Сергей Антонов - 2 - Герой - 2
Небо вечно бежало слева направо, буро-сизое, с редкими прогалинами, где была синь и солнце. Микропогодная установка, полагал Збышек, висела на орбите. Дорогое удовольствие для наведения пасмурного настроения на душу одного заключенного, но кто-то считал, что заключенный того стоит. Збышек не мог не отдать должного людям, его пленившим: в проблеме они разбирались отменно.
Небо бежало. В отличие от охранников, погода никогда не менялась. Платформа стояла в мертвой для ветра зоне, ни единой капельки с неба не падало, отличное от стандарта тяготение компенсировалась койкой, и Збышек не понимал, прошел ли месяц, прошел ли год. Насколько Збышек мог судить — и насколько у него сохранялось еще желание хоть как-нибудь хоть о чем-нибудь судить — по крайней мере неделя прошла с момента водворения его на неизвестной планете. Строго говоря, будь Збышек в нормальном состоянии, конкретные обстоятельства, окружавшие его, здорово могли польстить ему: чудовищное нарушение прав человека, немерянные деньги на охрану — кому угодно такое польстит, "Spectre versus All", и так далее, вот только латинское «верзус» до ужаса созвучно музыкантским «верзо», «верзало», "верзать"…
Следственные действия, чинимые над ним, заключались единственно в том, что Збышека пичкали таблетками, словно теща любимого зятя блинами на масленицу. Збышек, в обозримом прошлом — личарда профессиональной наркоманки, недурно разбирался в изменяющей сознание химии и отлично понимал, что за таблетки и зачем, и даже — почем. От имеющегося понимания Збышек был в ауте. Систему отрицательных нейролептиков (28 четвертьграммовых таблеток за 10–12 дней) в него засунули за два дня, сейчас в самом разгаре была сложнейшая для усвоения система «кактусных» (безопасный режим — 50 драже за 5 дней), которую, судя по всему, гнали в три раза быстрее, а ожидать в недалеком будущем следует самого главного — ста кубов "сопли-вытри-ляг-на-стену", ЦТБК-112, внутривенно, и хорошо, если с новокаином, а не с более дешевой водой… Збышек даже боялся фантазировать на тему, за сколько времени в него эти сто кубов будут закачивать. И пациент готов, причем, скорее мертв, чем жив, вот и проводи гипнобурение с любого уровня сознания с минимальным количеством помех. Только вот что с пациентом потом будет… Впрочем, потом его нетрудно просто закопать, — обездвиженного на сто процентов, — где-нибудь поблизости, в окрестностях.
Одно было хорошо — не кормили овсянкой. Збышек сразу решил — хоть раз принесут овсянки — сразу всех выдаст, скажет, где партизаны и где собака зарыта. Кормили мясными кашами, неплохо приготовленными… Поили молоком. Полагалось и курево.
Збышек подвигал руками, проверяя — не отсохли ли они. Оказалось — нет, еще не отсохли. Ночью койка полностью обездвиживала Збышека, сама меняла ему подгузники, массировала и предохраняла от пролежней. Раз в день койка читала — пару глав из Католической Библии. Скорее всего, ее просто забыли перепрограммировать.
Збышек неторопливо переместил кастрюльки со столика на колени. Время приема пищи не ограничивалось. Открыл самую большую, с цифрой 1 на крышке. Запахло. Рисовая размазня с острым тертым мясом, сверху залитая сыром. Съедобные пакеты с хлебом. Пища для невесомости, наверняка с какого-нибудь аварийного склада в Пространстве. Похоже, что планету открыли и оборудовали специально для содержания на ней опасного Галактического преступника Какалова. Снабжение хреновое. Аварийное.
Збышек съел все, что было на тарелке. Какой смысл отказываться? А таблетки, которые так или иначе придется проглотить, тяжелы на голодный желудок. Ничего, когда-то все кончается. Дона бы сюда, или Нурминена, а того пуще — саму Хелен Джей, пьяную и с пистолетом…
Вторая тарелка содержала капустный, с чесноком, салат. Збышек пожалел, что сразу не открыл ее: перемешать бы с размазней — не в пример бы легче проскочило. Сжевав и салат, Збышек запил завтрак молочным коктейлем. Выкурил трогательную безникотиновую папироску.
— Примите таблетки, — сказал охранник и приблизился. Збышек свалил тарелки на столик, взял с подноса горшочек с пилюлями, повертел в пальцах, покосился на охранника и высыпал его содержимое в рот. Проглотил. Запил. Потом открыл пасть и подставил ее охраннику для проверки — так уж повелось. Охранник оказался ретивым. Аденоидного стриптиза ему оказалось недостаточно. Он полез пальцами Збышеку в рот. Такого еще не было. Фома несчастный, неверующий. Збышек немедленно укусил. Сволочь, лапами своими!
— Ай! — закричал охранник и, отдернув руку, замахнулся. Это был рефлекс. И это была ошибка. О, подумал Збышек, развлечение. Он поймал охранника за руку и сломал ему палец. Мгновением позже койка превратилась в завязанную смирительную рубашку. Збышеку оставалось только следить за приятными — уже слегка замедленные начавшим действовать препаратом — движениями охранника, а также слушать его неуставные восклицания. Еще через мгновение изголовье койки вернулось в горизонталь и Збышек стал смотреть на небо. Спазмы и патетика охранника веселили его больше. Однако звук не пропал.
"Кактусные" замедляли внешние движения, но звуки Збышек воспринимал в нормальном темпе, и ему очень хотелось в такт ругательствам охранника подхлопать в ладоши. Жаль, что нельзя. А то, глядишь, и спели бы, не хуже Маллигана. Любопытно, Дона здесь же держат, или открыли для него еще одну планету? В хорошее мы время живем.
— Токтаев, что случилось? — принесся искаженный мегафоном вопрос. Охранник Токтаев принялся причитать в свой мегафон. Дурак, подумал Збышек благодушно. Ведь же сам виноват. Интересно, а когда я в последний раз чистил зубы? Бедняга Токтаев! Отравится и умрет! Я же ядовитый стал, я же покончить самоубийством, как змея в том анекдоте, могу! Да-а, Токаев, шляпа ты в респираторе, вот и все, и больше ничего. А разнообразный выдался денек! Может еще что произойдет? Это я предчувствую? Я же под «кактусом» должен весь заостриться, устремившись разумом в грядущее… А сейчас заболит голова…
Голова заболела, где-то за глазами, койка тотчас, следуя зарубке на таймере, покачнулась и Збышек встал торчком. Прошло сколько-то времени, кровь потихоньку отлила от глаз, толчки прекратились и Збышек разглядел, что на платформе уже двое, а спустя минуту расслышал:
— …он у меня!
— Иды, иды отсюда, брат! От греха! Что с гад взят, иды отсюда, брат.
— Я его найду, я ему всэ палец сломаю!
— Иды брат, иды, я подежурю за тебе!
— Другой раз не сделай так, гадюк, гюрза!
Это он мне, подумал Збышек. Он понятия не имел, какое у него сейчас выражение на лице, мышцы слушались плохо, но он постарался придать тому, что было, еще большую язвительность и удовольствие от происходящего. Вероятно, удачно. Пауза. Тремя тонами выше:
— Убью его!
— Ц, ц, ц, брат, иды, иды, вон смотри, Ечиев гляди суда в бинокл. Иды, брат!
— Я его плюну в глаза! Я спать не могу тепер! Кушать не могу!
— Токтаев, Мешиев, прекратит балаган! — прокричали от караулки в мегафон. — Токтаев, сюда иды! Беги иды!
— Ест, господин майор! Я т-тебе, с-сук предательский, потом найдет! Микаэл Токтаев меня зват, з-запомни смерт свой гдэ! А-а-а!
— Очень, очень, — ответил Збышек. — Буду рад. Всего доброго.
— Всо, брат, иды!
Поврежденный, с рукой под мышкой, скрылся из поля зрения. Заменивший его родственник, также в черном, но без каски — не успел, видно, напялить, — пододвинулся к Збышеку и произнес:
— Скоро ты сдохнет!
— А ты успел пописать? — спросил Збышек. — Смена только началась, а с поста сходить нельзя. Да что там, садись, вот как раз кресло. Только не лезь ко мне руками в рот, сука, песья кровь, сын слонихи.
Вот сейчас я получу в рыло, подумал Збышек. Любопытно, чего мне неймется?
— Как мене сказал?.. — растеряно спросил охранник Мешиев. — Мене, Беку Мешиеву так сказал? Да я тебе сам сейчас ухо отрежу и в глотке засуну, собака!
Вот, блин, идиот, сказал Збышек. Это их, оказывается, так легко довести? Вот, блин, жаль, раньше не знал. Сколько развлечений упустил. Ладно, Бек Мешиев, давай снова дружить.
— Стой, Бек Мешиев! Я не узнал тебя, брат! Остановись! Прости мне, как аллах простил этому… ему простил! Мне показалось, что ты — не Бек Мешиев, а Так Лобков с планеты Африка! Туман застлал мне глаза! — закричал Збышек, изображая ужас и дергая головой. — Это не ты, а Так Лобков с планеты Африка — сын слонихи с песьей кровью! Он негуманоид!
— Я — гуманоид, — произнес Бек Мешиев, остановленный неожиданным приступом красноречия пса в койке. — Я — настоящее гуманоид, я тебе больше не повторю, сейчас помни!
Господи, я умру сейчас, подумал Збышек, давя «смехотунчик». Первая волна, «зеленая» в мозгу его рассеялась, а «красная» только собиралась. Подташнивало — все согласно анамнезу.
— Пощади меня, Бек Мешиев, не отрезай мне ухо! — продолжал Збышек. Посреди фразы он начал икать, и это оскорбило Бека Мешиева больше всего. Но он сдержался.
