Алексей Пехов - Летос

– Сам виноват, – сказал он своему отражению. – Надо было слушать Ирму и не лезть куда не следует.

Ручей продолжал призывно журчать, и Тэо не выдержал, склонился над ним. Вода оказалась совершенно безвкусной и люто холодной. В отражении Пружина заметил движение у себя за спиной. Серая фигура нависла над ним, и мелькнули крестьянские вилы.

Прямо с колен Тэо ловко, словно кошка, прыгнул вперед, через ручей, приземлился на руки, совершил курбет[10] и, даже не оглянувшись, бросился прочь, но человек в капюшоне оказался перед ним, появившись точно из воздуха, ткнул вилами. Пружина прогнулся в суплессе[11], пропустив страшные зубцы над собой, тут же упал на спину, обратным кульбитом ушел назад, напряг руки, подбросив тело вверх, приземлился на ноги и кинулся в противоположную сторону.

Его вновь спасла реакция.

Когда справа оказалась серая фигура, Тэо не мешкая сделал несколько передних сальто, таких быстрых, что превратился в размытый круг, и вилы звякнули об камень за его спиной. И вновь враг был впереди, ударил древком крестьянского инструмента наотмашь. Акробат ловко перескочил через него, словно лошадь через барьер, сгруппировался, мягко приземлился на руки, перекатился, высоко подпрыгнул, отмечая движение слева и сбоку, крутанул колесо и застыл на одном мыске, наклонившись вперед и расставив руки, словно птица.

Острие одного из зубцов оказалось в волоске от его незащищенной шеи. Любой другой бы уже напоролся на вилы, но Пружине удалось сохранить равновесие. Он сделал маленький шажок назад, и вилы последовали за ним. Тэо почувствовал, как его спина уперлась в камень. Отступать больше было некуда.

От оружия смердело свежей кровью, тьма глядела на Пружину из-под капюшона, и акробат мог различить лишь контуры подбородка. Его пронзила ледяная спица необъяснимого страха, но он, чувствуя, как громко стучит сердце, не отвел взгляда от темного провала.

– Я не буду спрашивать, хочешь ли ты жить. – Голос у незнакомца был странный, словно металлические шары падали на битое стекло. – Судя по тому, как ты выпрыгнул в окно, жизнь тебе мила.

– Я знаю тебя, – прошептал акробат.

– Сомневаюсь, – ответил тот, откидывая одной рукой капюшон.

Хенрин был сам на себя не похож. Белая меловая кожа и лиловые губы казались мелочью по сравнению с проломленным затылком и… глазами. Странными, нечеловеческими. Лишь самоконтроль и железная воля не позволили Тэо закричать от ужаса.

Ни радужки, ни белка, ни зрачка. Они были похожи на расплавленный металл. На живую ртуть. На зеркало, искажавшее, уродующее лицо. Оно, казалось, пило из Тэо саму жизнь, радость, свободу, и Пружина с трудом отвел взгляд, вырвавшись из липких, противных объятий ужаса.

Перед ним была сказка. Тот, кем пугают детей вечером, если они не слушаются или не хотят спать. Тот, кого поминают по случаю и не к случаю и обвиняют во всех своих бедах.

Шаутт. Один из демонов, появившихся благодаря асторэ и Шестерым. Существо, что было самим злом.

– Ну так что, Тэо, – голос звучал издевательски, – знакомы ли мы с тобой?

Пружина покачал головой. Нет. С тварью, забравшей тело его мертвого друга, он не хотел иметь ничего общего.

Шаутт отбросил вилы в сторону, Тэо напрягся, понимая, что ему представился шанс, но лицо демона исказилось, и он рявкнул:

– Только попробуй! Раздроблю колено! – И тут же добавил, улыбнувшись мертво и неприятно, словно пытаясь сдержать вспышку гнева: – Мне не хотелось бы начинать с этого наше знакомство.

– Зачем ты здесь?

– Это у тебя надо спросить. Ты же выпустил меня.

– Я не делал этого.

Шаутт больно стукнул Тэо в лоб указательным пальцем:

– В этой черепушке только ветер, залетевший в нее во время твоих заячьих прыжков? Нет?! Тогда напряги свои мозги, шут! Статуэтка! Помнишь ее? Этот неудачник, мечтавший о монетах, отрыл ее и сдох. Его кровь и ты дали мне возможность веселиться. – Его губы растянулись в улыбке, обнажив темные зубы. – Вот как мы поступим. Ты окажешь мне кое-какие услуги, а я расскажу тебе, как избавиться от того, что появилось на твоей спине.

– А если я откажусь?

– А таких вариантов нет. – Его зеркальные глаза были безучастны. – Ты найдешь указывающую. Ее зовут Шерон. Сопроводишь ее в Талорис. Там и поговорим.

Он хлопнул Тэо по плечу, и того накрыла волна тошноты. Ноги стали ватными.

– Вечно забываю, какие вы нежные, – проворковал демон, но руки не убрал, лишь сжал пальцы на плече еще крепче, и акробат взвыл, ударил что есть силы чудовище в подбородок и тут же оказался на земле.

Получил пинок ногой в живот, отчего все же не удержал завтрак. Перед глазами носились тени, спину жгло огнем, казалось, из нее вот-вот вылезет нечто, разрывая мышцы и кожу.

– Слабая плоть. Какой же ты жалкий червь. – Шаутт носком ботинка приподнял подбородок Тэо, заглядывая тому в лицо. – Но кровь твоя помнит, хотя не помнишь ты.

Пружина попытался встать, но его повело, и тогда он просто сел и сказал непослушным языком:

– Я видел тебя там. В окне. Почему же ты пришел только сейчас?

Слабый удар стопой в грудь опрокинул его на спину, но на этот раз акробат совершил задний кувырок, оказываясь на ногах.

– Знай свое место.

Страх сменился злостью. Тэо хотел лишь одного – уничтожить это существо. За то, что оно сделало с Хенрином. Пружина не знал, прочел ли шаутт его мысли или понял все по лицу.

Житель с той стороны с пренебрежением пожал плечами:

– Он мертвец. Давно бы уже гнил, если бы не я.

– Мог бы найти кого-нибудь другого.

И вновь акробат пропустил тот момент, когда демон начал двигаться и внезапно оказался рядом.

– И в кого же мне стоит войти? В тебя? Или, быть может, в ту чудесную толстуху, что кормила тебя столь аппетитным завтраком? – Он мотнул головой в сторону того места, где этот завтрак теперь остался. – Тебе бы понравилось, если бы я был в ее теле, а?

Шаутт рассмеялся, и Тэо тодвинулся от него, стоящего почти вплотную, источающего вокруг себя тяжелый и необычный запах, незнакомый Пружине.

– Передай указывающей.

Что-то упал к его ногам.

А в следующее мгновение то, что не было Хенрином, находилось от него в добрых двухстах ярдах, направляясь через поле к городу.

Глава девятая

Напрасные надежды

О шауттах большинство из нас знает из сказок. Ведь людям проще забыть истину, чем помнить. И лишь живущим на границе Пустыни известна цена такой забывчивости. Демоны тьмы повелевают мэлгами, устраивают рейды на Рубеж, пытаются захватить замки Белого огня. Именно там, как считается, погиб Тион, и именно там он должен возродиться и вернуть человечеству магию или же уничтожить его. Теперь уже окончательно.

Ей не стоило возвращаться в Нимад. В первый раз эта мысль пришла, когда шторм только начинался. Но после схватки с уинами, когда море выкинуло Лавиани на берег, провезя по камням, а затем тут же схватило за ноги, решив утащить назад, в пучину, она вновь подумала о том же.

Дождь лил стеной, и не было сил идти дальше. Море выпило ее, как жадный до бренди пьяница опустошает попавшую ему в руки дармовую бутылку.

Досуха.

Она, кашляя и дрожа, спряталась под одной из лодок, там, куда долетали соленые брызги. От этого холода можно было умереть, хотелось спать, но сойка знала, что делать. Думать об огне. Это вселяло в ее тело жизнь.

Через несколько часов, к середине ночи, она, точно ящерица нагревшаяся на солнце, выползла из своего укрытия. Все так же шел холодный дождь, но его мягкую песнь заглушал грохот волн.

Маяк горел синим светом, словно все шаутты мира собрались возле него на званый ужин. Она не знала, что там случилось – выбрался на берег кто-то с погибшего судна и умер, или же просто смотритель отдал душу тьме, – не собиралась проверять и пошла в другую сторону, но сочла, что предзнаменование не слишком хорошее.

В свете молний увидела вдалеке фигуры троих людей, спешащих к месту, где появился заблудившийся. Лавиани не хотела показываться им на глаза, потому спряталась за камнями, кляня дождь, уин, раздражающий глаза синий свет, холод и острый, как ее нож, ветер.

Город встретил ее утопающими в воде улицами, мертвыми домами, желтыми фонарями и пустотой заброшенного кладбища. Она не была здесь долгие десятилетия и плутала по пустынным кварталам окраин, пытаясь вспомнить дорогу.

Надежд у сойки было немного, но дом, который в детстве она считала своим, уцелел. Фонаря на нем не висело. Вполне ожидаемо. Те, кто когда-то был ее семьей, давно отправились на ту сторону.

Попасть внутрь не составляло труда, несмотря на запертую дверь и опущенные ставни. Она цепко забралась по стене и проникла в здание через прохудившуюся, не чиненную много лет крышу. Перекрытия на втором этаже сгнили и частично обрушились, спуститься вниз было непросто.