Карина Вран - Восхождение
Все молчали.
— Ясно, — Стас обвел взглядом студентов, всячески изображающих непричастность. — Я спускаюсь на вахту и узнаю, кто последним брал ключ от аудитории. И этот «кто-то» вылетает из училища.
— Не надо, — тихо отозвалась Вероника. — Это ничего не даст. Я ушла в пятницу, в середине дня. За выходные тут побывала, наверное, вся группа. Дописывали… Заканчивали… И кто угодно мог…
Голос сорвался, она не закончила фразу: попортить картины. Все шесть полотен (два — композиция, четыре — натура), написанных ею за семестр, хранились в аудитории. Домой Вероника их не увозила: тяжело и неудобно, а у каждого студента в группе был свой отсек на полках вдоль дальней стены студии. Вернувшись в училище после выходных, она обнаружила их на своем месте, но каждый холст был разрезан буквой «Х», то ли острыми ножницами, то ли канцелярским ножом.
— Я понял, Белозерова, — кивнул Стас, признавая ее доводы. — Значит, так, вандалы вы мои малолетние. Это первый случай за всю мою практику. Позор, как преподавателя. Пока не услышу от вас, кто порезал картины — видеть вас не желаю. Все вон!
Группа пришла в движение, принялась протестовать.
— А как же показ? — изумился Андрей.
— Куда нам идти? — возмутилась Ольга.
— С чего вы вообще взяли, что это мы испортили работы? — встала в позу Полина…
— Прочь отсюда, бестолочи! — заорал Стас, откровенно зверея. — Или всех к ректору потащу!
Вероника закрыла глаза. То, что Стас на ее стороне, здорово, но он не поможет ей за сутки переписать шесть работ…
Хлопнула дверь. Стас ругнулся напоследок и вернулся к совершенно убитой студентке.
— Белозерова, соберись, — скомандовал преподаватель. — Нет ничего непоправимого.
— Точно? — робко, не веря в свое спасение, спросила Вероника.
— Точно! — уверил Стас. — Скотч и лак для волос имеются?
Девушка закивала. Канцелярские кнопки, скрепки, лак для волос, скотч — предметы, которые именно Стас приучил носить с собой в довесок к «общей комплектации» художника, включающей кисти, краски, ластик, карандаши, мастихин, шпатель, растворитель…
Холсты скрепили скотчем изнутри, аккуратно сводя края по срезам. Стас самолично подкорректировал каждую картину снаружи: у Вероники дрожали пальцы, держать кисть было выше ее сил. В конце щедро обрызгали лаком. Трагедия отменялась…
— Успокоилась? — спросил Стас. В руках у него уже были не палитра с кистью, а большая красная чашка с чаем.
— Вроде бы, — ответила Вероника. — Спасибо…
Они работали над эдакой кустарной реставрацией весь световой день. Было, за что благодарить…
— Да не за что, — отмахнулся преподаватель. — Но ведь это неспроста сделано было. Кто-то шибко на тебя зол. Или завидует.
Вероника отвела взгляд.
— Белозерова, — более строго продолжил Стас. — Ты моя лучшая студентка, и всем известно мое к тебе отношение. Но дело не в этом. Я тебя отмечаю три года — а работы начали резать только сейчас. Мне кажется, проблема в том, что ты не доверяешь людям. Не любишь их. Отталкиваешь. Это отражается и в живописи: вспомни лицо мальчика в шлеме? Многие художники имели свой творческий пунктик, так, Айвазовский писал пейзажи по памяти, Рейсдаль почти не включал в свои работы живое. Но ты… Ты не чувствуешь людей. И никакая техника этого не исправит. Если ты не изменишься, не научишься открывать душу, то останешься на всю жизнь посредственным художником, знаешь, таким технарем от живописи. Оно тебе надо?
— Стас… Ой, Станислав Анатольевич…
— По имени зови уж, что, я не знаю, как вы меня называете? — мужчина улыбнулся.
— Ладно, Стас, я…
Начав говорить, Вероника словно сломала внутри себя какую-то перегородку. Она говорила и говорила, убеждая себя, что Стас — не враг, он не такой, как все, он поймет…
Она рассказывала о семье, о любящих родителях. Об отце, враче-гинекологе, сумевшего открыть свою клинику, и помогшему сотням женщин. О матери, семнадцать лет отработавшей в школе учительницей младших классов. Об их поддержке, заботе… Замявшись, не скрывая катящихся по щекам слез, рассказала и про аварию, в которой они погибли. Они ехали в Псков, на конференцию, отец зачем-то зазвал с собой маму и предпочел машину другим видам транспорта. Он водил аккуратно, но от фуры, которую занесло на обледенелой дороге, это не спасло. Как ей сказали потом: произошла некая техническая неисправность, водитель фуры был трезв, а значит, его нельзя винить… О том, как все жалели «бедную девочку», гладили по волосам и норовили оттяпать кусок от отцовской клиники. О многом, многом другом…
Стас слушал. Молчал. Когда она закончила, открыл окно, достал сигарету из пачки, закурил. Не спрашивая, мешает ли ей запах. Дым был вреден для работ, но Вероника его не одернула. Когда сигарета дотлела, он подошел к девушке и обнял. Не говоря ни слова.
Ей и не требовались слова.
Ни один из них не видел, как приоткрылась и затворилась дверь аудитории…
Как добиралась домой, спроси ее кто, она не смогла бы ответить. Вероника даже есть не стала: как была, на голодный желудок забралась внутрь капсулы, только и успела, что раздеться до белья. Прочь из опостылевшего мира моральных уродов и ненужных откровений, лицемерных улыбок и подлых ударов в спину, по самому дорогому…
Прочь!
Хэйт жаждала крови: не тошнотворно-однообразных ударов по деревянному перекрестью, а насыщенно-алой крови живых существ. Убивать, разить врагов направо и налево, без разбора, яростно, неумолимо — вот чего она хотела. Увы, возможности пока существенно ограничивались безденежьем: без единого заклинания, без оружия, да что там — даже без банальнейших башмаков, много не навоюешь.
Девушка погладила напоследок куклу, которую столько раз избивала, тыльной стороной ладони, по опущенному забралу, вздохнула и направила стопы к выходу, потрепала по плечу стражника, неразлучного со своей алебардой. Тот вскинулся, удивленный донельзя.
— Вы прощаетесь с нами, юная леди?
— Да, — Хэйт отметила, что НПЦ-то прозорливее, чем она себе представляла: ишь ты, по жесту догадался. — Я взяла отсюда все, что было мне доступно. Не скучайте на посту!
— Погодите, раз так, — стражник поерзал, достал из-за пазухи пяток блестящих монет. — Я обязан вернуть плату за неиспользованное посещение.
— А… ага, — только и смогла ответить Хэйт, забирая протянутые деньги. Случись нечто подобное в реальном мире, вернули бы ей хоть копейку? Да шиш с маслом!
Она помотала головой, не веря происходящему. Как так? Она ведь приходила в Гильдию ровно десять раз, включая этот визит… Девушка хлопнула себя по лбу: точно, она вышла из Восхождения прямо из этого зала, и для НПЦ она как бы и не покидала здание. Пять золотых! Да так своевременно!
Живем!
Ноги сами донесли Хэйт до Гильдии Магов, тонкой, высокой, словно бы ажурной башни. Если здание Гильдии Воинов напоминало меч, ушедший в землю по самую рукоять, то наиболее близким сравнением для Гильдии Магов послужил бы посох с изумрудно-зеленым камнем вместо набалдашника.
Внутри она ориентировалась, почти как у себя дома, хотя была тут впервые. Сказывалось кропотливое изучение карт, схем и скриншотов с сайта. Хэйт взлетела по винтовой лестнице на шестой этаж, едва не столкнувшись с таким же, как она, новичком.
— Бегунья, ноги не сломай! — раздалось ей в спину злобное напутствие.
Хэйт засмеялась в ответ: судя по опущенным плечам и неказистому виду «нуба»,[5] выбирая путь мистика, он не полюбопытствовал ценниками на книги умений. А были они, как и наивысшие этажи башни в пасмурный день — заоблачными. Скилы, доступные к изучению с первого уровня, стоили по золотому за книгу. Чем дальше, тем выше поднималась планка. Воинам на первых порах в этом плане было попроще.
НПЦ, субтильный юноша в трехцветной (лазурь, охра, пурпур, все вперемешку — сочетание «вырви глаз») мантии, при виде девушки скривил было лицо, но вид золотых монет мигом вернул ему приторно-вежливую улыбку.
— Чего изволит юная леди?
Хотя обращения со всеми вариациями «леди» уже порядком поднадоели девушке, хамить в ответ она не решилась. Продавец, хоть и НПЦ, все же маг, а у них с неугодными расправа быстрая…
— Останавливающая лоза, ядовитая пыльца, малая регенерация, — заученно протараторила Хэйт.
Она могла бы купить еще два фолианта, но тогда ходить бы ей босой и безоружной долго и упорно…
— Занятный набор, — вскинул брови юноша, прищелкнув пальцами («Позер», — возмутилась мысленно Хэйт), три книги аккуратным рядком легли на мраморный стол. — Готово.
Девушка высыпала три золотые монеты в протянутую ладонь. Переплеты книг были разные: два цвета папоротника, со стилизованной лозой, и один белый, без узоров. Хэйт прикоснулась ко всем трем поочередно, шепнула еле слышно: «Изучить!» — искорки взметнулись от переплетов к ладони, перед глазами сверкнуло, всплыло подряд три оповещения.
