Джеффри Томас - Панктаун
До того как отросток закончил свою трансформацию, Соко достал из кобуры пистолет и нацелил его не на само существо, но на звуковоспроизводящее устройство на его системе жизнеобеспечения.
— Посол, не прикасайтесь к мистеру Фреснеру.
Конечность замерла в воздухе в нескольких сантиметрах от посредника. Она начала отходить назад, ее конец принял свой обычный вид.
— Я лишь желал выразить свою благодарность традицией вашего вида, офицер Соко, но как вам будет угодно. До встречи, мистер Фреснер, и еще раз спасибо. — Центральная часть л’льюида снова опустилась в контейнер, будто бы сжавшись по ходу погружения. Покачивающиеся рожки исчезли последними. Две гибкие конечности скользнули обратно в свои сопла, которые затем втянулись в свои цилиндры с лязгом и звоном. Отверстие в центральном цилиндре с жужжанием закрылось. Л’льюид исчез настолько основательно, что казалось, будто он вернулся в родное измерение, а не скрылся, подобно кобре, в своей корзине.
Соко машинально провел рукой по затылку, ощущая под ладонью грубую щетину своего аккуратного черного ежика. Кофе испускал ароматный пар, контрастирующий с морозным видом из окон кафетерия. Небо резало глаза яркой голубизной и выглядело синтетическим. Околотюремная земля сверкала заплатами отражающего солнечный свет снега. Тот снег, что не растаял после бури на прошлой неделе, теперь, с наступлением настоящей зимы, замерз настолько, что казалось, будто он уже никогда не растопится. В поле зрения Соко попадал весь угол крыла В, мощно врезавшийся в пейзаж, подобно краю огромного замка. Его белая, лишенная каких-либо деталей стена добавляла пейзажу унылости, хотя большая ее часть и была накрыта синей тенью. Над каждым углом тюрьмы возвышалось по гигантской абстрактной шишке. Вероятно, они служили для того, чтобы тюрьма не казалась жителям Панктауна такой угрожающей, такой воинственной. Однако Соко считал их весьма жалкой заменой тому хвойному лесу, который окружал городок чумов до земной колонизации. Пар из огромной вентиляционной трубы проходил мимо окна неровными облаками и озарялся золотом, как только поднимался над стеной и наполнялся солнечным светом.
— Знаете, это было вовсе не обязательно, — сказал Фреснер, намазывая маргарином кончик круассана. — Ну, с пистолетом…
Соко поднял свой кофе, сделал глоток.
— Вы знаете, как л’льюид убил тех женщин?
— Да, знаю. Я изучил его дело. Но он с легкостью пошел на сотрудничество и…
— Его отправят домой независимо от того, что он сделает. Он здесь лишь затем, чтобы мы за ним присматривали, пока этого не случится, и чтобы разыгрывать представление для публики, но он отправится домой, даже если появится четвертая жертва. Даже если этой жертвой станет его духовный посредник. Он может и не дождаться того момента, когда… состоится жертвоприношение.
— Пожалуйста, не думайте, — сказал Фреснер мрачно, подняв на Соко выразительный взгляд, — что я одобряю эту просьбу. Но л’льюид не лжет… такова религиозная практика его вида. А потому нашей обязанностью является ее уважать и обеспечить ему возможность отправления его культа. Он имеет на это право.
Соко опустил глаза на свою кружку с кофе.
— Эти существа, которых его вид приносит в жертву… Вы видели их фотографии?
— Да, — ответил Фреснер, снова занявшись круассаном.
— И? Похожи они на людей?
— Эти создания едва ли выглядят… гуманоидами. Скорее похожи… на обезьян. Только безволосые. У них нет ни цивилизации, ни культуры, они используют лишь несколько примитивных инструментов. Л’льюиды впервые столкнулись с ними на планете соседней системы почти век назад. Они завезли их к себе на планету и, как вы знаете, стали разводить в качестве жертв.
— Милый народец, — пробурчал Соко.
— Мистер Соко, все культуры кажутся друг дружке странными. Нужно радоваться такому многообразию. Ваши предки, очевидно, из Японии. Разве у вас дома нет вещей, которые озадачили бы л’льюидов, чумов, тиккихотто? Быть может, вставленная в оправу маска кабуки? Расписанная ширма биобу? Катана и вакизаши на стойке для мечей?
— У меня ничего этого нет, — пробормотал Соко, снова взявшись за кружку.
— А зря. Ваш народ обладает чудесной древней культурой. Очень странной. Чудесно странной.
— Я польщен тем, что вы так считаете. И я понимаю, что выпускание собственных кишок может казаться вам прелестным, или восхитительным, или чудесным… но этот л’льюид убил трех женщин. Какие бы религии эти женщины ни исповедовали, они уже никогда их не будут исповедовать, потому что другое существо проскользнуло в них через горла и удушило их до смерти…
— Мистер Соко, я знаю… я знаю…
— …И получало удовольствие от их конвульсий, от их предсмертной агонии, потому что это называется «Вибрация». С ее помощью жертва передает свою жизненную силу л’льюиду, который возрожденным появляется из… заднего прохода жертвы. Как вы и сказали… чудесно странно.
— Послушайте, мы все знаем, что это было ошибкой. Да, это было преступлением. Чем-то ужасным. Те женщины были не животными, разводимыми для жертвоприношений, а разумными существами, желающими жить. Я согласен. Потому мистер Рхх и пребывает в заключении, потому и подлежит экстрадиции…
— По возвращении его не станут наказывать.
— Этого мы не знаем.
— По возвращении его не станут наказывать. А на его место пришлют другого.
— Я слышал, что следующий посол привезет с собой большее количество жертвенных животных. Вообще-то, отношения между л’льюидами и Землей развиваются настолько успешно, что их животных собираются выращивать в некоторых из наших колоний. Чтобы они всегда были под рукой.
— Как мило. Полагаю, Рхх недорассчитал свои потребности.
— Ему пришлось задержаться здесь дольше, чем он рассчитывал. Вы должны понять… если они слишком долгое время проводят без жертвы, если они проходят определенную точку, они начинают считать себя нечистыми. Неисправимыми до конца своих жизней.
— У него кончились животные. И он решил, что сойдут и люди? Люди для наших новых друзей — просто животные?
— Нет. Но ведь потому он и здесь, верно? Он сделал ужасный выбор. Этого не отрицает никто, даже он сам. Он говорит, что был в отчаянии.
— Достаточно плохо уже то, что они делают с этими животными, — проворчал Соко.
Фреснер указал своим ножом на тарелку Соко. На его нетронутую еду.
— Эти полоски, мистер Соко? Настоящее мясо? Мясо живого существа?
— Я этим не горжусь. Мне нравится вкус. Но если бы я увидел, что то же животное пинает на улице пара подонков, я бы раскроил им головы.
— Ну разве это не мило? — Фриснер вздохнул. — Мистер Соко… Кен… вам поручили сопровождать меня на встречах с заключенными, чьи духовные нужды я удовлетворяю. Моя работа очень важна. Религия дает людям надежду, какой-то фундамент… смысл. Она может отвратить их от собственных ошибок, дать им новую жизнь. Вы тоже должны чувствовать себя привилегированным оттого, что являетесь частью этой задачи. Как я и сказал… нам придется проводить какое-то время вместе. Потому я и захотел позавтракать с вами, поболтать, узнать вас немного.
— Я это ценю, — сказал Соко любезно.
Фреснер вздохнул еще раз. Покачав головой, он ножом и вилкой разделал кусок дыни. На его тарелке не было мяса, он был вегетарианцем. А Соко съел со своей тарелки лишь тост, почти такой же вкусный, как и запах мяса.
В гостиной маленькой и аккуратной квартиры Соко стоял подсвеченный застекленный ящик. А внутри него на скобах возлежал японский короткий меч вакизаши, выкованный на Земле в восемнадцатом веке.
На него Соко сейчас и смотрел. Свет из ящика был единственным освещением в комнате. Соко никогда не осмеливался вынуть меч, чтобы взять его в руки. Он вообще не касался его с тех пор, как был мальчишкой и отец передал меч ему. Он принадлежал семье отца многие поколения. Рассказывали, что когда-то он был оружием предка-самурая. Но как он мог признаться Фреснеру, насколько тот был прав? Он всегда считал историю о предке-самурае клише, стереотипом, чем-то постыдным, а вовсе не предметом гордости. Теперь, после того как Фреснер упомянул вакизаши, он чувствовал себя еще более нелепо из-за того, что вот так держал его… хотя он и не видел обнаженного клинка уже пятнадцать лет.
Экспонат был скорее данью отцу, которому меч принадлежал по-настоящему. Он не знал ни самурая из преданий, ни кого-либо другого из тех людей, что оставляли меч по наследству, а теперь обратились в пыль. Только своего отца. Он знал, что меч стоил целое состояние. Но он никогда не помышлял о том, чтобы расстаться с ним. Не то чтобы он боялся, что проснется однажды, а у подножия кровати будет маячить призрак злого самурая в шлеме кабуто и боевой маске менпо. Это было проявление уважения к тому прямому предку, что был его отцом.
