Александр Колпаков - Гриада
Однажды звездолет африканского Космоцентра, посланный в далекую разведку, попал в поле тяготения звезды Койпера, притяжение которой в четыре миллиона раз сильнее, чем земное. В борьбе с ее притяжением астролет израсходовал все аварийные запасы энергии и даже часть основного. А ведь основной был нужен для разгона корабля в обратный путь. Оставшейся энергии астронавтам едва хватило для разгона до девяноста пяти тысяч километров в секунду, так как их противоперегрузочные кресла не позволяли развить ускорение большее, чем шесть «жи».
Виктор помолчал и тихо докончил:
— Они летели к Солнцу ровно тысячу лет и не дожили до конца пути. У них ведь не было и анабиозных ванн. Вот если б они могли набирать скорость таким же темпом, как мы, тогда они были бы спасены.
Я часто наблюдаю за работой штурмана, любуюсь его смелым лицом, высокой, сильной фигурой, поразительной быстротой реакции. Вот и сейчас глаза Виктора вдохновенно светятся: вероятно, для него многоголосая песнь астронавигационных приборов — открытая книга. Внезапно он насторожился: радиолокатор-робот издал тревожный резкий звук.
Звездолету угрожало столкновение с крупным метеором. Радиоимпульс, отразившийся от метеора, был воспринят роботом, который мгновенно рассчитал прицел и включил носовую лучистую пушку. Пушка «выстрелила» в метеор мощным пучком электрически заряженных молекул. Немного отклонилась от своего пути «Урания», немного — метеор, и их траектории разошлись.
К исходу первых суток мы миновали Юпитер, Сатурн, Уран, Нептун. Звездолет достиг границ Солнечной системы. Впереди лежат необозримые межзвездные дали, terra incognita… Родная Солнечная система, колыбель человечества, осталась позади. Мы молча проводили глазами зеленоватый диск Плутона — последней планеты из семьи Солнца. На миг на экранах проекторов засветились Магеллановы Облака — ворота Вселенной. Виктор проверил по этим спутникам нашей Галактики местоположение и курс «Урании».
Вдруг вспыхнул экран астротелевизора, и на нем проступило суровое лицо неизвестного мне человека.
Он долго всматривался в моего штурмана, потом его губы раздвинулись в скупой улыбке.
— Это Николай Глыбов, — обернувшись, пояснил Виктор. — Начальник космодрома межзвездных ракет на Плутоне, гроза всех нарушителей режима космических полетов.
В голосе штурмана звучало уважение к прославленному деятелю Космоса.
Глыбов поднял над головой руки в крепком рукопожатии, и мы услышали его взволнованный голос: — Счастливого плавания, братья! Вас приветствуют все астронавты Системы! Научных побед и благополучного возвращения!
…«Урания» все дальше уходит в межзвездные просторы. В рубке царит полумрак, прорезаемый вспышками индикаторных лампочек да миганием звезд на боковых экранах.
Виктор положительно не дает мне покоя. В этом человеке заключен неисчерпаемый запас зоркой наблюдательности, предприимчивости и энергии, бьющей через край. Я подумал, что таким, очевидно, и должен быть профессионал звездоплаватель, видевший то, что недоступно большинству землян: неведомы планетные системы, жизнь, не похожую на земные формы, необычные состояния вещества и переходы энергии, удивительные цветные солнца и звездные катастрофы… Пусть он не теоретик-ученый, но его разум, поднявшийся над ограниченными земными представлениями, жадно вбирает бесконечную мудрость Вселенной. Я убедился, что он достаточно эрудирован в основных отраслях знания, и это понятно: длительные сроки межзвездных перелетов заставляли астронавтов превращать свои корабли в своеобразные летающие университеты, где учились все, чтобы не сойти с ума от томительного однообразия межзвездного полета.
Вот и сейчас Виктор ходит за мной по пятам, мешая проанализировать показания приборов, регистрирующих параметры гравитонного распада.
— Скорость достигла ста пяти тысяч километров в секунду, — вкрадчиво говорит он за моей спиной. — Через тридцать с половиной часов достигнем порога скорости света.
Мне понятна его наивная попытка привлечь внимание.
— Очень может быть, — спокойно отвечаю я и хочу скрыться от него в сектор УЭМК.
— Подождите, Петр Михайлович, — он осторожно берет меня за плечо железными пальцами. — Я давно хотел спросить вас о разных вещах, да вы все были заняты…
— Хорошо, — сдался я, зажатый в угол.
— Я до сих пор восхищаюсь гравитонной ракетой, — продолжал он. — Это как в сказке.
— Что ж тут сказочного?
— Почти все… Хотя бы возможность достижения суперсветовой скорости.
— Конечно, это необычно. Вообще говоря, я сам до конца не уверен, возможно ли будет победить скорость света. По теории как будто да. Но пока нет экспериментальных подтверждений, ученый должен сомневаться.
— Ну, хорошо. Я опять возвращаюсь к старому разговору… Помните, в Академии Тяготения? Допустим, мы превысили скорость света. Что произойдет с массой корабля, с пространством и временем? Ведь старик Эйнштейн строго доказал, что при скорости света масса бесконечно возрастает, пространство сжимается до нуля, а время останавливается Неужели время потечет вспять?
Его лицо выражало удивление перед великими вопросами познания, которые — увы! — не были еще до конца ясны и мне.
— Посмотрим, что будет в действительности, — осторожно ответил я. — Пока моя уверенность основана на твердо установленном факте — на том, что скорость гравитонов больше скорости света. Продукты внутригравитонного распада также имеют сверхсветовую скорость истечения, следовательно, реактивная тяга «Урании» должна позволить ей превысить скорость света.
— Каким же образом достигается в двигательной системе ракеты сверхсветовое истечение материи? — продолжал допытываться Виктор.
— Довольно просто. Как тебе известно, «Урания» представляет собой, в сущности, огромную летающую трубу, в передней части которой смонтирован купол с салоном, рубкой, анабиозными ваннами, оранжереей, где осуществляется круговорот веществ, и складом материалов. Для чего сквозная труба в корпусе? Помнишь древние прямоточные реактивные двигатели? Они засасывала в трубу воздух, он сжимался до большого давления, затем туда впрыскивалось топливо и происходила вспышка, дающая начало газовой реактивной струе. ВРД как бы прогонял воздух через себя. В какой-то мере аналогично построена и наша ракета. Только у нас прогоняется через трубу межзвездная среда: пылинки, частицы, атомы водорода, гелия, кальция. При субсветовой скорости они, влетев в нашу трубу, вызывают ядерные реакции, которые становятся дополнительным источником энергии для нашей ракеты. Как видишь, эта совершенно даровая энергия, практически неисчерпаемая, заключена в самом пространстве. Но главную роль играет, конечно, истечение тяжелых квантов, порожденных распадом гравитонов. Гравитонный реактор находится в средней части корпуса, сразу после складов горючего. По сорока восьми волноводам в него поступают гравитоны, а по двум каналам в дне впрыскивается катализатор — каппа-частицы. Невероятно бурно, но не бесконтрольно освобождается внутригравитонная энергия. Точнейшие автоматы регулируют реакцию с помощью электромагнитных экрана — последовательно превращалось в оранжевую, красную, багровую, темно-вишневую звезду; затем оно погасло для нас потому, что стало излучать невидимый инфракрасный свет.
Самойлов пожевал губами. Я уже знал эту характерную привычку — признак сильного волнения.
Еще бы! Впервые в жизни не умозрительно, а в действительности наблюдал он субсветовую картину Вселенной. Куда ни взглянешь, всюду дрожат, мерцают и переливаются всеми цветами радуги небесные светила.
В свете этой величественной иллюминации мы плотно пообедали (или позавтракали, как угодно. Обычный земной распорядок суток для нас просто не имел смысла). Электронный автомат-повар готовил пищу гораздо лучше, чем шеф-повар «Грандотеля» в Космоцентре.
Звездолет буквально пожирал пространство. Теперь мы мчались по заполненной межзвездным туманом великой Галактической дороге. Так назвали астрономы Земли орбиту, по которой движется большинство звезд, в том числе и наше Солнце, вокруг центра Галактики, завершая один оборот в двести миллионов лет. Мы давно оставили окрестности Солнца, которое плелось по этой же дороге где-то позади. Его скорость — двести семьдесят километров в секунду — смешно даже было сравнивать с нашей, ибо мы вплотную приблизились к самому порогу световой скорости, к «эйнштейновскому» порогу, как скептически сказал Самойлов, намекая, очевидно, на то, что ему первому из людей Земли дано переступить его.
Меня точно завораживала стрелка автомата — указателя скорости. Она предательски дрожала у самого индекса «С» — «Скорость света». Перейдет или нет?.. Академик тоже уже не пытался казаться невозмутимым. Он в который уж раз включал автомат, неизменно докладывавший своим нечеловечески бесстрастным голосом одну и ту же скорость движения: «299 795 и одна десятая километра в секунду…»
