Джон Толкин - Две крепости
– Ветер меняется, – сказал Мерри, – и опять с востока… Чувствуешь, как холодает?
– Да. Боюсь, что солнце проглянуло ненадолго и скоро все опять затянет тучами. Как жаль! Этот старый запущенный лес при солнечном свете совсем другой. Я почти полюбил его!
– Почти полюбил лес! Вот это славно! Очень любезно с вашей стороны, – произнес странный голос. – Повернитесь-ка, дайте взглянуть на ваши лица. Похоже, вы мне не очень-то нравитесь, однако не будем спешить. Повернитесь!
Большие узловатые ладони легли на их плечи, и их повернули, мягко, но настойчиво; затем две огромные руки подняли их.
Перед хоббитами было совершенно необычное существо. Оно походило не то на человека, не то на тролля, футов четырнадцати ростом, с длинной головой и почти без шеи. Гладкая коричневая кожа рук мало походила на грубую серо-зеленую кору, покрывавшую остальное тело. На огромных ногах было по семь пальцев. Нижняя часть длинного лица заросла широкой седой бородой, кустистой, у основания напоминавшей тонкие прутья, а на концах похожей на мох. Но в первый момент хоббиты не заметили ничего, кроме глаз. Эти глубокие глаза теперь разглядывали их, сосредоточенно, очень проницательно. Они были коричневыми, в их глубине то и дело вспыхивал зеленый огонек. Потом Пиппин часто пытался рассказать о своем первом впечатлении от этих удивительных глаз. Казалось, их наполняет вековая память и долгие, медленные, размеренные размышления, а поверхность искрится настоящим: так бывает, когда солнце играет в кроне гигантского дерева или на волнах очень глубокого озера “Не знаю, но мне почудилось, – говорил он, – будто что-то, что росло в земле – сонное вроде как – вдруг пробудилось и изучает нас так же медленно, как жило на протяжении бесконечных лет”.
– Грумм, хумм, – пробормотал голос, низкий, как у какого-нибудь деревянного духового инструмента. – Очень странно! Не спешить – вот мое правило! Если бы я увидел вас прежде, чем услышал голоса, – а мне они понравились, приятные голоски, они напомнили мне что-то, но что, я не могу вспомнить, – если бы я увидел вас прежде, чем услышал, я бы попросту раздавил вас, приняв за маленьких орков, и лишь потом обнаружил бы ошибку. Очень вы странные, в самом деле. Корни и ветви! Очень странные!
Пиппин хотя и не оправился от удивления, но больше не боялся. Под взглядом этих глаз он чувствовал скорее любопытство, чем страх.
– Простите, – осведомился он, – вы кто? Или… что?
Подозрительность и настороженность промелькнула в старых глазах; глубина их как-то изменилась.
– Грумм… – ответил голос. – Ну, я – энт. Во всяком случае, так меня называют. Да, энт, вот это самое слово. Некоторые называют меня Фангорн, другие – Древобород. Пусть будет Фангорн.
– Энт? – переспросил Мерри. – Я такого и не слыхал. А вы-то сами как себя зовете? Как ваше настоящее имя?
– Ух! – вздохнул Фангорн. – Ух! Не надо спешить. Я и сам собираюсь задавать вопросы. Вы в моей стране. Кто вы такие, вот что интересно знать. Я не могу найти вам места. Похоже, вас нет в старых списках, которые я учил в молодости. Правда, это было так давно… Могли появиться новые списки. Посмотрим, посмотрим! Как это там…
Помни о всех обитателях мира!Знай: есть четыре свободных народа:Эльфы, пришедшие в древнее время;Гномы, живущие в темных пещерах;Энты, рожденные дикой землею;Люди – им гордые кони послушны…
Хм, хм, хм…
Мощные лоси, коварные лисы,Пчелы звенящие, совы ночные,Зайцы пугливые, злобные волки…
Хм, хм…
Буйволы в поле, орлы в поднебесье,Быстрые ястребы, юркие белки,Белые чайки, холодные змеи…
Хум, хм, хум, хм, как там дальше? Трам-пам-пам, там-там, тарам-пам-пам, там-там… Длинный этот список. Но как бы там ни было, вы, похоже, в него все равно не вмещаетесь!
– Ох! Мы всегда не вмещаемся в старые списки и в старые истории, – вздохнул Мерри, – хотя и существуем уже довольно давно. Мы – хоббиты.
– Почему бы не придумать новую строку? – предложил Пиппин.
Хоббиты малые в норках уютных…
Помести нас среди тех четырех, следом за людьми – мы зовем их Верзилами, – и все будет в порядке.
– Хм! Неплохо, неплохо, – задумчиво произнес Фангорн, – сойдет. Так вы живете в норках, а? Звучит вполне правдоподобно. Кто же это вас так называет: «хоббиты»? На эльфийский непохоже. Все старые слова ведь эльфы придумали; с них все началось.
– Никто больше нас так не называет. Мы сами так себя зовем, – сказал Пиппин.
– Хум, хмм… Не торопиться! Никакой спешки! Вы, стало быть, называете себя хоббитами? Но об этом не стоит говорить каждому встречному. Так, чего доброго, свое настоящее имя выболтаешь, если вовремя не спохватишься.
– А чего спохватываться? – удивился Мерри. – Вот я, например, Брендискок, Мериадок Брендискок, хотя многие зовут меня просто Мерри.
– А я – Тук, Перегрин Тук, хотя вообще-то меня называют Пиппин.
– Хм. Ну, вы все-таки торопливый народ, как я погляжу, – сказал Фангорн. – Я польщен вашим доверием, но, пожалуй, не стоит предоставлять вам слишком много свободы сразу. Знаете ли, есть энты и есть энты; иными словами, есть энты, а есть кое-что похожее на энтов, как вы могли бы сказать. Я буду звать вас Мерри и Пиппин, если вы не возражаете, – славные имена. А я пока подожду говорить вам свое имя, да, пока подожду. – Странный, сочувственный и насмешливый огонек засветился в его глазах. – Да, ни в коем случае! Во-первых, это заняло бы слишком много времени: мое имя ведь росло вместе со мной, а я жил долго, очень долго; так что мое имя – это, считай, история. Настоящие имена рассказывают историю вещей, которым принадлежат, – так это в моем языке, старом энтском, как вы бы сказали. Это замечательный язык, но нужно очень много времени, чтобы сказать на нем что-нибудь. Поэтому мы не говорим на нем ничего, кроме достойных долгих речей для долгого слушания. А теперь, – и глаза стали яркими, «сегодняшними», казалось, они даже уменьшились и заострились, – расскажите-ка мне, что происходит? Что вы здесь делаете? Я многое вижу и чую с этого… с этого… с этого а-лалла-лалла-румба-каманда-линд-ор-араме. Да, вы уж извините меня, я не знаю нужного слова на внешних языках: знаете, та вещь, на которой мы находимся, где я стою, любуясь прекрасным утром, думаю о солнце, о лесной траве, о лошадях, облаках, о цветении мира… Да, что происходит? Что там замышляет Гэндальф? И эти – барарум, – он издал рокочущий звук, как большой расстроенный орган, – эти орки; и молодой Саруман в своем Изенгарде? Я люблю новости. Только помедленнее.
– Многое происходит, – сказал Мерри, – даже если быстро рассказывать – это надолго. Но вы велите не спешить. Может, тогда лучше ничего не рассказывать? Вам не покажется невежливым с нашей стороны, если мы спросим, что вы собираетесь с нами делать? На чьей вы стороне? И откуда знаете Гэндальфа?
– Да вот уж знаю. Он единственный мудрец, который заботится о деревьях, – ответил старый энт. – А вы его тоже знаете?
– Да, – печально произнес Пиппин. – Он был нашим самым большим другом и предводителем.
– О, тогда я могу ответить на ваши вопросы. Я ничего не собираюсь делать с вами. Но мы могли бы кое-что сделать вместе. Я ничего не знаю и знать не хочу ни о каких сторонах. Я иду своей дорогой и думаю, что ваш путь на некоторое время может совпасть с ней. Но вы говорите о Гэндальфе так, будто его история подошла к концу?
– Да, – вздохнул Пиппин. – История-то продолжается, а вот Гэндальфа в ней уже не будет.
Фангорн долго молчал, внимательно глядя на хоббитов.
– Хумм, о, не знаю, что и сказать, – молвил он наконец. – Продолжайте.
– Если вы хотите знать больше, – проникновенно сказал Мерри, – мы расскажем. Но это займет некоторое время. Вы не опустите нас? Мы бы посидели тут вместе на солнышке, пока оно еще есть… Вы, должно быть, устали держать нас на весу?..
– Хм, устал? Нет, я не устал. Я так быстро не устаю. И не сажусь. Я не очень, хм, гибкий. Но солнце уходит. Давайте уйдем с этого… как, вы сказали, оно называется?
– Холм? – предположил Мерри. – Уступ, ступенька?
Энт тщательно повторил слова, словно попробовал их на вкус.
– Холм. Да, это так. Но это слишком поспешное слово для вещи, которая стоит здесь с тех пор, как эта часть мира обрела свой вид. Ну, ничего. Пойдемте отсюда.
– А куда? – спросил Мерри.
– В мой дом, или в один из моих домов, – степенно ответил Фангорн.
