Йен Стюарт - Наука Плоского мира
– Позволь поинтересоваться, а какого ты цвета?..
– У‑ук[52].
Автор протянул дрожащую руку. Чувствуя, что от него чего-то ожидают, Библиотекарь тоже протянул ладонь, и кончики их пальцев соприкоснулись.
Автор моргнул.
– Скажи-ка мне, – задал он вопрос, – человек – это обезьяна или ангел?
Тут Библиотекарь ошибиться не мог.
– У‑ук, – ответил он, что означало: «Разумеется, обезьяной быть лучше! И полетов от тебя никто не потребует, и сексом можно заниматься сколько угодно, если только ты не работаешь в Незримом университете, – вот такая невезуха».
Затем он торопливо отступил, еще раз уукнул, извиняясь за сбой в пространственно-временной системе координат, вышел через отверстие в Б‑пространстве, опираясь на костяшки пальцев, и схватил первую попавшуюся книгу, на корешке которой было написано «Эволюция».
Тот бородач писал куда более удивительную книгу. Если бы он только выбрал слово «во‑схождение» вместо «про-исхождение», вероятно, можно было избежать этого конфуза.
А может, и нет.
ГЕКС позволил себе поглотить дополнительную порцию будущего… Для простоты назовем это… знанием. Слова там были такими трудными. Их понимание целиком зависело от контекста. Ему нужно было еще многому научиться. Это все равно что пытаться разобраться в устройстве гигантской машины, не понимая даже принципа работы отвертки.
Иногда ГЕКС думал, что он собирает воедино обрывки каких-то инструкций. А где-то там, далеко, в понятийном бульоне плавают разрозненные фразы, кажущиеся умными, но бессмысленными. А некоторые из них и вовсе совершенно непрошеными.
Пока ГЕКС размышлял над этой важной мыслью, откуда-то возникла другая, предлагающая ему возможность Заработать $$$$. Не Отрывая Задницы От Стула!!! ГЕКС пришел к выводу, что это маловероятно.
Книга, которую притащил Библиотекарь, называлась «Эволюция для детей младшего школьного возраста».
Аркканцлер аккуратно перелистал ее страницы. Книжка была хорошая, с картинками. Библиотекарь знал, что нужно волшебникам.
– И это ты называешь подходящей книгой по эволюции? – спросил Аркканцлер.
– У‑ук.
– А вот мне она кажется совершенно бестолковой, – продолжил Аркканцлер. – Что это за бесовщина тут намалевана?
На картинке была изображена сгорбленная фигурка, похожая на обезьянью. Существо слева направо перемещалось по странице, все более распрямляясь и теряя волосяной покров, пока наконец уверенно не зашагало у самого края листа, вероятно, довольное тем, что ему удалось проделать весь путь и ни разу не показать свои гениталии.
– На меня похоже, – сказал Декан, заглянув через плечо Аркканцлера. – Я так же по утрам встаю.
– А куда волосы подевались? – требовательно вопросил Чудакулли.
– Ну, некоторые люди имеют обыкновение бриться, – ответил Декан.
– Очень странная книга, – сказал Чудакулли, укоризненно поглядывая на Библиотекаря. Последний затих, так как начал немного волноваться. В его голову закралось ужасное подозрение, что он как-то умудрился изменить Историю или, по крайней мере, одну из историй, и поэтому, вновь оказавшись в привычном и безопасном Незримом университете, схватил на бегу первую попавшуюся книжку, подходящую для людей с высочайшим интеллектом и сознанием десятилетнего ребенка. Библиотекарь взял ее в пустом коридорчике, в стороне от своих обычных маршрутов, а еще там стояли маленькие красные стульчики.
– А, я все понял! Это сказка, – объявил Чудакулли. – Что-то наподобие того, как лягушка превратилась в принцессу. Вот, посмотрите сюда… Сначала какие-то капли, напоминающие наш «кисель», потом – рыбки, затем хмм… тритоны, после них – здоровенные зверюги, типа драконов, и – ха! – мышь, а вот тут вот – обезьяна, ну, и наконец, – человек. В отдаленных сельских районах такое происходит постоянно. Там живут чрезвычайно мстительные ведьмы!
– Между прочим, омниане верят во что-то наподобие этого, – произнес Главный Философ. – Вроде как Ом тоже начал с простого, типа всяких змеек, а потом постепенно перешел к человеку.
– То есть жизнь, по-ихнему, вроде лепки из пластилина? – спросил Чудакулли, у которого с религией были нелады. – Сначала тебе удаются лишь примитивные формы, а немного насобачившись, ваяешь слонов и птичек, падающих, как только ты ставишь их на стол? Кстати, господа, а ведь мы с вами знакомы с богом эволюции, не забыли? Естественная эволюция всего лишь улучшает виды существ. Она не может их изменить.
Его палец перевернул следующую страницу ярко разрисованной книжки.
– Коллеги, насколько я понимаю, это всего лишь одна из старых волшебных книг, посвященная гипотезе морфической упругости[53]. Смотрите-ка сюда, – ткнул Чудакулли в картинку, на которой красная стрелка вела от большой ящерицы к птице. – Ящерицы не могут превращаться в птиц. Если бы они могли, то почему до сих пор ползают? Никто не может сам решать, как ему выглядеть. Не правда ли, Казначей?
Казначей довольно кивнул. Он как раз дочитал ГЕКСовы выкладки по теоретической физике вселенной Проекта и понял каждое слово. Особое удовольствие доставил ему тезис об ограниченности скорости света. Это было абсолютно логично.
Он взял карандаш и написал на полях: «Если предположить, что вселенная – отрицательно искривленное анти-парамедианское множество, что более или менее очевидно, следовательно, ее топологию можно вывести из наблюдений одних и тех же галактик с нескольких различных направлений». Он задумался на секунду и добавил: «Но придется помотаться».
Конечно, Казначей был прирожденным математиком, а для истинного прирожденного математика нет ничего более желанного, чем поскорее избавиться от проклятой бухгалтерии и унестись в небесные кущи, где все объясняется с помощью букв иностранного алфавита и никто не орет как оглашенный. Однако здесь все было еще прекрасней. Непередаваемая идея, что дюжина измерений могут быть скручены так, что их и не различишь, была подобна мороженому с клубникой для человека, привыкшего замечать то, что недоступно другим.
Глава 26
Происхождение Дарвина
В РОМАНЕ «ПОСЛЕДНИЙ КОНТИНЕНТ» волшебники встретились с богом эволюции. Тот делал все так, как и положено божеству:
«Просто шедевр. – Из слона показался Чудакулли. – И колеса отличные. А детали ты красишь до или после?»[54]
Бог эволюции собирал свои создания кусочек за кусочком, как мясник, только наоборот. Ему особенно нравились змейки и черви, потому что они были простыми: их можно было скатывать, как ребенок колбаски из пластилина. Но может ли меняться вид, однажды созданный богом эволюции? В Плоском мире именно так и происходит, потому что этот бог то и дело норовит внести какие-то изменения… Но как все происходит без божественного вмешательства?
Те, кто разводит домашних животных, будь то охотничьи собаки или мясные свиньи, прекрасно знают, что живые существа могут понемногу изменяться из поколения в поколение. Человек, с помощью «неестественного отбора», может вывести длинных и худых норных собак или крупных толстых свиней, дающих больше бекона в пересчете на одно копыто[55]. Это знали как волшебники, так и англичане Викторианской эпохи. Но до XIX века никому, похоже, в голову не приходило, что подобным же образом можно объяснить и удивительное многообразие форм земной жизни: от бактерий до бактрианов и от лисичек до лисиц.
Они не подумали об этом по очень простой причине. Если ты разводишь собак, то в итоге у тебя всегда получаются собаки, а не бананы или рыбы. Разведение животных сродни магии: если человеку нужна длинная худая собака, то он берет коротеньких толстеньких собачек и с помощью кое-каких хитростей (если не заклинаний) получает длинных худых собак. Бананы же, какими бы длинными и худыми они ни были, – плохое подспорье в этом деле. Кажется, что организмы не могут менять биологический вид, они могут лишь изменять формы, если человеку этого очень хочется, но все равно останутся в пределах своего вида.
Около 1850 года два человека независимо друг от друга задумались, а не играет ли природа в точно такую же игру, только куда более масштабную, не ставя перед собой при этом никаких конкретных целей (именно в предположении, что природа ставит перед собой какие-то цели, и заключалась «ахиллесова пята» всех предыдущих рассуждений на подобные темы). То есть они предположили наличие некой «самоходной» магии, естественного отбора в противовес отбору, проводимому людьми. Одним из них был Альфред Уоллес, а вторым Чарльз Дарвин, куда более известный, чем первый, в наше время.
Дарвин провел много лет в путешествиях по всему миру. С 1831 по 1836 год он в качестве натуралиста ходил на корабле Его Величества «Бигль». Работа Дарвина заключалась в записи наблюдений за растениями и животными. В письме от 1877 года Дарвин вспоминает, что во время путешествия он еще верил в «неизменность видов», но по возвращении домой в 1836 году задумался о важности своих наблюдений и понял, что «множество фактов указывает на общность происхождения видов». Под этой фразой он подразумевал, что различные теперь виды, возможно, имели общих предков. То есть виды, вероятно, обладают способностью меняться. Эта идея была отнюдь не нова, однако именно Дарвин первым понял возможный механизм таких изменений.
