Чайна Мьевиль - Железный Совет
«Может, мы и впрямь в одной команде, – подумал Ори с грустью, которая озадачила его самого. – А гонка Союза – это и наша гонка».
– Все мы куда-то бежим, – сказал он вслух.
– Верно, только некоторые – не в ту сторону.
И тогда Ори задумался о том, как все будет. О том миге, когда все обездоленные, все трудяги, простой народ, если ей так больше нравится, узнают, что мэра, главы партии Жирного Солнца, повелителя Нью-Кробюзона, больше нет. Как все будет тогда?
– Хочешь вдохновения? – сказал он. Маниакальное упорство Мадлены снова его разозлило. – Я тебе его дам. Еще благодарить меня будешь, Джек. Мы задумали такое, такое… Людей пора будить.
– Они уже проснулись, Джек. Только ты этого не видишь.
Ори покачал головой.
Клипейский гвардеец Бертольд Сулион утратил веру в город, в мэра, в закон, которому присягал. Об этом рассказал Барон.
– Была, да вся вышла, вера то есть, – так он сказал. Клипейцам тоже не слишком доверяют. У них в присяге так и написано: «Я вижу и слышу лишь то, что мне позволяют мэр и мои обязанности». Так что Бертольд знает мало. Разве лишь то, что войну мы проигрываем. А еще он видит, какие сделки проворачивает правительство, пока его бывшие однокашники сражаются и гибнут. Наверху все прогнило. Вот и его верность: была, да сплыла.
Барон тщательно выбирал слова.
– Верность – такая штука… Она внутри тебя, как кровь. – Он постучал себя пальцем в грудь. – А когда верность загнивает, как кровь при заражении, то вытекает из человека капля за каплей. И ее место занимает что-то еще или остается пустая оболочка. Сулион сейчас – как раз такая оболочка. Он мечтает выложить все, что знает, и для отвода глаз просит много денег, но дело-то не в деньгах. Просто он хочет стать предателем. И хочет, чтобы мы ему в этом помогли. Хотя сам этого, может, и не подозревает.
На Худой стороне никого не было.
«Ключи здесь, – гласила записка, приколотая к стене двузубым кастетом. – Встречаемся на новом месте». Ниже – адрес. Енох и Ори прочли записку и уставились друг на друга. Енох всегда был туповат, но сейчас и Ори разделял его недоумение.
– Плитняковый холм?
На краю города, в конце главной ветки, уходившей от Вокзала потерянных снов на север, лежал Плитняковый холм. Там жили банкиры, промышленники, чиновники, знаменитые артисты. Вдоль широких проспектов стояли роскошные дома, за которыми раскинулись общественные сады. Цвели разные деревья, баньяны выбрасывали узловатые ползучие ветви, которые укоренялись, превращались в стволы и давали новые побеги, пробивавшиеся меж черных плит мостовой.
Много лет посреди Плитнякового холма зияла гнойная язва трущоб – результат хаотичного градостроительства. Двести лет назад мэр Тремоло Реформатор велел застроить склоны холма, давшего название всему району, дешевыми домами для ветеранов Войны с пиратами, чтобы они, по его выражению, жили рядом с теми, за кого сражались. Местные богачи не жаловали новых поселенцев, и мэрский план «стирания межклассовых границ» подняли на смех. Без должного финансирования то, что задумывалось как скромное жилье, превратилось в трущобы: штукатурка отвалилась, черепица попадала. Маленькая община здешних бедняков добиралась до работы и обратно на поездах, а соседи предпочитали надземке собственные двухколесные экипажи и ждали, когда обнищание соседей достигнет критического предела. Что и случилось пятнадцать лет назад.
Бедняков выдворили из их ветшающих жилищ и поселили в бетонных десяти– и пятнадцатиэтажках Эховой трясины и Пряной долины. Тогда их бывшие соседи любопытства ради скупили заброшенные, пустующие хибары, и деньги наконец пришли в трущобный район. Часть домов подновили, соединили по два и по три и стали продавать нуворишам: скоро жить в перестроенных «коттеджах для бедноты» стало модно. Но несколько улиц в самом сердце безымянного квартала решено было сохранить, законсервировать, превратив в музей трущоб.
Туда-то и направились Енох и Ори, предварительно приведя себя в порядок и облачившись в лучшие свои костюмы. Ори никогда не видел этого огромного памятника нищете. Конечно, отбросы на улицах там не валялись, и никакой вони не чувствовалось уже больше десяти лет. Но в стеклах по-прежнему зияли дыры (еле видимые скобы поддерживали их острые края, не позволяя появляться новым трещинам), а стены покосились и облезли от сырости (специальные подпорки и магия удерживали их от полного разрушения).
Все дома, как и положено экспонатам музея, были подписаны. Бронзовые таблички рассказывали историю трущоб и живописали условия, в которых жили когда-то люди.
«ЗДЕСЬ, – прочел Ори, – ВИДНЫ СЛЕДЫ ПОДЖОГА И СЛУЧАЙНЫХ ВОЗГОРАНИЙ, КОТОРЫЕ ПОСТОЯННО СЛУЧАЛИСЬ НА ЭТИХ УЛИЦАХ, ОТЧЕГО МНОГИЕ ИХ ОБИТАТЕЛИ ЖИЛИ СРЕДИ ОБГОРЕВШИХ РАЗВАЛИН».
Дом был прокопченным и черным, как антрацит. Его обугленную поверхность покрывал для сохранности слой бесцветного лака.
В некоторые комнаты и отхожие места можно было войти. «ЦЕЛАЯ СЕМЬЯ ИЗ ШЕСТИ ИЛИ ВОСЬМИ ЧЕЛОВЕК МОГЛА ЮТИТЬСЯ В ТАКИХ УЖАСНЫХ УСЛОВИЯХ». Следы трущобной жизни оставались на своих местах, смотрители каждый день стерилизовали все это и заново покрывали пылью. «КАЖЕТСЯ НЕВЕРОЯТНЫМ, ЧТОБЫ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ МОГЛА БЕСПРЕПЯТСТВЕННО СУЩЕСТВОВАТЬ ТАКАЯ НИЩЕТА».
Дом, к которому они направлялись, оказался классическим образцом местной архитектуры: большой, красивый, выложенный мозаикой из раскрашенного галечника. Ори подумал, уж не ошиблись ли они адресом, но ключи подошли. Енох нахмурился.
– Я здесь уже бывал, – сказал он.
Дом был пуст. Он оказался муляжом. Все комнаты и портьеры на окнах были белы, как кость. Ори раздражал трепет Еноха перед этим строением и садом за ним.
На улицах Плитнякового холма попадались прохожие, мужчины в дорогих костюмах и женщины в шарфах – в основном люди, но не только. Тут были каналы для состоятельных водяных: их тоже можно было видеть на улицах. Одетые в легкую водонепроницаемую одежду, с виду совсем как мужской костюм, они ползли, рывками подтягивая задние конечности, и жевали сигары, которые люди курят, а водяные едят. Какты попадались редко – среди них преуспевали немногие. Даже конструкты, механические слуги на паровом ходу, дребезжали здесь по улицам, и этот звук напомнил Ори дни его детства, когда они были везде. Богатые обитатели Плитнякового холма могли приобрести лицензии, подтверждающие, что их агрегаты прошли тщательную проверку, введенную после Войны конструктов. Хотя теперь даже богачи предпочитали големов.
Эти пустоглазые куклы из глины, камня, дерева или проволоки, изображавшие мужчин и женщин, двигались с нечеловеческой осторожностью. Они перетаскивали тяжести, носили своих хозяев, и все время тупо смотрели то в одну, то в другую сторону, подражая человеческим движениям, как будто и впрямь могли видеть, а не повиновались выданным инструкциям без всякого вмешательства мозга и органов чувств.
Все тороанцы прибывали с одни и тем же вопросом на устах:
– Что мы тут делаем?
Явился Барон, одетый шикарно, как все местные. Костюм из шерсти ягненка, рубашка из тончайшего хлопка и шелковый галстук идеально сидели на нем. Все вытаращили глаза.
– Ах да, – сказал он – чисто выбритый, подстриженный, с тонкой сигаретой в пальцах. – Вы теперь мои слуги. Так что привыкайте.
И, сев спиной к стене непривычной, огромной, пустой комнаты, он рассказал о Бертольде Сулионе.
Торо был с ними. Ори понял это внезапно. Он не знал, как давно масляная лампа освещала странный силуэт в углу, отбрасывая на стену дрожащие силуэты рогов. Наступил вечер.
– Зачем мы здесь, Бык? – спросил он. – И где Уллиам?
– Уллиам не сможет часто приходить сюда. Переделанный на этих улицах – большая редкость. А вы здесь потому, что я вам велел. Закрой рот, и узнаешь зачем. Я дам вам денег. Купите себе одежду. Отныне вы – слуги. Для любого постороннего вы – дворецкий, лакеи, горничные. Держите себя в чистоте. Вы должны соответствовать.
– А что, Худая сторона под подозрением? – спросила Руби.
Торо не сидел, а как бы полулежал в воздухе, опираясь на что-то невидимое. Ори чувствовал магическое напряжение, исходившее от его рогов.
– Наша цель вам известна. Вы знаете, чего мы хотим, ради чего строим. – Неестественно низкий голос Торо поражал, как заряд статического электричества. – Председатель находится в парламенте. На острове Страк. Посреди реки. В воде подходы к нему стерегут водяные, берег патрулируют какты, в каждой комнате охрана. Лучшие в городе маги ставят глушилки, злоуловители и капканы из заклинаний. Туда нам не попасть. Но есть еще Штырь и Вокзал потерянных снов. Сами-знаете-кто проводит много времени внутри Штыря – командует милицией. Или на вокзале: в посольском крыле, на высокой башне.
