СФСР - Алексей Небоходов
Он перевёл взгляд на Алину, неподвижную, с прямой спиной и застывшим лицом, словно полностью отрешившуюся от происходящего. Её губы едва заметно дрожали, выдавая внутреннее напряжение. Аркадий понимал: случившееся с ней изменило её навсегда. Она молчала, но молчание её кричало.
Машина свернула на южную магистраль, и вскоре впереди показались указатели лагерей.
Внутренний интерфейс автомобиля включился самостоятельно – без команды и предупреждения. Из—под панели тихо заиграл гимн Министерства контроля: синтетическая мелодия с хоровой вставкой на языке, похожем на смесь латыни и бухгалтерских терминов.
Голос диктора с безупречной дикцией сообщил:
– Ваш маршрут сопровождается служебной композицией, утверждённой приказом №88—к от 3 июня. Прослушивание обязательно для участников инспекционной миссии.
Аркадий молча коснулся панели, отключив звук. В жесте не было раздражения – только усталость от заранее известного абсурда.
Красникова, не поворачиваясь, произнесла ровно:
– Лучше не злить машину. У неё теперь новый интерфейс. С характером.
В её тоне звучала лёгкая, профессиональная ирония. Казалось, она привыкла говорить серьёзно даже тогда, когда шутит, и наоборот.
Андрей, не поднимая глаз от камеры, спокойно заметил:
– Если обидится, отправит отчёт о девиантном поведении в Департамент поведенческого анализа. Одну машину недавно вообще отстранили – признали эмоционально враждебной.
Аркадий коротко посмотрел на него без вопросов и осуждения. Взгляд говорил только одно: «Я понял».
Автомобиль снизил скорость, готовясь въехать в охраняемую зону. За окном показался высокий серый забор с камерами и лозунгом: «Порядок – наша свобода». Ниже была табличка: «Лагерь №8. Институт перевоспитания и восстановительного труда».
Перед воротами стоял молодой охранник – лицо гладкое, почти детское, но взгляд пустой, отстранённый. В руках планшет, на боку новая резиновая дубинка.
Автомобиль остановился перед КПП, стекло опустилось автоматически, и искусственный интеллект произнёс стандартно:
– Представители Главного управления по контролю за женщинами прибыли на плановую инспекцию. Код доступа: семнадцать—ноль—два—бета.
Охранник равнодушно провёл планшетом по считывателю. На экране высветилось служебное: «Подтверждено».
Шлагбаум поднялся с тихим скрипом, створки ворот медленно разъехались, открывая въезд.
Автомобиль пересёк границу лагеря. Слева появилась сторожевая вышка с человеком в чёрной форме, неподвижным, как манекен. Лицо закрыто чёрной маской, узкие глаза пристально следили за автомобилем, не позволяя себе ни малейшего движения.
Аркадий слегка откинулся на спинку кресла. В этом едва заметном движении читалась внутренняя, накопленная усталость. Он молчал, но взгляд его напряжённо говорил за него.
– Начинается, – тихо произнёс Андрей, почти себе под нос.
Красникова промолчала, смотря прямо вперёд, с чуть приподнятым подбородком, словно знала, что её слова ничего не изменят. В ней было что—то от актрисы, готовой открыть спектакль, только сцена – реальна, а зрители – вооружены.
Автомобиль плавно остановился перед административным корпусом лагеря, будто знал, где должен остановиться. Двери открылись автоматически, внутрь ворвался холодный сырой воздух раннего ноября. В лагере дышалось тяжело, словно в бетонном мешке без вентиляции.
Аркадий вышел первым. Следом уверенно появилась Красникова, поправляя пиджак на ходу. Последним выбрался Андрей с камерой на плече и планшетом в руках. Внешне – обычная инспекция, но каждый знал: за формальной ширмой скрывалось нечто значительнее.
На лестнице их ждал начальник лагеря, невысокий человек с нашивкой «Грищенко С.П.». Лицо загорелое, улыбка натянутая, глаза настороженные. Он шагнул вперёд с показной уверенностью.
– Рад приветствовать в Лагере №8. Надеюсь, поездка прошла без происшествий?
Аркадий кивнул и протянул руку. Рукопожатие было сухим и формальным, пальцы начальника – холодные и твёрдые, словно давно забыли искренность.
– Всё по плану, – коротко ответил он. – Начнём с обзорной экскурсии.
– Разумеется. Женщины в блоке «А» предупреждены заранее.
Андрей быстро взглянул на Красникову, проверяя негласную договорённость. Она едва заметно кивнула: всё шло по сценарию.
Инспекция официально началась. Она называлась рядовой проверкой, но участники понимали – за ней скрывалось нечто гораздо большее. И то, что предстояло увидеть за этими стенами, уже не забудется и вряд ли будет полностью показано.
Пока вокруг было серое, промозглое утро ноября, стерильные коридоры и камеры, в которых тишина держалась не от страха, а благодаря отлаженной системе подавления.
Движения оставались размеренными, словно прописанными в регламенте. Никто не торопился, следуя установленной инструкции, но в каждом шаге ощущалась тревожная тень. Лагерь, казалось, сам понимал, что инспекция не просто формальность.
Грищенко шёл уверенно, с механической точностью человека, долго исполнявшего одну и ту же функцию. Его движения были рассчитаны идеально, как у экскурсовода по музею вивисекции. Держался он чуть впереди, соблюдая ту самую официальную дистанцию, что полагается при сопровождении делегаций.
– Добро пожаловать в Лагерь №8, – произнёс он, будто приглашая на курорт. – Мы гордимся статусом пилотного объекта новой системы гуманного контроля. Наш девиз: порядок, эффективность, безопасность.
Аркадий не отвечал. Он давно научился не вступать в разговоры без необходимости. Камера двигалась сбоку, Красникова чуть опережала, держа точный кадр и включив микрофон.
– В Лагерь №8 поступают женщины, нарушившие закон о репродуктивной дисциплине, – говорила она ровно, почти с материнской интонацией. – Здесь им предоставляют возможность переосмыслить социальный долг и постепенно вернуться в общество. Благодаря новой дисциплинарной системе большинство адаптируется менее чем за полгода.
Вокруг было безупречно. Стены свежевыкрашены, полы сияли зеркальной чистотой. Пахло антисептиком и формалином. Но первое впечатление обманывало. Присмотревшись, замечали странности: одинаково бесстрастные лица охраны, пустые взгляды и слишком много тишины там, где должны быть бытовые звуки.
Грищенко повернулся и жестом пригласил в коридор.
– Начнём с блока «А», адаптационного сектора. Здесь женщины проходят базовые занятия: гигиена, ритм труда, нормативные установки. По субботам – просмотр патриотических фильмов. Мы следим за климатом – физическим и эмоциональным.
Дверь открылась бесшумно, за ней – длинный зал. Женщины в серых комбинезонах сидели за пластиковыми партами. На доске лозунг: «Послушание – первый шаг к свободе». Учительница в форменной юбке диктовала из методички, но никто не поднимал глаз.
Красникова кивнула Андрею, тот приподнял камеру и начал снимать. Всё выглядело образцово, чётко, стерильно.
Аркадий всматривался в детали. У одной женщины на запястье свежий след от наручника, у другой – на шее красный отпечаток, будто её недавно держали за горло. В дальнем углу заключённая едва удерживала равновесие, прислоняясь к спинке стула, её глаза дрожали.
– Всё добровольно, – прокомментировал Грищенко, словно прочёл его мысли. – Мы не используем силу, только убеждение. Адаптация проходит в комфортной обстановке.
Он повёл их дальше – в санузел, медицинский отсек, душевую. Везде образцовая чистота, везде одинаковые женщины. Они молчали, а если их спрашивали, отвечали стандартными фразами.
Красникова уверенно вела репортаж. Её голос звучал, словно шёлковый
