Роберт Силверберг - Подселенец

— Да, — кивнул Рейбак. — Слышал я об этом. А вот еще случай произошел на «Королеве Астарте», года два назад. Капитаном там была Челышева — такая маленькая зеленоглазая русская с одного из миров Тройки. Они проводили обычную инвентаризацию и две цифры нечаянно переставили, а потом сигнал о неисправности в системе доставки остался незамеченным. По-моему, тогда погибли шестеро. Преждевременный спуск в кессоне и в результате отравление воздухом. Челышева очень тяжело это переживала. Очень тяжело. Нормально для капитана.

— А еще на «Гекубе», — сказал Педрегал. — Слава богу, меня там не было. У капитана поехала крыша. Он решил, что на корабле чересчур тихо, пожелал, чтобы по нему разгуливали пассажиры, и начал будить их…

Рейбак вскинул на него удивленный взгляд.

— Ты слышал об этом? Я-то думал, историю постарались замять.

— Слухи всегда просачиваются, — ответил Педрегал с легкой ухмылкой. — Капитана звали Катания-Цзу, со Средиземноморья. Такой, знаете ли, легко возбудимый, как все они. Я тогда работал на «Вальпараисо», и когда мы остановились в системе Сенеки, чтобы подобрать кой-какой груз, мне все рассказал корабельный клерк по имени…

— Ты был на «Вальпараисо»? — спросил Фреско. — Кажется, на том корабле тоже сбежала матрица, десять или одиннадцать лет назад? Вот уж кто был настоящим пожирателем душ, как сказано в отчетах…

— Это уже после меня. — Педрегал махнул рукой. — Но я об этом слышал. Если занимаешься погрузкой и разгрузкой, будешь в курсе всего. Пожиратель душ, говоришь? Я вспомнил о…

И он завел рассказ о кошмаре на одной из поворотных станций в дальнем углу Галактики, но не успел добраться до середины, как Рейбак перебил его и стал излагать собственную, не менее кровавую историю. А за ним и Фреско, сгоравший от нетерпения, рассказал о корабле, на котором одновременно сбежали три матрицы. Уверен, все делалось в целях моего просвещения: демонстрация того, что Служба серьезно относится к таким происшествиям, а капитаны, допустившие их, получают несмываемую черную метку в глазах экипажей всех кораблей. Однако их попытки взволновать меня — если они и впрямь хотели этого — не достигли цели. Даже молча Вокс каким-то образом вселяла в меня странную уверенность, позволявшую игнорировать мрачный подтекст этих рассказов.

Я спокойно слушал, вполне прилично играя свою роль: новичок, зачарованный историями, в основе которых лежал опыт, приобретенный во время долгих космических странствий.

— Эти сбежавшие матрицы, — в конце концов, заговорил я, — как долго им обычно удается оставаться на свободе?

— Как правило, час-другой, — ответил Рейбак. — Перемещаясь по кораблю, матрица оставляет за собой электрический след. Мы засекаем его, перекрываем позади все пути доступа и ловим ее в какой-нибудь закрытой каюте. Не так уж трудно загнать их обратно в бутылку.

— А если она вселится в какого-нибудь члена экипажа?

— Ну, тогда найти ее еще легче. Я дерзко спросил:

— Бывало ли так, что сбежавшая матрица вселялась в члена экипажа и ее не находили?

— Никогда, — ответил мне новый голос.

Это оказался Роучер, только что вошедший в столовую. Он стоял у дальнего конца длинного стола, не сводя с меня пристального, испытующего взгляда своих странно светящихся глаз.

— Какой бы хитроумной ни была матрица, рано или поздно «хозяин» придумает способ обратиться за помощью.

— А если «хозяин» не хочет обращаться за помощью? Роучер внимательно вгляделся в мое лицо.

Может, я слишком обнаглел и выдал себя?

— Но ведь это нарушение инструкций! — с притворным изумлением ответил он. — Это преступление!

Она просила меня взять ее на прогулку в Великий Космос.

Шел третий день после того, как она нашла убежище внутри меня. Жизнь на борту «Меча Ориона» вернулась к обычному распорядку или, точнее, перестроилась на новый распорядок, неотъемлемой частью которого стало присутствие на борту необнаруженной и, по-видимому, недоступной для обнаружения беглой матрицы.

Как и предполагала Вокс, многие члены команды прониклись уверенностью, что сбежавшая матрица сумела ускользнуть в космос, поскольку бдительные корабельные интеллекты не находили ее следов. Однако были и другие: они постоянно оглядывались через плечо, в переносном и буквальном смысле, как бы ожидая, что беглянка неожиданно попытается проникнуть в их нервную систему через спинномозговой разъем. Они вели себя так, словно по кораблю бродит призрак. Чтобы успокоить их, я приказал круглосуточно отслеживать все блуждающие импульсы и случайные всплески. Каждая электрическая аномалия должным образом расследовалась, и, естественно, ни одно из этих расследований ничего не дало. Теперь, когда Вокс находилась в моем мозгу, а не в электрических сетях корабля, такими методами ее невозможно было обнаружить.

Выяснить, подозревает кто-нибудь об истинном положении дел или нет, не представлялось возможным. Не исключено, что Роучер догадывался, но он не делал попыток разоблачить меня, а после того случая в столовой вообще не заговаривал со мной о пропавшей матрице. Может быть, он не знал ничего, или знал все — и ему было плевать, или просто выжидал подходящего момента.

Я постепенно привыкал к двойной жизни — и к собственной двуличности. Очень быстро Вокс стала такой же неотъемлемой частью меня, как рука или нога. Если она молчала — порой я часами не слышал от нее ни слова, — то выдавала свое присутствие не более, чем та же рука или нога; и все же каким-то непонятным образом я всегда знал, что она здесь. Граница между нашими сознаниями незаметно стиралась. Она научилась проникать вглубь меня. Временами мне казалось, что мы, образно говоря, не постоянный жилец и его гостья, а совладельцы одного и того же жилища. У меня возникло ощущение, что наши сознания переплетаются, словно они едины. Казалось, мы оба матрицы, обитающие в мягком влажном шаре, представляющем собой мозг капитана «Меча Ориона», и любой из нас может по собственному желанию выходить оттуда и возвращаться обратно.

Бывало и по-другому: я вообще не думал о ее присутствии и занимался своими делами, как если бы ничего во мне не изменилось. И даже изумлялся, когда Вокс неожиданно обращалась ко мне с комментариями или короткими вопросами. Пришлось учиться не проявлять свои эмоции в подобных ситуациях, когда я находился среди других членов экипажа. Никто вокруг не мог слышать нашего разговора, но я понимал: если кто-нибудь заметит, как я, расслабившись, вслух отвечаю невидимому собеседнику, нашему маскараду конец.

Как глубоко Вокс проникла в мое сознание, стало ясно в тот момент, когда она попросила взять ее на звездную прогулку.

— Тебе известно об этом? — испуганно вздрогнув, спросил я. Дело в том, что звездная прогулка — удовольствие, доступное исключительно космическим странникам. Я сам ничего не знал о нем, пока меня не приняли на Службу.

Мое удивление поразило Вокс. Она сказала, что о звездной прогулке известно всем. Однако что-то фальшивое послышалось мне в ее тоне. Неужели и впрямь привязанные к земле люди так много знают о нашем особом удовольствии? Или она выудила сведения из глубин моего сознания?

Я предпочел не расспрашивать. Однако мысль взять ее с собой в Великий Космос вызывала у меня ощущение неловкости, хотя сам я уже мечтал об этом. Вокс не была одной из нас, она принадлежала земле и не прошла обучение для Службы.

Все это я ей высказал.

— Все равно, сделай это для меня, — ответила она. — Это мой единственный шанс побывать там.

— Но обучение…

— Зачем оно мне? Ты же прошел его.

— А если этого недостаточно?

— Достаточно, — сказала она. — Я уверена, Адам. Ничего не бойся. Ты же учился. А я и есть ты.

В транзитном траке мы вместе покинули Глаз и поехали вниз, на управляющую палубу, где лежит, потерявшись в волнующих снах о далеких Галактиках, душа корабля, несущего нас через нескончаемую ночь.

Мы миновали зоны полной тьмы и зоны льющегося потоками света; места, где вращающиеся спирали серебряного излучения полыхают в воздухе, как полярное сияние; переходы и коридоры столь безумной геометрии, что при перемещении по ним пробуждались воспоминания о материнской утробе. Вокс съежилась, охваченная благоговейным ужасом, в уголке моего мозга.

Я чувствовал, как волны этого ужаса накатывают на нее одна за другой, пока мы спускались все ниже и ниже.

— Подумай еще раз, ты действительно этого хочешь? — спросил я.

— Да! — страстно воскликнула она. — Не вздумай остановиться!

— Не исключено, что тебя обнаружат.

— Не исключено, что этого не произойдет.

Спуск продолжался. Теперь мы оказались в царстве трех киборгов — Габриеля, Банкво и Флис. Это три члена экипажа, которых мы никогда не встретили бы в столовой, поскольку они обитали здесь, в стенах управляющей палубы, постоянно подключенные к кораблю и закачивающие свою энергию в его ненасытную утробу. Я уже упоминал, что у нас есть такая поговорка: поступая на Службу, ты отказываешься от своего тела, но взамен обретаешь душу. Для большинства из нас это фигура речи: навсегда прощаясь с землей и начиная новую жизнь на звездных кораблях, мы отказываемся не от тела как такового, а от его мелких нужд — всяких милых пустяков, которые так ценят жители земных миров. Однако для некоторых из нас самоотречение становится буквальным. Для них плоть — бессмысленная помеха; они полностью избавляются от нее, поскольку она не нужна им, чтобы чувствовать жизнь корабля. Они позволяют превратить себя в приставку к двигателю. Исходящая от них «сырая» энергия и создает силу, несущую нас сквозь небеса. Их работа нескончаема, а наградой им служит своего рода бессмертие. Мы с вами вряд ли сделали бы такой выбор, однако для них это подлинное блаженство.