Йен Стюарт - Наука Плоского мира
Сейчас для этого требовалось смотреть на предмет, напоминающий скелетообразные доспехи, выкованные вроде как из тумана, и слушать непонятный бубнеж Думминга Тупса. Насколько сумел уяснить Ринсвинд, эта подозрительная штуковина переносила куда-то все чувства человека, в то время как сам он оставался на месте. Что же, это еще куда ни шло. Ринсвинд всегда считал, что если уж приходится отправляться на край света, то лучше бы весь путь проделать, не выходя из дома. Правда, оставалось неясным, где останется та часть, которая чувствует боль.
– В общем, мы тебя кое-куда отправим, – точнее, твои чувства, – сказал Чудакулли.
– Куда? – спросил Ринсвинд.
– В одно удивительное место, – пояснил Думминг. – Ты просто будешь рассказывать нам, что там увидишь. А потом мы заберем тебя обратно.
– А когда именно все пойдет наперекосяк? – продолжал допытываться Ринсвинд.
– Такого не случится.
– Ага, – Ринсвинд вздохнул. С подобными утверждениями спорить было бессмысленно. – Могу я хотя бы позавтракать напоследок?
– Конечно же, старина! – похлопал его Чудакулли по спине. – Иди, покушай на здоровье.
– Да, пожалуй, сейчас самое время, – мрачно сказал Ринсвинд.
Как только он ушел, под конвоем Декана и пары университетских привратников, волшебники сгрудились вокруг Проекта.
– Мы подобрали подходящее по размеру «солнце», – сказал Думминг тоном, не оставляющим сомнения в наличии кавычек. – А сейчас раскручиваем вокруг него мир.
– Какая-то ходульная идея, – сказал Аркканцлер. – Это солнце должно вращаться вокруг мира. Мы каждый день наблюдаем это своими глазами. Это тебе не какая-нибудь там оптическая иллюзия. По-моему, мы просто-напросто сооружаем здесь карточный домик.
– По-другому ничего не получается, сэр.
– Я вот что имею в виду: вещи падают потому, что они – тяжелые. Ты следишь за моей мыслью? Иначе говоря, то, что заставляет их падать, поскольку они тяжелые, это именно то, что они – тяжелые. «Тяжелый» – это как раз значит «склонный к падениям». Ты, конечно, можешь считать меня болваном…
– О, я бы никогда себе такого не позволил, сэр, – поспешно вставил Думминг, радуясь, что Чудакулли не видит его лица.
– …Но здравый смысл подсказывает мне, что каменную корку, плавающую поверх раскаленного куска железа, назвать «твердой почвой» можно лишь с большой натяжкой.
– Мне кажется, сэр, в этой вселенной имеется собственный универсальный свод правил, заменяющих собой нарративиум, – сказал Думминг. – Она… так сказать… подражает нашей вселенной, как вы изволили на днях прозорливо заметить. В соответствии со своими правилами она создает только те солнца, которые могут там выжить, и только те миры, которые могут существовать без черепахиума.
– Даже если и так… Но это вращение вокруг солнца… Разве это не то, чему учат омнианские жрецы? Мол, ничтожное человечество плывет в пространстве на какой-то пылинке, и тому подобная суеверная муть. Ты знаешь, что они жестоко преследовали людей, утверждавших, что черепаха существует? Хотя любой дурак может просто пойти и посмотреть на нее.
– Несомненно, сэр.
И проблемы, конечно, возникли.
– Ты уверен, что это подходящее солнце? – спросил Чудакулли.
– Сэр, но вы же сами попросили ГЕКСа разыскать такое «миленькое, желтенькое, смирное и не пытающееся взорваться каждую секунду», – ответил Думминг. – Такие, по-моему, самый распространенный тип в этой вселенной.
– Даже если так… Но десятки миллионов миль… Далековато, я бы сказал.
– Да, сэр. Однако когда мы поместили несколько экспериментальных миров поближе, те просто попадали на солнце. А те, которые не попадали, стали похожи на сухие галеты. Да, и был еще один, – настоящая клоака. Кстати, наши студенты научились замечательно ловко лепить разные миры. Мы… эээ… называем их планетами.
– Планета, Тупс, это кусок камня диаметром несколько сотен ярдов, который делает ночное небо немного… Словами не опишешь… Но что-то в нем есть je ne sais quoi.
– У нас все получится, сэр. К тому же у нас их много. Как я уже не раз упоминал, лично я полностью согласен с вашей теорией, в соответствии с которой материя внутри Проекта самостоятельно стремится сделать то, что в реальном мире создано искусственно, посредством нарративиума.
– Так это была моя теория? – удивился Чудакулли.
– Разумеется, сэр! – заверил его Думминг, который немного уже учился лавировать в бурных водах университетских рифов.
– Вообще-то звучит скорее как насмешка, но полагаю, что со временем мы переварим и эту шутку. А вот и наш отважный исследователь! Доброе утро, профессор. Ну, вы готовы?
– Нет! – воскликнул Ринсвинд.
– Тут все совсем несложно, – принялся объяснять Думминг, подтаскивая к Проекту упирающегося путешественника. – Можешь быть уверен: этот комплект заклинаний, оформленных в виде костюма, – очень и очень хорошие доспехи. Как только все вокруг тебя замерцает, ты окажешься… где-то там. Но в действительности ты останешься здесь, это, надеюсь, понятно? А все, что ты увидишь, будет не здесь. Тебе совершенно ничего не угрожает, поскольку слишком сильные ощущения будут амортизироваться ГЕКСом, и на твою долю останутся только слабенькие их отражения. Скажем, если там будет смертельно холодно, ты почувствуешь лишь легкий озноб, а если жарко – чуть вспотеешь. Если на тебя свалится гора, тебе покажется, что это был маленький камешек. Время там течет намного быстрее, но, пока ты будешь там, ГЕКС его замедлит. ГЕКС говорит, что, вероятно, сумеет привести в действие некоторые силы внутри Проекта, значит, ты тоже сможешь поднимать и толкать какие-нибудь предметы. Это будет ощущаться так, словно у тебя на руках огромные перчатки. Но уверен, ничего такого не понадобится, так как все, что мы хотим… эээ… от вас, профессор, – описание того, что вы увидите.
Ринсвинд покосился на костюм. Сделанный под контролем ГЕКСа, он состоял преимущественно из заклинаний, весь переливался и выглядел совершенно нематериальным. Причем свет отражался от него весьма затейливым образом. Шлем же был излишне широк и полностью закрывал лицо.
– У меня есть три… То есть четыре… Нет, пять вопросов, – сказал Ринсвинд.
– Валяй.
– Могу я подать в отставку?
– Нет.
– Следует ли мне понять то, что ты сейчас наговорил?
– Нет.
– Там, куда вы меня отправляете, водятся чудовища?
– Нет.
– Ты в этом уверен?
– Да.
– А ты хорошо подумал?
– Да.
– У меня возник еще один вопрос, – сказал Ринсвинд.
– Пожалуйста.
– Ты действительно в этом уверен?
– Да! – рявкнул Думминг. – А хоть бы и были, они же все равно нематериальны.
– Но не для меня.
– И для тебя тоже! Я же все объяснил! Даже если за тобой огромная зубастая тварь погонится, это тебе ничем не угрожает.
– Еще один вопрос.
– Ну?
– В этом костюме предусмотрена уборная?
– Нет.
– Потому что если огромная зубастая тварь погонится за мной, уборная там точно возникнет.
– В этом случае тебе достаточно будет сказать слово, и мы тут же вернем тебя обратно и проводим в сортир, – сказал Думминг. – Пожалуйста, не волнуйся. Вот этот джентльмен поможет тебе… эээ… влезть в костюм. А потом мы начнем…
Пока на сопротивляющегося профессора натягивали мерцающий, потусторонний костюм, Аркканцлер рассеянно подошел поближе.
– Я вот о чем подумал, Тупс… – произнес он.
– О чем, сэр?
– По-видимому, нет ни единого шанса, что где-то там, в Проекте, существует жизнь?
Думминг изумленно посмотрел на Аркканцлера.
– Ни единого, сэр! Этого просто не может быть. Там имеется лишь косная материя, подчиняющаяся нескольким довольно необычным правилам, и только. Возможно, этого достаточно, чтобы получить предметы… даже крутящиеся и красиво взрывающиеся, но нет никакой возможности развить что-нибудь сложно организованное вроде…
– А Казначея, к примеру, можно?
– Боюсь, Казначея тоже не получится, сэр.
– А он ведь не слишком-то и сложен, между нами говоря. Если бы только удалось отыскать попугая, разбирающегося в арифметике, можно было бы отправить старину Казначея на пенсию.
– Нет, сэр. Там нет ни казначеев, ни даже травки с муравьями. С таким же успехом можно пытаться настроить пианино, кидаясь в него булыжниками. Жизнь не возникает с бухты-барахты, сэр. Это вам не камни, нарезающие круги в пустоте. Но зато и чудовищ там не встретится.
Две минуты спустя Ринсвинд осторожно приоткрыл глаза и обнаружил, что они, то есть глаза, находятся где-то в совершенно другом месте. Они смотрели на что-то красное и зернистое. А еще там было тепло.
– По-моему, ничего не получилось, – сказал он.
