Кратчайшее расстояние (СИ) - Валерия Панина
- Не спится, красавица?
- Вы можете мне помочь - прожектора включить, свет поставить? - невпопад ответила я.
- А то, - Шлепенков приосанился. - И че искать будем?
Пожала плечами.
- Да проверить кое-что хочу.
- Скрываешь, - сплюнул Макс с досадой, выбросил окурок. - Ну ладно, помогу, раз обещал.
Минут двадцать мы возились, я командовала 'вверх-вниз, влево-вправо', Шлепенков ворочал прожектора, и, наконец, я добилась, чего хотела. Три снопа света были направлены на три спирали на стенах, образовывая треугольник. Спирали светились отраженным светом, приобретая объем, как будто начиная медленно двигаться. Я отошла к центру, поворачиваясь, пытаясь охватить взглядом весь объем пирамиды, сделала еще шаг, и, как только оказалась по центру нижней спирали, пол под моими ногами содрогнулся, и под раздирающий уши и нервы звук, под моими ногами разверзлась пустота. Я провалилась в темноту и потеряла сознание.
- Да вот те крест, начальник! - Шлепенкова трясло от злости. - Сквозь землю она провалилась!
Он повторял одно и тоже с десяток раз - девка стояла, он вертел прожектора, вдруг все вспыхнуло, и девка сквозь пол провалилась - но ему не верили. Ни собравшиеся в столовой, куда он прибежал с посеревшим лицом и мокрой от жути спиной, ни куривший на крыльце Шамрай, к которому он кинулся.
- Да *** ***, ***! - заорал Макс. - ***, делайте что-нибудь, *** не стойте! Пропадет девчонка, пока вы тут мне мозги ***! - махнул рукой и побежал к пирамиде.
- Ведь правда вой какой-то был, - сказал кто-то. - И Машу сегодня никто не видел.
Шамрай выбросил сигарету, торопливо зашагал к раскопкам. Обгоняя его, бежали студенты, и он включил рацию, быстро скомандовал.
- Гаврилов, ты где? Похоже, у нас ЧП. Выстави пост у пирамиды, никому не входить! - и заорал в спины парней. - Стоять! Никому не входить! Кому сказал! - и грузно побежал.
Шлепенкова он застал за откручиванием от штанги камеры.
- Вот, повесила она, снимала, - буркнул тот. - Только вспомнил. Перетрухал я, начальник, в жизни так не боялся.
Павел Данилович прокрутил запись, тяжело провел ладонью по лицу. Столпившиеся за его спиной люди потрясенно молчали, потом загудели, возбужденно переговариваясь.
- Куда ж она делась-то, Данилыч? - с тоской спросил Шлепенков. - Кабы я знал, что так получится, разве пошел? И ее бы не пустил...
- Не знаю, Максим, - просто ответил Шамрай. - Ты не виноват. Моя вина - не надо было одну ее пускать... Думать будем, искать. В Москву сообщу - пусть людей присылают, оборудование. Вскрывать как-то...
Через сутки в долине высадился целый десант, зарябили погоны: МЧС, военно-космические силы, следственный комитет, какое-то крутое спецподразделение без опознавательных знаков. Прилетел начальник ЦУП, последним из вертолета вышел мрачный и злой Марк Нетесин. Натащили приборов, просвечивали, простукивали, бесконечно пересматривали видео. Нашли диктофон - видимо, Маша выронила - запись обрывалась на словах '... спирали двигаются'. Моделировали ситуацию - интенсивность освещения, направленность света, в центр вставал доброволец, примерно той же комплекции, что пропавшая.
- Никаких результатов, - подвел невеселый итог Яшин на вечернем сборе. - Что ж, продолжим попытки, работу не прекращаем.
- Один вывод сделать все-таки можно, - Нетесин поднялся, отошел к темному окну, смотрел на огни и деловую суету возле пирамиды. - Надо пересматривать план работ на Марсе, категорически запретить вскрывать пирамиду. Даже если придется сообщить экипажу причину.
- Экипажу сообщать придется в любом случае, - Яшин тоже встал, прошелся по тесному проходу. - Если мы не найдем Марию Всеволодовну в ближайшие тридцать шесть часов, - и через паузу. - Мы - дети, которые из песочницы полезли в ядерный реактор. Глупые и самонадеянные дети...
Мне снился ужасно странный сон. Я видела незнакомые города, людей в странных одеждах, удивительные механизмы, двигающиеся по нескончаемым огромным тоннелям, летательные аппараты в небе, похожие на тот, на котором наши улетели на Марс. Я слышала разговоры на языке, которого не понимала, и читала надписи, сделанные иероглифами, и эти знаки были также привычны глазу, как кириллица или латиница. Сон был ужасно интересный, и я думала, что его надо обязательно запомнить и Саше рассказать. Потом стало холодно и в туалет захотелось, сон рассыпался на перепутанные кадры. 'А какой сегодня день недели?' - лениво подумала я. - 'Вставать пора или выходной, поваляться можно?' Потянулась за телефоном, но рука наткнулась на мокрый холодный камень, я вздрогнула, подскочила, мгновенно все вспомнив. Открыла глаза и ... ничего не увидела. Темнота была абсолютной, я никогда не бывала в месте, где свет отсутствовал совсем. Самой темной ночью у тьмы есть оттенки, а сейчас чернота сдавила меня, и от ужаса пробил озноб, так, что волосы зашевелились. Руки тряслись, сумбурно неслись мысли: 'Свет... свет... Телефон! Телефон, где телефон?!' Потянулась к карманам, не сразу попала. Все же нащупала, чуть не выронила, испугавшись еще сильнее, хотя, казалось бы, некуда, активировала экран. Часы показывали восемь сорок. 'Во сколько я пошла в пирамиду? В полседьмого. Пока мы со Шлепенковым возились, сколько прошло? Полчаса, минут сорок от силы. Значит, я тут полтора часа. Наверху хватились уже. Ищут. Скоро найдут. Так, а позвонить?' Проверила - сигнала не было, конечно. Включила фонарик, попробовала осветить пространство вокруг. Под ногами камень, до стен и верха луч не достает. Паника давила, причем на самое чувствительное место, и я с трудом поднялась на затекшие ноги, сделала несколько шагов в сторону, направив фонарик под ноги и тщательно проверяя, прежде чем наступить - не хватало еще раз провалиться или упасть и ногу подвернуть. Вернулась на прежнее место, насколько могла судить, конечно. Было зябко, хоть я была в джинсах и толстовке, от страха и стылого камня.
- Не сиди на холодном, Маша, детей не будет, - бабушкиным голосом сказала я себе. Опустилась на колени, села на пятки. - Потерпи, скоро тебя найдут.
После выплеска адреналина навалилась слабость, ужас не отпускал. Никак не хотелось выключать фонарик - от пятна света было как будто даже теплее - но голос разума пробился как-то, и я выключила. Зарядка не вечная.
Темнота и тишина давили, и я начала говорить вслух, убеждать себя, успокаивать. Честно - получилось плохо. Я читала стихи, пела песни, переводила пропетое на английский и с английского на испанский, голос дрожал и слезы катились, но я упорно говорила, говорила,
