Нарушители спокойствия (рассказы) - Харлан Эллисон
Капитан знал, что генерал им гордится, «Хороший человек этот Альбертс» отзывается генерал о своем адъютанте в офицерском клубе. Ну еще бы: адъютант принимал большинство решений, а генералу оставалось только отдавать приказы. Ему даже не приходило в голову, что почти всю его работу выполняет адъютант.
Но этот кризис с тарелками коренным образом отличался от всего, чем ему приходилось заниматься прежде. Решения этой проблемы от генерала ожидали как вышестоящие, так и его подчиненные, да и вообще вся общественность. И впервые в жизни его грубые черты лица, военная выправка и доброе имя не могли ничем ему помочь. А он даже не мог себе представить с какого боку подступиться к проблеме. Это делало его нервным, раздражительным и все это отражалось на адъютанте, которому становилась жить совсем невмоготу.
— Черт возьми, Альбертс! Это не какая-то мелочь, которую можно решить не напрягаясь! Это чрезвычайная ситуация по всей стране, и все повисло у меня на шее! Видит Бог, я делаю все, что в моих силах, но мне нужна небольшая помощь, я пытался донести до тебя всю серьезность ситуации, то что с этим нужно покончить немедленно. Ведь это привело весь мир в смятение. А ты совсем мышей не ловишь, парень! Это начинает попахивать нарушением субординации, Альбертс… может ты это нарочно?
Адъютант наблюдал за происходящим, сжав губы в тонкую линию. Впервые генерал разговаривал с ним на «ты» и в такой унизительной манере. Ему это не понравилось, очень не понравилось. Но это был всего лишь еще один признак того, что старик потерял былую уверенность в себе.
Генерал происходил из семьи состоятельных военных, учился в Вест-Пойнте и окончил его с отличием. Он поступил на службу в Военно-воздушные силы, когда сухопутные войска и военно-воздушные корпуса были одним целым, и остался там после разделения. Он служил в авиации и поднялся по служебной лестнице со скоростью недоступной глазу. В основном благодаря связям своего отца. Почести, служебные привилегии, медали… все это благодаря статусу.
Этот человек был состоятельным, обеспеченным, но нерешительным, и адъютант принимал решения за него в течение трех лет. Альбертс задался вопросом, что произойдет, когда в следующем году в соответствии с планом ротации он будет переведен на другую работу. Освоится ли новый адъютант так же быстро? Или генерал, используя свои связи, сделает все, чтобы Альбертс остался на своем посту?
Но все это было в будущем, а решение о летающих тарелках генерал должен был принять сам. В этом он ему не помощник. И плохо, что генерал совсем расклеился. Очень плохо.
— А теперь отправляйся и сделай хоть что-нибудь! — крикнул генерал, хлопнув ладонью по пустому столу. Его лицо пошло пятнами от разочарования и досады.
Альбертс отдал честь, развернулся и вышел, думая: «Чтоб он обосрался. Надеюсь, Пентагон всыпет ему по первое число за его бездеятельность. Лично я буду только рад».
Одна тарелка отличалась от остальных. На ней были видны повреждения в том месте, где «тарелка», видимо, столкнулась с метеоритным роем. Маркировка на ней была неряшливой, на корпусе виднелись очевидные заплаты.
Она казалось бедным родственником этих ярких, сверкающих, удивительно замысловато раскрашенных товарок. И этот бедный родственник никогда-никогда не исчезал, в отличие от остальных, висел себе где-то над пустыней в Неваде.
Однажды гражданский пилот из Лас-Вегаса, проигнорировав запреты, подлетел очень близко к этой тарелке. Пилот несколько раз облетел ее, описывая круг за кругом, описывая огромные размашистые дуги. К тому времени, когда он совершил свой четырнадцатый облет и решил приземлиться на вершину тарелки, просто так, шутки ради, перехватчики, базировавшиеся неподалеку, получили сигнал сигнал к действию, и в считанные минуты сбили его.
Когда судьба мира висит на волоске, не время уговоров всяких сумасшедших. Он повел себя неразумно, пренебрег приказами оставаться на земле и не высовываться, и поэтому попал под действие военного положения, которое было введено в стране на следующий день после появления пяти тысяч кораблей пришельцев.
Радиосвязь с кораблями установить не удавалось. Телевизионные передачи были столь же бесполезны.
Единственный раз была надежда на установление контакта, это когда были наняты филолог и лингвист для трансляции полного курса английского языка. Луч был направлен сначала на один корабль, затем на другой — они его просто отражали. И, наконец, когда он был направлен на «бедного родственника», луч был поглощен. Это было хоть каким-то признаки контакта. Телепередача продолжалась в течение тридцати шести часов подряд, затем коренастый, краснолицый, со шмыгающий носом лингвист, отодвинул стул, подобрал свой кашемировый свитер, валявшийся в углу, и сказал, что это все бесполезно.
Ответа не последовало. Если существа, которые летали на этих тарелках, были достаточно разумны, чтобы добраться сюда, они, несомненно, были достаточно разумны, чтобы выучить английский за это время. Но ответа не последовало, и настроение у всех снова упало.
Служебные записки по каналам связи лихорадочно передавались от президента по цепочке: помощнику, министру обороны, заместителю министра, начальнику штаба, генералу, и, в конце концов, попадали к Альбертсу для исполнения. В результате получилось вот что:
— Послушайте, пилот, я хочу, чтобы вы пролетели над этим «бедным родственником» — сказал адъютант.
— Прошу разрешения, капитан, вопрос — бросил молодой пилот, широко раскрыв глаза, и, дождавшись кивка Альбертса, продолжил. — А разрешение? Последний человек, который попробовал это сделать, сэр, плохо кончил. Я имею в виду, сэр, что мы находимся в пределах досягаемости, и если у нас не будет допуска, то мои приятели свернут нам на шею. — Он говорил с легким техасским акцентом, который с легкостью срывался с его тонких губ.
Адъютант почувствовал, как в крови бурлит адреналин. Он три недели терпел оскорбления от генерала, а теперь вынужден был лететь сам, прямо в пасть смерти (как он выражался про себя), чтобы оценить ситуацию… Ему не нравилась бледность появившаяся на лице летчика.
