Алексей Пехов - Летос
– Зачем тебе это копье?
– Я… – Ее голос дрогнул. – Я сейчас вернусь.
Сколько себя ни убеждай, сойка знала, если он попросит остаться, она не сможет отказать. Хотя уверена, что это – сон. Хуже сна. Но даже несмотря на всю свою волю, она захочет остаться здесь.
А это означало лишь одно – ее проигрыш и победу шаутта.
Поэтому Лавиани бежала по пустым, утонувшим в оранжевом свете залам, не оглядываясь, и смех демона многоголосым эхом подталкивал ее в спину.
– Подумать только, таувин! Ты и художник?! Умопомрачительно смешно! Младший отпрыск благороднейшей семьи Треттини и тухлая треска! Вы были бы прекрасной парой! Ах да! Ничего не вышло. Что же произошло? Этот яд… ай-ай. Как не вовремя. Говорят, он высморкал легкие через свой нос и умирал в агонии несколько недель. Почему же ты не была рядом в те дни?
Она влетела в комнату, скользя по отполированному полу. Солнце погасло мгновенно, и в углах зажглись жаровни, плюющиеся искрами, коптящие потолок. По инерции сойка едва не врезалась в большой, массивный стол, на котором лежало тело молодого парня.
Он был во многом похож на того художника из мира золотистого, душистого лета. Только младше.
Чуть рыжеватые волосы, белая-белая кожа. Сойка не сдержалась. Ее горло перехватила жестокая, стальная длань. И звук, который она издала, ни одно ухо не назвало бы всхлипом.
– И снова смерть, таувин. Тогда ты думала, что на этом все закончится. Последняя из смертей в твоей жизни. Что все. Дальше лишь ничто. Ты устала, перегорела. Именно здесь, перед телом своего ублюдка, захотела сдаться.
Она не слушала. Лишь смотрела на сына, которого старалась не вспоминать долгие годы.
– Но ты не сдалась. О нет. Не в твоей натуре отказываться от смерти. Ты ничем не лучше меня. Также смакуешь ее. Порой маленькими глотками, но чаще захлебываешься от жадности. Сколько после него еще было тех, кого сожрали черви? Это мертвое мясо превратило других в такую же гниющую плоть.
Сойка глубоко втянула носом воздух, чувствуя в глазах странное покалывание. Возможно, она слишком давно не плакала и забыла, что это такое.
– Я убью тебя! – сказала она шаутту. – Вот за это я тебя убью. Слышишь?! Отправлю так далеко на ту сторону, что даже асторэ не найдут!
Стоявшие по углам жаровни взорвались, упругие волны горячего воздуха окутали ее коконом огня и выплюнули на узкой, воняющей рыбой портовой улочке, скрытой где-то в лабиринте самых злачных кварталов Пубира.
– Пожалуйста! Пожалуйста!
Мужчина плакал и не стеснялся слез.
– Умоляю!
Прошло столько лет, но она помнила это лицо. Помнила, как выслеживала его, помнила, как люди, которым он платил, сражались за него, и, когда тот остался один, понимая, что сейчас произойдет, ползал на коленях, пытаясь поцеловать руку. Вымолить прощение Золотых.
Ей всего лишь тринадцать, и он у нее первый. И нет никого рядом. Она должна была все сделать сама. Пройти испытание. Через железо и кровь. Доказать Ночному Клану, что достойна первого следа, который учитель нанес на ее спину.
– Ты встала на путь мертвецов, таувин. Уже нет девчонки, прыгнувшей в море. Ты шагнула дальше. И упала глубже. Он первый. Но будет много других. Тех, кого ты отправишь на ту сторону. Сегодня они все пришли, чтобы поприветствовать убийцу, который никогда не слушал мольбы и не знал милосердия. И я оставляю тебя наедине с ними.
Больше не было улицы. Все тот же зал во мраке, с дымчатыми стенами и щербатым полом, с которого все началось. Только теперь в его дальнем конце висело злополучное зеркало, и из него выползали тени с синими огоньками вместо глаз. Очертаниями похожие на людей, они двигались неспешно и плавно. Их было много, десятки, и сойка сделала шаг назад, разглядывая странные лица. Большинство из них она не помнила, но были и те, кого не могла забыть. Все кто встретился с ней и отправился на ту сторону.
– Не самая плохая смерть для такой полосатой рыбы, как я, – усмехнулась она, поплевала на ладони, покрепче взявшись за оружие.
Лавиани не стала ждать, когда они подойдут к ней. Сама набросилась на них. Клинок, к ее радости, рассекал призрачные силуэты морока шаутта, и противники не могли ничего ему противопоставить. Но радоваться оказалось рано. Они вновь воскресали, появляясь из зеркала, и присоединялись к остальным, тянущим к ней руки, желающим выпить ее жизнь, забрать вместе с собой на ту сторону.
Сойка поняла, что следует делать. Вращая короткое древко, рубила тьму, наносила уколы и продвигалась через толпу. Зеркало лопнуло, обрывая вал противников, и Лавиани победно рассмеялась, но тут же выругалась, когда на противоположной стене появилось еще одно и вновь потекли тени…
Она не знала, сколько прошло времени. Час или сутки. Не помнила, сколько разбила зеркал – сотню или тысячу. Руки стали неподъемными, дыхание тяжелым, но женщина не сдавалась. Прижавшись к стене, понимая, что минуты ее сочтены, продолжала наносить уколы, экономя силы, уничтожая каждого, кто подходил к ней на длину древка.
Белый свет, вспыхнувший в непроглядном мраке помещения, ослепил ее. Она лишь успела понять, что это все проклятое зеркало. Выругавшись, Лавиани зажмурилась и замахала копьем перед собой, надеясь зацепить хотя бы еще нескольких.
– Успокойся, пожалуйста, – раздался знакомый голос указывающей. – Все уже кончилось.
Сойка, опешив, подняла веки, но перед ней все еще плавали белые пятна, не позволяющие что-нибудь разглядеть.
– Скованный тебя задери, девочка. – Она сползла по стенке. – Ты явно не спешила.
– Мне потребовалось полтора дня, чтобы тебя отыскать. Но, конечно, пожалуйста. Я была рада помочь.
Лавиани усмехнулась, сплюнула горькую слюну:
– Эти твари исчезли?
– Твари? Здесь никого, кроме тебя, не было. А ты размахивала этой штукой точно безумная.
– Вот как? Ну-ну. – Сойка уже начала различать детали и теперь увидела, что сидит в коридоре, заваленном битой каменной крошкой.
Через окна проникал тусклый утренний свет. Все так же рокотало море.
– У тебя есть вода?
Указывающая сунула ей в руки полупустую флягу, и на минуту Лавиани забыла обо всем, жадно глотая влагу. За то время, что она бродила по миру шаутта, сойка и думать забыла, как хочет пить.
Ей пришлось приложить усилие, чтобы не выпить все. С некоторым сожалением она отдала флягу Шерон, покосившись на зеркало, точнее, раму с дымящейся сердцевиной:
– Твоя работа?
Девушка кивнула.
– Шаутт поймал меня в ловушку. Теперь небось он в бешенстве.
– Я убила его.
Лавиани хмыкнула, потерла подбородок, глядя на указывающую снизу вверх. Она не верила в это. Точнее, верила, что девчонка именно так и считает, но не обязательно это является правдой. Демоны коварны. Они могут показать все, что угодно. Как совсем недавно показывали ей.
– Тем лучше, – только и произнесла сойка. – А где циркач? Вроде я оставляла вас вместе.
– Он следующий, кого я собираюсь найти.
– Ясно, – сухо произнесла женщина, поднимаясь на ноги и думая о том, что если он попал в такую же передрягу, как и она, то, вполне возможно, парня уже нет в живых. – Ты видела шаутта. Значит, по крайней мере знаешь, зачем он звал тебя.
– Расскажу по дороге. Но сперва давай найдем Тэо. Без него я уходить не собираюсь.
Канат, сияющий золотом, казался бесконечным. Сколько бы ни шел по нему Пружина, тот и не думал кончаться. Слабо натянутый и ненадежный путь заставлял прилагать множество усилий, чтобы удержаться на нем.
Стопу опорной ноги приходилось ставить осторожно, каждый раз располагая пятку так, чтобы она ложилась на путь срединной частью. Спина ровная, но не напряженная, чтобы чувствовать центр тяжести, нога, находящаяся в воздухе, ловит баланс, так же как и руки, поднятые выше плеч. В правой он держал широкий, распахнутый веер, секции которого были сделаны из полупрозрачной, ярко-розовой слюды. По нему то и дело пробегали всполохи, с тихим шипением разбрызгивая вокруг морозные искры.
Под Тэо жадно и грозно ревел Брюллендефоссен, ежесекундно сбрасывая вниз огромную массу ледяной воды. До него было рукой подать, и влажная взвесь давно пропитала одежду, волосы и холодила кожу.
Впереди возвышалась одна из двух башен крепости Калав-им-тарк. Она была совсем иной, чем когда он шел здесь в прошлый раз. Ее уже нельзя сравнить с обломанным волчьим клыком.
Огромная, массивная и зловещая – на ее вершине горело единственное окно, манящее его. Пружина знал, что именно оно цель путешествия, а также знал то, что не может повернуть назад, канат заканчивался в пяти ярдах за ним и с каждым шагом становился все короче, поэтому приходилось спешить.
Дважды сильная боль в спине заставляла терять баланс, и лишь веер спасал от падения. Порой Тэо слышал, как где-то за ревом слышится издевательский смех Хенрина.
Это было долгое путешествие. Такое же бесконечное, как если бы из Летоса он отправился в Пустынь. Но акробат не собирался сдаваться. Он знал, что живет, лишь пока продолжает двигаться вперед.
