что счел стратегией Кирана О'Коннора, ум его остался уязвимым для нее… и она тихонько вошла.
О Боже, ну с силища! Правда, он не так умен, как отец, и амбиции не столь масштабны, но какой принудитель, какая первобытная творческая сила – ее бы только сформировать и направить. О да, он ей подойдет!
Она закончила сканирование задолго до того, как Виктор справился со своим. Он ничего не заметил, и когда наконец устранился, посмеиваясь над ее наивными планами овладеть консорциумом, Шэннон угрюмо насупилась, притворясь обиженной его умственным вторжением.
– Тебе надо быть похитрее, если хочешь свалить своего предка.
Она помолчала, поставила на место внешний барьер.
– Ты-то наверняка мог бы придумать кое-что получше.
– Да, мог бы, – ответил он, сосредоточенно глядя на монитор, показывающий глубину и плотность снежного покрова.
Они миновали полуразрушенный перевалочный пункт и выехали на открытое пространство. Но тут им преградили путь заносы, порой достигавшие шести метров. Виктор внимательно изучил их форму, характер погребенной под ними скалистой почвы и двинулся в объезд. Когда они поднимались зигзагами по крутому склону, в заднюю стенку кабины ударила оторвавшаяся ледяная глыба. Но, слава Богу, все обошлось; вездеход принял относительно горизонтальное положение и продолжил путь по едва различимой тропе.
– Отлично сработано! – похвалила Шэннон. – Так, значит, мои детские планы тебя заинтересовали? А я думала, ты собрался заключить союз с моим отцом. Ты бы мог, скажем, сообщить ему о моих подрывных действиях и выгадать на этом.
– Предположим, я намерен вести двойную игру. Точно так же, как ты:
Мощные фары вездехода выхватили из тьмы отрезок пути, проходивший по кромке еще одного кратера, не такого глубокого. Потом они въехали в коридор между деревьями и обледенелым кустарником, что украшал каменные уступы, сверкая, точно сахарный. Виктор прибавил газу, обуздал небольшую лавину и направился на просвет, туда, где северовосточные ветры почти что счистили снег со склона. Ночь была тихая. Специальные приспособления раздвигали густую растительность, и вездеход неуклонно полз вверх.
– Отец думает, что держит мой ум под контролем, – сообщила Шэннон. – Он уверен в моей преданности. У него есть… специальная техника, чтобы навсегда привязать к себе людей.
– Но на тебя она не действует?
– Действует – вблизи. Тогда я, как все остальные, попадаю под его чары… И еще в некоторые моменты могу ему принадлежать. Например, когда чувствую свое одиночество, боюсь самой себя и остальных, мечтаю скорее покончить со всем… и меня захватывает его видение Абсолюта, кажется, что папа избрал единственно верный путь… Но временами он отпускает вожжи. Быть может, отвлекается на другие вещи, на другие низшие умы, которые боготворят папу и вращаются по его орбите… Я помню, как он меня привязывал. Точно пламя опалило позвоночник, все чувства взорвались, и мое сопротивление было сожжено дотла. Он хотел привязать меня навечно. Но не привязал… во всяком случае, не полностью. Думаю, папа проявил слабость, потому что я его дочь и у него не хватило духу растоптать мою индивидуальность. Я очень долго вспоминала. И наконец убедилась, что мой внутренний мир умер вместе с искренней дочерней любовью. Теперь я люблю его… уже не как отца. А как только становлюсь сама собой – понимаю, что он со мной сделал, и ненавижу.
Его внезапный порыв одобрения, понимания искренне изумил Шэннон.
– Ненависть, – глухо произнес он, – твоя панацея, И моя. Но, в отличие от тебя, я ненавидел всегда.
Стараясь казаться спокойной, она принялась медленно, палец за пальцем, стягивать лыжные перчатки. Потом аккуратно свернула их и засунула в карман куртки.
– Тебя он тоже попытается привязать. Иначе он не допускает до себя оперантов.
Виктор засмеялся отрывистым лающим смехом. – Ya pas de danger!.. note 123 Или, как там у вас, у ирландцев – хрен ему в глотку! Погляжу я, как он раскроит мне череп!
– Он не раскроит. Это совсем даже не в его стиле. Он заставляет себя любить. А к тем, кто не поддается, применяет гипноз для ослабления психической защиты, а после совращает их. Если человек догадывается о том, чему подвергается, папа его убивает. Он уже убил около двухсот естественных оперантов и привязал сорок шесть. А подручных он подбирает в основном из преступного мира – мошенников, рэкетиров, киллеров. Их легко узнать по ментальному почерку. Сами они чаще всего знают о своих способностях, а он, совращая их, показывает, кем они могут стать с его помощью. Это грандиозно. Вот почему мы готовы для него на все, на любое зверство. Человек, убивший русского президента и великого муфтия Средней Азии, был одним из его ставленников. Папа намеренно разжигает войну, и ему для этих целей нужны глобальные подонки, а не просто кучки тупоголовых фанатиков.
– Да, в уме ему не откажешь, – признал Виктор, вцепившись в руль, чтобы обогнуть еще одну лощину, наполненную рыхлым снегом. – Власть нуждается в консолидации, и тут он дока. Я по сравнению с ним щенок, молокосос… Но времена меняются.
– Если ты пойдешь ему наперекор, он тебя убьет, – возразила она. – А захочешь стать его союзником – готовься к моей участи.
Виктор несколько минут молчал, пробираясь сквозь нагромождение льдин. Несмотря на мощную подвеску, вездеход трясся и подпрыгивал, швыряя крепко привязанных пассажиров, будто тряпичных кукол, пока они не одолели перевал и не выбрались опять на тропу.
– Все хотят нас привязать, Шэннон, – вновь заговорил он. – Начиная с родителей. Привязывают, не дают подняться выше их убогого уровня. Хотят жить через нас – вроде психологических вампиров. Это и есть любовь. Главная ее цель – во всяком случае, в интерпретации твоего папаши – не оставить тебе собственного хребта.
– А вот над этим я не задумывалась.
– Ну так задумайся. В твоем подсознании это уже заложено, потому ненависть и привела тебя к частичному освобождению. Я всегда их всех ненавидел, оттого-то никому и не удалось меня привязать. У меня есть армия маленьких зомби, и с ее помощью я давлю проклятых любовников, пытающихся насиловать мой ум. Вот так когда-нибудь раздавлю и твоего отца, и моего брата Дени, который еще хуже.
– Папа тебя одолеет, едва ты подойдешь к нему поближе. Я понимаю твой замысел. Ты рассчитываешь жениться на мне, а его держать на дистанции, чтобы постепенно присвоить себе все. Не обольщайся, Виктор, ничего у тебя не получится. Ты сам увидишь, что ему невозможно сопротивляться.
Он ворочал рычагами, глядел на приборы и ловко продвигался сквозь бело-голубые туннели.
– А может, я его к себе привяжу. Ты мне только покажи, как он это делает.
Шэннон открылась и показала.
Merde et contremerde! note 124 Ненависть непроизвольно хлынула из его ума прежде, чем он успел перекрыть поток.
Блаженство и боль давно прошли, без слов говорила Шэннон, остался только сухой бесформенный Абсолют, я уже ничего не чувствую, кроме желания раздавить его, лишить власти и дать ему понять, что это сделала я. Но мне не обойтись без твоей помощи.
Виктор вновь выругался по-французски. Затем взглянул на монитор и обнаружил, что они сбились с пути. Должно быть, он не заметил указателя поворота. Дал задний ход на им же проложенной колее. В лучах удаляющихся фар ледяные глыбы выглядели как-то нереально.
– Ты должен мне помочь, – продолжала Шэннон. – Я тебя вовремя предупредила. Можно сказать, спасла от него.
– Заткнись! Дай подумать.
Справа он разглядел дорогу: ухабистая, но довольно открытая, и склон не слишком крутой. Улыбнулся и прибавил газу. Мотор яростно взревел.
