Сборник - Коллекция «Этнофана» 2011 - 2013
В руках у меня была недопитая «Грайс». Что это было? Я пожал плечами. Взяв ближайшее такси, я поехал домой. По улицам и проёмам…
— Вот же напиваются…
Я вышел из раздумья.
— Простите, что? — спросил я у таксиста.
Мужик показал за окно:
— Да вон же, лежит, отдыхает. Потом очухается, пойдёт деньги просить на бутыль… Я с юности трезвенник, ни капли в рот. А почему? Да вот….
Я уже не слушал таксиста. Около забора на тротуаре лежало тело какого-то человека. Издалека действительно, какой-то бомж, но я-то знаю…
— Остановите.
Машина тормознула. Я расплатился с мужиком, хотя тот отказывался — проехали метров десять!
Всунув купюру в руки таксиста, я вышел из машины.
Подойдя к лежащему, я испугался. Вдруг повернётся и воткнёт в сердце клинок?
Ожиданием ничего не добьёшься; посмотрел на лицо бомжа. Обычное лицо, но в некоторых местах медленно отступали голубые прожилки.
Я вытащил коммуникатор и набрал номер.
— Алло.
На конце провода ответили:
— Новиков слушает!
Глава 6. Бабочка
Следственный изолятор08:22,13 апреля 2057 года
— Он очнулся, но я не смог с ним поговорить.
— Почему?
— Он… Он в сознании, всё понимает, но не хочет говорить.
— Вы посмотрели его вещи?
— Ладогин, ты чего? Его же никто не обвиняет, а досмотр его вещей без разрешения — вмешательство в личную жизнь.
Меня охватила злость.
— Я понимаю, вы не можете меня понять, но я уверен, что парень как-то связан с убийством Михаила! Нужно допросить его, проверить вещи и найти информацию!
Новиков чуть было не взял меня за шиворот.
— Ладогин, ты же знаешь Кодекс, верно? Если нужно, прочти его ещё раз.
Я опустил плечи и задышал ровнее. С каждой встречей отношение к Новикову у меня ухудшалось, но я и сам понимал, что это действительно невозможно.
— Можно мне с ним поговорить?
Новиков поднял на меня недовольные глаза.
— Ладно, но недолго.
Войдя в изолятор, я сел на свободный стул. Охранник вышел и закрыл дверь.
Парень сидел чуть сгорбившись, глаза были полузакрыты, так что казалось, будто он спит.
На столе ничего не было, в комнате было темно, лампочка одна.
— Имя.
Парень остановил на мне глаза.
— Имя, — ещё раз потребовал я.
Парень приоткрыл рот, но потом бессильно его закрыл.
— Имя. И-М-Я. Ты меня слышишь?
Я начал терять терпение.
— А. н… о…
— Что?! Ещё! Я знаю, ты можешь, не притворяйся!
Предупреждающе пискнул исин в углу.
— Антон… Меня з… ут… нто…н… — прошептал парень.
Отлично. Я хотя бы положил начало разговору.
— Что с тобой случилось?
Антон начал раскачиваться.
— Я… это же не я, да? — глаза парня повлажнели.
— Стоп, только не плачь, конечно же, это не ты.
Я встал и пошёл по комнате.
— Что ты делал до того, как попал сюда?
Парень всхлипнул.
— Я… не хотел… я ж… же не…
Я подошёл и ударил кулаком по столу. Снова писк.
— Я… я его не убивал, дядя! — вдруг Антон заговорил нормальным голосом.
Я остановился будто громом поражённый.
— Что?! Что ты сказал?!
Парень схватился за стол, чтобы не упасть.
— А вы не знали..? Я… Мы пытались создать его прототип для того, чтобы снять фильм… А потом он прилетел, с друзьями, наверное…
— Чей прототип? Чей?!
Парень задрожал.
— Про… прозрачного…
Я напрыгнул на Антона и начал несильно бить по груди. Исин завизжал и в изолятор вбежали двое охранников.
Оттащив меня в сторону, они ткнули меня в пол, один из них подбежал к парню.
Скрипнула дверь и вошёл Новиков.
Он вздохнул и устало сказал:
— Отпустите его.
Я освободился, оттолкнув охранника и пошёл ко входу. У двери Новиков остановил меня.
— Отдохни, завтра не работаешь.
Выйдя на улицу, я уже не думал не о чём.
Раскрыв кулак, я усмехнулся в ответ блеску фигурки бабочки.
* * *Мотоцикл мчал по городу. Фары были выключены и никто не понимал, как байкер ещё не попал в аварию.
Остановив байк у одного из домов, байкер выключил мотор.
Жозе уже стоял на условленном месте и курил сигарету.
— Шлем купил? — усмехнулся парень среднего роста, в джинсах и плаще.
Байкер промолчал.
— Заказ поступил. От Отто.
«Снова?»
Жозе недовольно цокнул языком.
— Почему ты не разговариваешь по-нормальному?
Молчание.
Жозе махнул рукой и повернувшись, пошёл.
— В общем ты понял. Товар в точке D.
Снова заведя мотоцикл, Всадник без головы покатил по улицам в сторону центра.
[Продолжение следует..??]
Алекс Блейд
Серия «Иудея»
Книга первая. Иллюзия игры[67]
Имя: Эфраим
Возраст: 25 лет
Адрес: Беэр-Шева, провинция Иудея
Время действия: 4 век до н. э.
Локация: Иудея, Галилея, Рим
Предмет: Спрут
Дар: Эхолокация, поиск предметов
Для некоторых жизнь — нескончаемая суета и тревога, для других — развлечение. Одни ценят каждую секунду, другие живут не считаясь ни с кем. Одни пытаются выжить, в то время, как другие играют этим. Жертвуют пешками ради своих достижений. Рим грезит о расширении своих владении, в то время как на его границах становится все беспокойнее. Подчиненные провинции стараются вырваться из надзирающей власти. Бурные волнения, которые могут, как разрушить Римскую империю, так и показать ее мощь, охватываю всю страну. Покорить непокорных, и объединить весь мир под единым крылом — один шаг, одна игра. Но ставки слишком высоки. Когда тебе дают меч и бросают на арену, ради игры, ради забавы, заставляя выживать, можно сделать для себя решающий выбор — против кого обратить свой меч. И пешка может дорасти до короля, восстав против своих создателей, обернув их игру лишь иллюзией. Но возможно, и это восстание, может оказаться всего лишь такой же иллюзией, и нити твоей судьбы, по-прежнему в их руках.
Глава первая. Явление
Иудейская пустыня4 век до н. э.
В центральной части «Земли обетованной» лежит унылая, бесплодная пустыня, с давних времен служившая преградой на пути цивилизации. От северо-западной границы, в устье реки Иордан до жемчужины самой Иудейской пустыни — Мертвого моря, которое обрамляет пустыню с востока, простирается страна безлюдья и полной тишины. Но природа и в этом унылом запустении показала свой прихотливый нрав. Здесь есть, и невообразимо огромные равнины, зимою белые, а летом покрытые серой солончаковой пылью. Здесь также есть и высокие горы, и скалистые ущелья, где пробегают быстрые селевые потоки, сходящие с этих гор, и конечно же, темные, мрачные долины, таящие в себе неведомые тайны. Но, тем не менее, всюду одинаково голо, неприютно и печально пусто.
Кругом, насколько хватает глаз, простирается бесконечная и плоская равнина, сплошь покрытая солончаковой пылью. Лишь кое-где на ней темнеют карликовые кусты. Далеко на горизонте высится длинная цепь гор с зубчатыми островерхими вершинами. И на всем этом огромном застывшем пространстве нет ни признаков жизни, ни следов, оставленных живыми существами. В голубовато-стальном небе не видно птиц, и ничто не шевельнется на этой тусклой серой земле — все обволакивает полнейшая тишина. Сколько ни напрягать слух, в этой великой пустыне не услышишь ни малейшего звука, здесь царит безмолвие — нерушимое, гнетущее безмолвие.
Можно, конечно, сказать, что в этой стране безнадежности не живут люди, но, пожалуй, это не совсем будет верно. С высоты птичьего полета, на окраине этого царства безмолвия видна извилистая дорога, которая тянется через всю пустыню и исчезает где-то вдали. Она изборождена колесами и истоптана ногами многих искателей счастья. Вдоль дороги, поблескивая под солнцем, ярко белеют на сером солончаке какие-то предметы. Это кости — одни крупные и массивные, другие помельче и потоньше. Крупные кости бычьи, другие же — человеческие. На огромном пустом пространстве пустыни можно проследить страшный караванный путь по этим вехам — останкам тех, кто погиб в этой пустыне, и тех, кому уже не суждено вернуться.
Все это узрел перед собой одинокий путник, и осознал всю тяжесть своего текущего положения. Хотя, навряд ли, он уже мог на данный момент, что-либо осознавать и понимать. По виду он мог бы сойти за духа, или за демона тех мест. С первого взгляда трудно было определить, сколько ему лет — под сорок или под шестьдесят. Желтая пергаментная кожа туго обтягивала кости его худого, изможденного лица, в длинных темных волосах и бороде серебрилась сильная проседь, запавшие глаза горели неестественным блеском, а рука напоминала кисть скелета. Сил идти дальше у него оставалось все меньше и меньше. Желание сдаться и остановиться, рухнув в песок и камни, подавляло только одно — самосохранение, которое также оставляло его, но, тем не менее, еще оставалось.
