Александр Зорич - Завтра война
Затем я благородно намекнул девочкам, что главный виновник торжества — майор Свасьян. Они снялись и со Свасьяном тоже.
Несмотря на уговоры осназовцев, погрузка на флуггеры шла нерасторопно. Довольно быстро выяснилось, что, даже уложив Императорский балет в четыре штабеля, никак не выйдет вывезти всех одним рейсом. Вначале эвакуировали руководство, хореографа с ассистентами, солистов и солисток первой-второй-третьей значимости. На повторный рейс оставался собственно осназ и примерно половина кордебалета. Хоть меня и пытались впихнуть довеском в последний флуггер как — блестящая формулировка! — «приравненного к раненым» пилота, я решительно отказался.
Пока флуггеры совершали первый рейс, Свасьян, которого просить два раза не надо было, просветил меня относительно событий последних часов.
— Там карусель вышла такая, что страшно вспомнить. Ваши все никак не могли добить «Балх» (под «вашими» он имел в виду, конечно, истребители). Тем временем несколько торпедоносцев клонов все-таки прорвались к «Трем Святителям». Их все сбили, но они успели выпустить торпеды и как назло угробили две катапульты, с которых собирались взлетать наши штурмовые флуггеры. Посадочной палубе, сам понимаешь, тоже досталось. Тем временем «Атур-Фарнбаг» удирал от наших торпедоносцев. Ему крепко досталось, но добить его не смогли. За ним погнался «Кавказ». Штурмовики и торпедоносцы начали возвращаться на «Три Святителя». Принимали их медленно. Все, кто живой, боролись с пожарами на борту авианосца. Даже нас задействовали — у нас бронескафандры хорошие, в любой огонь войти не страшно. Тем временем нужно было еще спасать экипаж «Удалого». Этим занимались фрегаты.
— Так «Удалой» погиб?
— Считай, что да. Он был еще полетал, после ремонта. Но в Х-матрицу он войти не может, а когда ж его ремонтировать-то? Экипаж сняли, а корабль взорвали, чтобы клонам не достался. Нас тоже хотели послать к «Яузе» на фрегатах, но пересаживаться было долго. К тому же одно дело — ворваться на борт яхты со специального флуггера, другое — через обычный кессон. Ты пойди еще состыкуйся!
— Скажите, товарищ майор, а про Николая Самохвальского, пилота истребителя, вы ничего не слыхали?
(Собственно, это было единственное, что меня по-настоящему интересовало — кроме, разумеется, судеб других мужиков из И-02. Но из-за своей вежливости я был обречен выслушивать из уст словоохотливого майора полный отчет о сражении.)
— Как фамилия, говоришь?
— Самохвальский.
— М-мм, там отличился какой-то молодой лейтенант, пилот истребителя, да… Но фамилию вот не запомнил. Кажется, не такая фамилия. Что-то кошачье. Котиков? Кошкин?
— Подождите, товарищ майор… — Я не смел поверить своему счастью.. — Котенок?
— Да, точно! Я еще подумал: чудная фамилия, Котенок. Как щенок почти. Немужская, невоенная фамилия, да.
— Так это не фамилия, это позывной! Прозвище, которое пилот получает в бою. Обычно совпадает с символом или рисунком на…
— Не учи ученого.
— Извините… Так что этот Котенок, что он?
— Кто он? Герой дня, дорогой мой! Герой дня — никак не меньше! Не знаю подробностей, успел только краем уха о нем услышать. Но чистое чудо! Чистейшее!
— Он жив?!
— Да жив он, жив. Что ты так распереживался? Он тебе брат?
— Почти как брат, товарищ майор. Мы с Колей учились вместе, с первого дня. И джипсов вместе били.
— Понимаю. — Свасьян погрустнел. — А я своего названого брата на Махаоне схоронил, неделю тому… Эх, ладно, мертвые — к мертвым! Слушай, младлей, о своем Коле. Во время боя он исчез. Кто-то видел, как его поврежденный истребитель падал на Фелицию. Записали его в пропавшие без вести. Ясно было, что в лучшем случае ему повезет катапультироваться. А уж истребителю точно конец. И вот, спустя несколько часов радары «Трех Святителей» видят, что к «Яузе» приближается одинокий флуггер. Думают: ну точно, конкордианец. И на «Балхе», наверное, тоже так думали. А когда сообразили, что это все-таки наш, российский истребитель, было уже поздно. Шарахнул он ракетой — и сразу к «Трем Святителям»! И так удачно шарахнул, что «Балх» тут же и притух. Еще секунду назад ловили импульсы его радаров наведения, а тут вся его противокосмическая оборона как умерла. Крепко нам этот твой Коля помог, ай крепко!
— Так он теперь на авианосце?
— Да. Отчитывается перед командованием, как это ему так повезло невероятно. Дырку под медаль готовит!
— И ведь действительно чудо…
Пока мы с майором разговаривали, контрольная группа осназовцев собрала трупы конкордианцев и трофейное оружие. Поскольку во втором рейсе на флуггерах должно было еще оставаться местечко, всё это было решено вывезти.
И вот, в очередной раз мазнув неприязненным взглядом по изувеченным беспощадным оружием осназа телам, я вздрогнул.
Господи! Риши! Как я мог забыть!
— Здесь все? — спросил я у сержанта, который тащил охапку легких клонских автоматов.
— Все. Кто в пристойном виде сохранился. А есть такие, от кого только мокрое место осталось, гы, — ухмыльнулся он. — Жаль, блин, мы ведер с собой не прихватили!
И он жизнерадостно заржал.
Тут к майору подбежал с докладом один из командиров взводов. Обращаясь к нему не по уставу, то есть типично по-осназовски, он сказал:
— Батя, с флагмана передали: появились новые корабли противника. Вероятно, по вызову «Атур-Фарнбага». Два линкора и эскортный авианосец с очень сильным сопровождением. Идут на нас полным ходом. Сейчас вернутся наши флуггеры, приказ: погрузку провести в ускоренном темпе. Третья эскадра намерена спешно покинуть рейд Фелиции. Зря мы с этим возились. — Лейтенант небрежно пнул ближайший труп. — Придется бросить.
(Среди примерно двадцати мертвых клонов Риши не было — где же она?!)
— Майор, я сейчас, — пробормотал я. — Мне срочно надо…
— Куда это? — Свасьян не то чтобы подозрительно, но с явным интересом заглянул мне в глаза.
— В туалет. Дурно мне… Тошнит… Сейчас вернусь…
Я притворялся как мог. Но актерским талантом я обделен.
— Саша, блюй здесь, — тихо сказал он. — Мы не обидимся.
— Знаю… Не могу… Мне не только за этим…
— Не знаю, что ты надумал, — еще тише сказал Свасьян. — Но ждать тебя мы не будем. Вот, возьми пистолет на всякий пожарный. И чтобы через пять минут был здесь. Понял?
— Да… Так точно, товарищ майор!
Памятуя предупреждение Свасьяна, по яхте я перемещался исключительно бегом.
«Хороша была галера: румпель был у нас резной, — сцепив зубы, бормотал я. — И серебряным тритоном нос украшен был стальной».
От усталости и голодного одурения у меня почти не осталось слов. В голове крутились обрывки из нелюбимого мною после истории с разбомбленной Киртой певца маскулинности и англосаксонского милитаризма.
«Галера» и впрямь была когда-то хороша. Даже на престижных пассажирских звездолетах коридоры обшивают довольно банальными материалами. Обычно каким-нибудь огнестойким полимером. Ну, пробкой синтетической. На некоторых русских и испанских титаниках, по слухам, используют сафьяновые обои — чем компании-судовладельцы вроде «Дежнев и Наследники» ужасно гордятся.
Так то какой-то сафьян. И только на палубе люксов.
А вот на «Яузе», даже в районе ходовой рубки, коридоры были облицованы драгоценным охряным ясенем с Клары. Настоящим! А на полу, под коврами из какого-то убойного (прозрачного!) и, думаю, тоже натурального инопланетного волокна, угадывался… паркет!
Да таких кораблей — с паркетом в коридорах для экипажа — на все Объединенные Нации наберется, наверное, десятка полтора.
«Яуза» была настоящим произведением искусства. Честно говоря, даже если бы у яхты на борту не было ни одной балерины, соображения национального престижа все равно требовали бы кровопролития за ее коридоры, облицованные охряным ясенем, и каюты с янтарными потолками. Это же целый летающий Эрмитаж!
Блуждающие гранаты-волчки, аморфные мины, пули-дуры и прочие виды интеллектуального и безмозглого оружия в этих отсеках яхты почти не безобразничали.
Но совсем недавно здесь побывало контрольное отделение осназа. Оно утилизировало последние запасы взрывчатки, разнося вдребезги хоть и герметичные, но довольно легкие переборки, которыми коридор был автоматически перекрыт полчаса назад по пожарной тревоге.
Осназ искал недобитых клонов и недоспасенных балерин. Вторые здесь не водились, а первые были найдены в количестве четырех человек. Об этом можно было судить по примерным контурам конечностей и некоторых внутренних органов, размозженные фрагменты которых в живописном беспорядке покрывали залитые кровью стены и потолок обезображенного до неузнаваемости помещения для отдыха экипажа.
От двери остался только опаленный комингс. Паркет и деревянная облицовка напротив дверного проема были превращены в мелкую щепу.