Вячеслав Маликов - Без пистолета, без имени

— Кого черти носят? — проворчала она, как только установился контакт.

— Меня, — ответил медвежонок спокойно.

— О как…, — женщина мгновенно проснулась. Секунд пять она разглядывала мордочку плюшевого медвежонка, а потом сказала:

— Kombanwa Saruwa-tyan.

— Kombanwa Katya-sempai.

— Чего звонишь? — вздохнула женщина.

— Так, соскучился, — пожал плечиками медвежонок.

— Врёшь ведь, — улыбнулась она.

— Вру, — согласился Слава.

— Серьёзно: чего надо? Сбежал, а теперь звонишь, помощи просишь?

— Я про помощь ничего не говорил!

— Зачем бы ты ещё звонил-то?

— Сказать, что с девочкой всё в порядке… в разумных пределах. Руки-ноги целы, жива, не болеет.

— А в остальном? — напряглась женщина.

— А в остальном наш мир очень жесток. Тут чисток не проводили и отребья полно. Каждый норовит обидеть.

— Тут это где? Насте там плохо, а ты философствуешь?

— Ей тут хорошо. По крайней мере, она чувствует себя лучше, чем дома, — возразил Слава.

— Лучше чувствует? Да что она понимает? Дома её и холят и лелеют, всё для неё и всё ради неё! У неё есть всё, чего она ни пожелает! — разозлилась женщина, садясь в кресло в своей комнате. Её голографический дисплей послушно подплыл к ней, вновь приблизив её лицо к медвежонку.

— Тепло дома чувствуют не жопой, а сердцем, — ответил Слава.

— Фу… Где ты нахватался таких словечек?

— В окопах в Северной Африке, Индокитае и Монгольских степях.

— Можешь не продолжать свой боевой и славный послужной список, — отмахнулась она, скривившись.

— Завидуешь, Катерина, что у тебя такого боевого списка нет?

— У меня есть другой список. Он не менее доблестный, чем твой! Хотя Диктатора я лично и не спасала.

— А в награду за спасение его шкуры мне выдали отпуск в шкурке плюшевого медвежонка? Вместо того чтобы починить мой бронированный пятиметровый экзоскелет?

— Слава…

— И подарили маленькой девочке? У которой в действительности нет ничего: ни матери, ни отца?

— У неё есть отец!

— Который занят только тем, что играет в глобальные войны и управление земным шаром? Наплевать ему на дочь.

— Неправда! Он ради неё к вам искать её едет! Ой! — Катерина зажала себе рот обоими ладонями.

— Будем считать, что я этого не слышал, — кивнул медвежонок. — Я и так знаю, что Прохор Пантелеевич едет сюда по подложным документам и стёртой памятью…

— Откуда ты…

— Я хотел просто узнать: какая у него программа? Чем вы думали, когда послали сюда военного узурпаткомиссара? Это же ключевая мировая фигура.

— Ты же только что говорил, что он просто играется миром? — пробубнила Катерина из под приоткрытых ладоней, которые она по-прежнему держала у лица.

— Это я говорил правду его дочери, как она видит мир — это ведь её правда, субъективная, но правда? А вот его должность и его ум стратега и тактика я уважаю до последней кремниевой пылинки в своей теперь уже плюшевой башке. Считай что сейчас во мне говорит патриот своей страны.

— Хорошо я тебя запрограммировала…, — улыбнулась Катерина.

— Ещё бы. Ты ведь ведущий кибернетик Находки. Думаю, и всей страны так же.

— Ты мне льстишь…, — засмущалась она.

— Нет, не льстю. Мне это незачем. А вот хакер из тебя плоховат…

— Это почему же? — удивилась женщина.

— Потому что ты до сих пор не отловила меня по сигналу и не отловишь, — Слава повернулся к правому экранчику и ткнул в него лапой:

— Видишь, ты до сих пор смогла отследить лишь пятнадцать спутников-ретрансляторов из всех…

— А сколько их осталось? — Катерина подалась вперёд, чтобы получше разглядеть перебиваемую статикой картинку, но медвежонок вновь сдвинулся, и картинка изменилась, экран с сетью спутников пропал из зоны видимости.

— Много. Мы можем ещё час уверено болтать ни о чём.

— Вот зараза! — выругалась Катерина.

— Не переживай, — посочувствовал Слава. — Когда-нибудь я тебя научу этому колдунству.

— Угу. Буду премного благодарна. Кстати, как я поняла со слов Коммунистова, Диктатор ему сказал примерно тоже самое, что и ты про родной дом, правда… несколько другими словами.

— Не сомневаюсь, что слова «жопа» нет в его лексиконе, — развеселился плюшевый медвежонок.

— Почему же, есть. Думаю, он просто из уважения к окружающим его не использует. Тем более при разговоре с дамой.

— Ой, нижайше прошу меня простить, — поклонился медвежонок. — Я больше так не буду.

— Да ладно уж. Для прожжённого солдафона ты очень даже галантен.

— Это потому что меня сделала женщина. И запрограммировала женщина.

— Да уж…

— Спасибо тебе за это. Как ни странно, роботу Славе даже в тушке плюшевого медвежонка нравится жить.

— Я рада. — кивнула Катерина. — Может ты сдашься, плюшевый? Да девочку выдашь Диктату?

— Не могу, ты же меня знаешь.

— Понимаю.

— Эх…

— Тебя ищут из-за кодов запусков. И карт Генштаба.

— Понимаю, что не только из-за девочки, — вздохнул Слава. — Врагам их не отдам. Я Родину не предам, ты-то лучше всех это понимаешь, Катерина?

— Я знаю. Но в таких вопросах Диктатор никому не доверяет. Сам знаешь, меня он и слушать не станет…

— Все всё знают и понимают, — улыбнулся плюшевый медвежонок. — Зачем мы тогда вообще говорим, если всё без слов понимаем?

— Ты меня спрашиваешь? Сам позвонил и вопрос такой задаёшь?

— Ты не рада меня слышать?

— Очень рада, поверь.

— Верю. Ладно, пойду я, мой Создатель.

— Давай, иди. Береги себя и девочку.

— Ты мне так и не сказала, бояться товарища Коммунистова или нет?

— А что он сделает собственной дочери?

— Дочери-то может и ничего… А вот своему солдату, нарушившему приказ?

— А вот это решать не нам, а военному трибуналу, так ведь?

— Угу, — погрустнел Слава. — Ты придёшь на мой трибунал?

— Только на расстрел не приглашай, ладно? — Катерина стала печальной в тон медведю.

— Договорилися. Береги себя.

— Ты ещё позвонишь?

— Может быть. На всякий случай приготовь пару ботов-ищеек, чтобы меня проще было искать в сети.

— Хорошо. Каких порекомендуешь?

— RX-37-12A и Namboo N-5 — хорошие умные программки.

— Спасибо.

— Пока.

— Sayonara Saruwa-tyan.

— Mata ashita Katya-sempai, — взмахом лапы медвежонок разорвал соединение. Посидев с минуту молча, он начал путать между собой те нити связи, что не были раскрыты во время их разговора. Закончив с этим, он повернулся к левому миниэкрану и активировал код, начертанный там:

— Вирус крайне вреден, и предназначен будто бы для диверсии на портале Киотской биржи ценных бумаг, но его задача всего лишь запутать следы меня любимого, — проговорил он нараспев, видя, как строки кода постепенно, одна за другой становятся красными, выполняясь, выходя в глобальную сеть, оживая.

— Адьёс, амиго, — взмахом лап медвежонок убрал голографические экраны, которые сам же и проектировал в окружающее пространство. Вокруг вновь воцарилась темнота, усыпанная мириадами сверкающих звёзд. Да среди всего этого великолепия мерцал заходящий тонкий серпик луны, касаясь острыми рожками далёкой и тёмной глади воды Индийского океана.

Районы Хунг Хом и Цим Ша Цуи всё ещё лежали в руинах, несмотря на то, что люди потихоньку возвращались в свои или чужие дома. Их даже не останавливали запрещающие знаки и перманентное оцепление этих районов. Армия и национальная полиция не мешали людям беспрепятственно посещать и покидать районы руин. Всё что можно было, там уже разграбили. Расчистку районов так же никто не производил, улицы были грязными, всюду высились обломки некогда красивых высотных зданий. Не проходило и месяца, чтобы кого-нибудь не придавило окончательно рухнувшим зданием.

— Минеральной воды, — попросил человек, усаживаясь за стойку бара. Бармен молча налил ему высокий стакан искрящейся голубоватой жидкости. Человек положил на стойку купюру в сто русских рублей:

— Сдачи не надо. Бармен молча забрал купюру, испытующе глядя на незнакомца европейской наружности.

— Вы не видели этой девочки? — человек положил на то же самое место на стойке, куда за мгновение до этого опустил сторублёвку, голографическую фотографию. Бармен, не прикасаясь к ней, посмотрел сверху вниз, чуть задрав при этом голову вверх. Несколько секунд поизучав её, он отрицательно помотал головой.

— Спасибо, — фотография пропала в кармане человека. Отпив воды, он оглянулся назад.

— Эй, мужик, интересуешься девочками? — спросил кто-то слева. В баре играла музыка, поэтому его вряд ли кто-то кроме него мог услышать. Человек поднял глаза на бармена. Тот, глядя в глаза, медленно и почти незаметно отрицательно помотал головой. После этого незнакомец повернул голову к тому, кто говорил: