Йен Стюарт - Наука Плоского мира
Технологическим результатом эксперимента Томпсона является возможность эволюционного отбора наиболее эффективных микросхем. Однако его послание теории биологической эволюции намного важнее: эволюции нарративиум не нужен. Эволюционное решение может работать даже тогда, когда совершенно непонятно, как именно оно работает. Эволюция не придерживается принципов проектирования, логичных для людей. Взамен она следует эмерджентной логике Муравьиной Страны, которая никак не укладывается в простую историю.
Конечно, эволюция тоже иногда следует по пути «спроектированных» решений вроде того, что произошло с глазом. Иногда ее решения содержат и нарративиум, просто мы не умеем оценить рассказанную историю. Палочники выглядят как палочки, а их яйца – как семена. В этом присутствует логика, свойственная скорее Плоскому миру: ведь семена – это «яйца» палочек, и до того, как в Викторианскую эпоху теория эволюции завладела умами людей, подобная «логика» казалась совершенно очевидной, поскольку выглядела как последовательные действия Создателя. Первые эволюционисты так не думали, поэтому ситуация с палочниками их смутно беспокоила. Они занервничали еще больше, когда выяснилось, что у некоторых палочников яйца похожи на крошечных улиточек. Ужасно глупо принимать облик того, кого может сожрать кто угодно. Это ведь противоречит всем принципам теории эволюции! Загадка разрешилась только в 1994 году, после лесных пожаров в Австралии. Новые ростки, пробивающиеся из-под пепла, были сплошь покрыты яйцами палочников. Муравьи, собирая, как они думают, «семена» и «улиточек», уносят маленьких палочников в свои подземные города, где те и пережидают пожары. Кстати, маленькие палочники выглядят и бегают, как самые настоящие муравьи, одно это могло бы послужить подсказкой, просто никто не догадался.
Но временами эволюционные решения не содержат ни грана нарративиума. Чтобы окончательно подтвердить теорию Дарвина, нам нужно исследовать как те эволюционировавшие системы, которые подпадают под простое описательное повествование, так и те, которые не подпадают. Вероятно, к последним относятся многие из сенсорных систем мозга. Например, первичная зрительная кора отвечает за обобщенные функции вроде распознавания очертаний предметов, но мы понятия не имеем, как именно работают эти слои нашего мозга. Вернее всего, не понимаем потому, что алгоритм не соответствует ни одному из известных нам конструкторских решений. Наше обоняние, похоже, устроено еще более странно и вообще не имеет определенной структуры, наподобие зрительного участка коры. Кроме всего прочего, может выясниться, что у нас на руках не все элементы пазла.
Что еще более важно, точно так же может получиться и с генами. Биологи привычно рассуждают о «функции гена», то есть о том, за что он отвечает. Как-то по умолчанию подразумевается, что это либо одна-единственная, либо небольшое их число. Короче, это уже чистая магия: ген выступает в роли заклинания. Вернее, он воспринимается нами как заклинание, как своего рода холодный пуск двигателя. Однако функции множества генов не удается описать в форме простой истории. Они эволюционировали, чтобы создавать организм, причем делать это в команде, точно так же, как электронные схемы Томпсона. Когда эволюция предъявляет нам подобные решения, никакой конвенциональный редукционизм не в состоянии будет помочь нам их понять. Вы можете упорно перечислять нервные связи, до тех пор пока коровы не вернутся домой с пастбища, но вы не поймете, как коровья визуальная система отличает быка от коровника.
Глава 27
Нам нужно больше киселя!
ТЕПЕРЬ, КОГДА РИНСВИНДУ ВЕРНУЛИ ЕГО ОБЫЧНЫЙ РАЗМЕР, он обнаружил, что этот мир начинает ему нравиться: там было отменно скучно.
Время от времени его двигали на несколько десятков миллионов лет вперед. Уровень моря продолжал меняться. Казалось, земли становится все больше, там и сям торчали вулканы. На морском побережье постепенно начал скапливаться песок. Тем не менее вокруг до сих пор стояла звенящая тишина. Нет, были, конечно, штормы, а по ночам моросили метеорные дожди, яркими шипящими струями царапающие небо, но все это лишь подчеркивало отсутствие настоящей «симфонии жизни». Ринсвинду ее отсутствие доставляло лишь огромное удовольствие.
– Господин Тупс! – окликнул он.
– Да-да? – послышался в шлеме голос Думминга.
– Тут, похоже, огромная туча комет.
– Да, видимо, они являются частью системы Круглого мира. А в чем, собственно, проблема?
– Они не свалятся мне на голову?
До Ринсвинда донеслись приглушенные звуки бурных дебатов, после чего голос Думминга произнес:
– Аркканцлер уверен, что снежки тебе не опасны.
– О! Понятно.
– Мы вновь собираемся перенести тебя на несколько миллионов лет. Ты готов?
– Миллионы и миллионы лет ужасающей скучищи, – заметил Главный Философ.
– Сегодня количество киселя заметно увеличилось, – возразил Думминг.
– Прекрасно. Только киселя нам и не хватает.
И тут раздался вопль Ринсвинда. Волшебники кинулись к вездескопу.
– О боги, – воскликнул Декан. – Это что? Высшие формы жизни?
– Мне кажется, – сказал Думминг, – на земле пришли к власти диванные подушки.
Они были темно-зеленые. Лежали на прогретом мелководье. И они были упоительно скучны.
Однако там виднелось еще кое-что.
Частицы киселя плавали в море наподобие гигантских глазных яблок: черные, лиловые, зеленые. Вся поверхность воды была ими покрыта. Вспененный ими прибой накатывал на берег. Некоторые покачивались в воздухе, в нескольких дюймах над водой, словно плотный туман, толкаясь и пихаясь в борьбе за место под солнцем.
– Вы когда-нибудь видели что-нибудь подобное? – вопросил Главный Философ.
– Разве что нелегально, – пробормотал Декан.
Одна из капель вдруг лопнула. Аудиоканал в вездескопе был не очень, но звук уверенно можно было охарактеризовать как: «Хлоп!» Лопнувшее существо плюхнулось в море, и плавающие капли киселя тут же над ним сомкнулись.
– Пусть Ринсвинд попытается вступить с ними в контакт, – распорядился Чудакулли.
– О чем можно разговаривать с киселем, сэр? – возразил Думминг. – Не говоря уже о том, что они вообще не издают никаких звуков. «Хлоп», по моему мнению, не в счет.
– А они разного цвета, – заметил Профессор Современного Руносложения. – Может, они общаются на языке цветов? Как эти, как их там… Ну, морские такие… – Он несколько раз щелкнул пальцами, пытаясь возбудить свою память.
– Омары? – пришел на помощь Декан.
– Что, правда? – откликнулся Главный Философ. – Не знал, что они это умеют.
– А то! – сказал Чудакулли. – Например, красный означает: «Спасите-помогите!»
– Я думаю, Профессор Современного Руносложения подразумевал кальмаров, – поспешно вставил Думминг, прекрасно зная, как далеко могут завести такие рассуждения пожилых волшебников, и добавил: – Я попросил Ринсвинда попытаться с ними поговорить.
– В каком смысле? – спросил Ринсвинд, стоя по колено в киселе.
– Ну, не мог бы ты изобразить смущение?
– Нет! Зато я могу изобразить злость.
– Думаю, это сработает, если ты станешь достаточно красным. Тогда они подумают, что тебе требуется помощь.
– Полагаешь, помимо киселя здесь живет кто-то еще?
За некоторыми капельками тянулись длинные нити, покачивающиеся на легком ветерке, обдувавшем побережье. Когда они цеплялись за какую-нибудь летающую каплю, некоторые капельки протягивали длинные нити, колышашиеся на легком ветерке, дувшем вдоль берега. Когда они цеплялись за какой-нибудь летучий пузырь, ниточка натягивалась, и маленькое существо на его конце отрывалась от поверхности, нить постепенно укорачивалась и пузырь улетал с новым пассажиром.
Ринсвинд уже много раз видел таких. И выглядели пойманные не слишком довольными.
– Хищники, – пояснил Думминг.
– То есть я со всех сторон окружен хищниками?
– Ну, если это тебя так беспокоит, постарайся не выглядеть киселем. Мы за ними присматриваем. Наша… эээ… профессура полагает, что интеллект быстрее развивается у тех, кто хорошо и регулярно питается.
– Почему?
– Полагаю, потому, что сами они питаются хорошо и регулярно. Вскоре мы попробуем прыгнуть дальше во времени несколько раз подряд, хорошо?
– Ну, наверное.
Мир вокруг Ринсвинда замерцал…
– Кисель-кисель, кругом кисель…
…Снова замерцал…
– Море отступило. Вы видите плавающие пузыри? Кстати, черных стало больше.
…Снова замерцало…
– Я посреди моря, вокруг плавают здоровенные матрасы из лиловых кисельных капель. Некоторые капли по-прежнему летают.
…И снова…
– Ох, ради всех жареных луковок мира!
