Яна Завацкая - Дороги. Часть первая.
— Вот что... давай не будем принимать поспешных решений. Давай просто подумаем над этим. Хорошо?
— Да, — откликнулась Ильгет. Это был Арнис. Он всегда находил правильный выход, — мы подумаем.
Он сжал ее ладонь в своих руках.
— В конце концов, ничего плохого же не случилось. Мы живы, а обстоятельства... все может измениться.
Через два дня, поговорив с Дэцином — он разрешил ей отсутствовать какое-то время — Ильгет уехала в горы, в монастырь святой Дары.
Когда твое тело изранено, когда ты устал от боли, и вот оно — спасение, больничная мягкая до неощутимости кровать, атен, полностью глушащий боль, питье, заботливый уход — рана не прошла, ты все еще болен, но тебе многократно легче.
И вот так же сейчас легче стало душе Ильгет. Словно кто-то обезболил ее. Медленные, спокойно движущиеся фигуры монахинь, затянутых в черное. Сильный и сладкий запах медуницы над заросшими полудикими полянами. Тихое многоголосное пение в церкви, уже привычная статуэтка святой эдолийки Дары, старинная, из желтоватого меланита, с выпуклыми и почти живыми глазами, с завитками волос, выбившимися из-под покрова. Ильгет немного работала — монахини своими руками выращивали сад, содержали лошадей, в обслуживании обходились без механизмов. Все это были благочестивые упражнения, а настоящая работа дарит — в городе, в больнице и в детских группах, кроме того, монастырь ежегодно отправлял миссии на другие миры.
Ильгет мыла руками окна и полы в одном из зданий общины. Но работа была знакома с детства и даже приятна. И не так уж много было этой работы. Но четыре раза в день Ильгет вместе с монахинями ходила на службу, и однажды — к отшельнице, которая жила за пять километров от монастыря, отнести ей немного еды. Дорога среди мохнатых невысоких елей, среди сказочно изломанных голубых вершин, с четками в руках, была так же целительна, как служба в церкви.
Кроме того, Ильгет много молилась одна.
Она ничего не просила специально. Как будет — так и ладно. Ей уже начинало казаться, что пусть бы так и было всегда... А зачем вообще уезжать из монастыря? Ильгет никогда не представляла себе монашеского призвания. Но по сути — почему нет? Дариты — орден деятельный. Ильгет хотела работать, а может быть, ее пошлют и в дальнюю миссию (на Визар, с замиранием сердца думала она).
А главное — здесь было сказочно хорошо. Так хорошо, что просто хотелось остаться. Ильгет слышала, что у некоторых начинаются какие-то проблемы, искушения, трения с монахинями. Но у нее не было ничего. Эти женщины показались ей такими близкими и милыми, некоторые — очень добрыми, другие — очаровательно своеобразными. И так легко она даже в Коринте себя не чувствовала.
Вот только ДС...
Ильгет поговорила с сестрой Мартой, которой регулярно исповедовалась (сестры не отпускали грехи, но разговор по душам — тоже ведь своеобразная исповедь).
— Нет, — Марта покачала головой, — ты ведь к нам сбежать хочешь, Иль... От проблем. Не так?
— Пожалуй, что так.
Ильгет пошла к святой Даре, встала на колени. Хочу я бежать от проблем. Муж вот сбежал от меня, я — его проблема. Почему-то ему тяжело со мной жить, наверное, я в этом виновата, только не знаю — как и в чем. Арнис... на самом деле я люблю его так сильно, что... только позволь раскрутиться этой пружине, туго сжатой в сердце. Только разреши. Я ведь просто так долго не позволяла себе об этом думать, и не думала. И так было бы до конца жизни, если бы не... даже не уход Питы, если бы Арнис сам не заговорил об этом. А теперь эта пружина чуть-чуть показалась, самый кончик, и я испугалась этого чувства. Испугалась и бегу от него.
А еще я хочу от ДС сбежать. Это тоже правда. Никакой я не воин по натуре, и тяжело мне там. Друзей, конечно, я люблю (и это тоже рвет душу, потому что каждый раз рискуешь кого-то потерять). Но у каждого своя судьба, почему моя-то должна быть связана с этой вечной войной.
Дара, ты не поймешь меня. Ты была девой. Не было у тебя мужчин. Но правда, война зато была в твоей жизни.
Почему у меня все так запутанно, так непонятно?
Ведь у тебя все было ясно. Ты служила Богу. И не с оружием в руках — наоборот, ты спасала людей от войны, спасала раненых. Объясни мне, Дара, как жить, что делать, ведь у меня все иначе. Ведь я-то убиваю. А теперь чувствую себя просто распутной девкой — между двух мужчин. Почему все в таком тупике? В чем моя вина? Я хотела разорвать этот круг, разрубить, перестать делать то, в чем меня упрекает совесть. Вообще уйти. Но сестра Марта говорит «бегство». И ведь она права. И отец Маркус скажет то же самое. Но почему бегство, а если это призвание?
Дара, когда ты ушла из дома вопреки воле родителей, а они ведь хотели выдать тебя замуж — это разве было бегство?
Но у тебя, наверное, и сомнений не было. Услышала голос, и ушла. Ты знала, что должна так поступить.
А я вот не знаю, что мне делать.
Святая Дара, моли Бога обо мне.
— Ты знаешь, я рада за тебя, — задумчиво сказала Иволга. Они лежали в только что созданном с помощью аннигилятора окопе, ожидая появления условного противника.
— Чего уж тут радоваться? — вздохнула Ильгет.
— Да, это больно, когда тебя бросают, но... знаешь, когда дерьмо засохло и отпало, этому можно только радоваться.
— Я не думаю, что он прямо-таки... то, что ты говоришь. И я бы хотела, чтобы он вернулся...
Иволга вздохнула.
— Да... это называется — любовь-то зла, полюбишь и козла. На Терре так говорят. Иль, а ты думаешь, это у тебя любовь? А не чувство долга?
Ильгет подумала.
— А какая разница между этими понятиями? — спросила она осторожно. Иволга покачала головой.
— Вопрос века. Ну ты даешь, Иль... Ладно, не переживай. Вернется он еще. Он ведь вроде моего — то уйдет, то вернется...
— Нет, — тихо сказала Ильгет, — я уже чувствую, что нет. Я ему была нужна... а сейчас у него другая женщина, с ней, видимо, все хорошо. Я ему не нужна больше, и он... нет, не вернется. Ну может, потом, если с той поссорится.
— Иль, ну и что, ты всю жизнь будешь в такой роли? Будешь ждать, пока ему не надоест развлекаться с другими, и терпеливо предоставлять себя в его распоряжение? Тьфу, — Иволга сплюнула, — и главное, было бы из-за кого... Вот если бы на его месте был Арнис... ну тут можно понять. Даже унижение. Правда, Арнис бы тебя никогда и не унизил. Ну ладно, пусть хоть был бы нормальный мужчина. А это — ну что? Ни таланта, ни ума, никаких проявлений личности, кроме гиперсексуальности...
— Ну... я бы так не сказала... — возразила ошеломленная Ильгет. Тут «Сторож» дрогнул в ее руках. На экране появилась стайка условных целей.
— Огонь, — спокойно сказала Иволга. Они выстрелили по разу.
— Вот сейчас и посмотрим, кто окажется шустрее, мы или авиация.
Отряд был разделен на две части, четверо сейчас пытались уничтожить цели с ландеров.
— Огонь!
Ильгет подумала, что сейчас вокруг них в бою земля уже стояла бы дыбом, все бы горело.
— Скала, я Океан! Переходите на точку 213! Как поняли!
— Океан, я Скала, есть переходить на точку 213, — ответила Иволга. Подруги переглянулись, выскочили из окопа, Зевс в защитном костюме прыгнул вслед за ними. Вокруг простиралось желтоватое поле, чавкающее под ногами осенней грязью. Побежали вперед, едва отрывая ноги от хлюпающей земли. «Сторож» и «Щит» здорово оттягивали плечи, но что поделаешь. На другом краю поля начался тягун, довольно крутой подъем, Ильгет бежала, стараясь не отстать от Иволги и сохранить хоть более-менее ровное дыхание...
Через час учения были закончены. Бикры были основательно вымазаны желтоватой глиной и приобрели теперь уже совсем камуфляжный вид. Ворча вполголоса, Иволга стащила с себя грязную броню и ринулась в душ. Ильгет последовала за ней.
После анализа и обсуждения решили остаться и посидеть еще немного, выпить вместе чайку. Завтра суббота, хоть и не совсем выходной, но все же посвободнее. Быстро организовали чай, бутерброды, печенье, аппетит у всех разыгрался зверский. Снаружи молотил дождь, все мысленно благодарили Господа за то, что настоящая непогода разыгралась только к вечеру.
Пили чай, разбившись на маленькие группки. В комнате пахло мокрой псиной — промерзшие собаки грелись у стены.
— Хорошо так сидеть под шум дождя, — философствовала Лири.
— Особенно как подумаешь, что кто-нибудь там еще ползает по полигону, — подхватил Гэсс.
— Ты бы спел лучше, — попросила Мира, — допил ведь свой чай?
— А как же, — подхватил Гэсс, вытаскивая откуда-то гитару, словно фокусник — голубя из шляпы, — Щас споем!
Он ударил по струнам. Все запели хорошо знакомую песню, переведенную Иволгой.
Если вы нахмурясь,(11)
Выйдете из дому,
Если вам не в радость
Солнечный денек,
Пусть вам улыбнется,
