Андрей Столяров - Мир иной (сборник)
То есть успех очевиден. Весь отдел срочно переключают на это исследовательское направление. Гликка поздравляет сначала руководитель секции, немногословный товарищ Сю, а затем – господин Кацугоси, который произносит целую речь о коллективном долге и солидарности. Господин Кацугоси считает, что Гликк раскрыл в себе именно эти высокие качества. И наконец, на ежемесячном корпоративном мероприятии, где подводятся предварительные итоги и происходит распределение бонусов, после синтоистской молитвы, вознесенной пастором церкви Всевидящего Христа, к Гликку под сдержанное перешептывание приближается сам мейстер Ракоци, член Контрольной комиссии, член Совета директоров, и, благожелательно подняв брови, окрашенные флуоресцентной сурьмой, сообщает, что и Комиссия, и Совет весьма удовлетворены его последней работой.
– Продолжайте исследования в том же духе. Нам нужно принципиальное обновление рынка.
Мейстер Ракоци сегодня в строгом европейском костюме, на голове у него ермолка, стягивающая бритый, по традиции, череп, на ногах – расшитые бисером мокасины, а цвета фирмы обозначены ярким продолговатым значком на лацкане. Он ничуть не чурается рядовых сотрудников и в заключение исполняет вместе со всеми корпоративный гимн. Гликк даже слышит, как он немного фальшивит. У мейстера Ракоци, оказывается, неважный слух.
Однако когда вечером Гликк получает сводную ежемесячную распечатку, отражающую в наглядном масштабе приход и расход, выясняется, что весь его бонусный капитал погашен штрафными санкциями. Фактически у него остается только базовая часть зарплаты, которой еле-еле хватает, чтобы покрыть издержки существования.
Гликк тупо взирает на разноцветную гистограмму, повисшую в воздухе, проверяет, хоть это совершенно бессмысленно, все основные параметры, считывает предположительную динамику на ближайшие месяцы и вдруг резко, словно отвратительное пятно, смахивает ее ладонью.
Ситуацию ему проясняет Джилин. Он уже третий год, что весьма показательно, работает в отделе административных ресурсов и, получая сведения практически изо всех филиалов, может посмотреть информацию, к которой больше никто доступа не имеет.
По словам Джилина, ни злого умысла, ни каких-либо особых придирок здесь нет. Просто программа дисциплинирования, программа служебных мотивов, принятая в их фирме, построена так, что автоматически фиксирует все несанкционированные отклонения – сама их взвешивает согласно оценочному регистру, сама, в зависимости от нарушения, гасит премиальные бонусы. Ни господин Кацугоси, ни тем более мейстер Ракоци здесь ни при чем. Чтобы изменить базовые настройки, необходим специальный ордер Совета директоров. Ты ж понимаешь, никто этим заниматься не будет.
И еще Джилин говорит, что времена, когда человек сам устраивал свою жизнь, давно миновали. Теперь тебя с детства, сообразуясь с исходными данными, включают в определенный сюжет, и ты идешь по нему, как правило даже не подозревая, что существует нечто иное – что ты мог быть другим, что твоя жизнь могла сложиться иначе. Вырваться из предложенного сюжета практически невозможно. Да и какая разница – попадешь точно в такой же линейный, стандартизированный нарратив. Аранжировка, конечно, будет несколько отличаться, но содержание, смысл останутся теми же самыми. Ничего сделать нельзя. Лучше и не пытаться…
Так говорит Джилин. Гликку при всем желании не разглядеть в нем скрытую суть. Он по-прежнему видит индуса возраста примерно тридцати – тридцати пяти лет, с темной кожей, в голубоватой чалме, сдержанного, степенного, не делающего ни одного лишнего жеста.
Испуганная девушка мелькнула на мгновение и исчезла. Ничто ни в Джилине, ни в его аскетической пустоватой квартире не напоминает, что она когда-то была.
И вместе с тем Гликк ощущает, что с Джилином как-то не так. Возможно, говоря о переходе в другой сюжет, Джилин имел в виду самого себя. Гликк о таких случаях мельком слыхал. Корпорации иногда, если риск стоит того, перекупают чужих сотрудников. Прежде всего, конечно, как носителей информации. Однако операция эта обычно настолько сложная и дорогая, держится она в такой тайне и все ее следствия так тщательно зачищаются, что никогда ничего определенного сказать нельзя.
Так – слухи, догадки, разные фантастические истории.
Правда, понятно теперь, почему Джилин работает в отделе администрирования. И почему его персональная аватара не соответствует личности.
– Ну вот, – говорит Джилин, – теперь ты обо мне знаешь все. Болтать, надеюсь, не будешь. Это немедленно пресекут… А что касается данного случая, то, нравится тебе или нет, но я бы посоветовал обратиться к психотерапевту компании. Сделают промывку мозгов, станешь как новенький…
– А тебе ее делали? – интересуется Гликк.
Джилин пожимает плечами.
– При смене сюжета это обязательная процедура. Не хватает еще – тащить за собой прежнюю жизнь.
Некоторое время они молчат.
Затем Джилин складывает руки крест-накрест, и на безымянном пальце его вспыхивает багровый рубин.
Не исключено, что Джилин ведет запись беседы.
Молчать ему, видимо, не тяжело.
Улыбка у него спокойная и приветливая.
Однако Гликку почему-то кажется, что Джилин сейчас закричит.
Выход, разумеется, есть. О нем знают все, кто достаточно давно работает в корпорации. На другой день после получения распечатки Гликк внезапно, чувствуя себя как во сне, подает в администрацию заявление, что хотел бы заключить военный контракт.
Господин Кацугоси этим очень доволен. Он опять произносит короткую, но весьма торжественную, вдохновенную речь, посвященную на этот раз долгу и чести. Долг, по мнению господина Кацугоси, заключается в беззаветном служении общему делу, а честь – в том, чтобы исполнить этот долг до конца. Превыше всего корпорация ценит в сотрудниках преданность, и нет лучшего способа ее проявить, чем военная служба. При этом господин Кацугоси, двигая кустиками бровей, не забывает упомянуть и о тех преференциях, которые военный контракт дает: зарплата вдвое больше стандартной, обязательные премиальные за каждое реальное боевое задание, дополнительные премиальные, которые начисляются по общему результату службы, наградные чрезвычайные выплаты за проявленные на заданиях доблесть и мужество. Кроме того, с сотрудника списываются все штрафные очки, он начинает жить заново, без прежних ошибок и прегрешений.
Контракт они подписывают самый обычный. Длительность его – месяц, который, согласно прилагаемому протоколу, распределяется так: десять дней дается на подготовку специализированной аватары, а за остальные двадцать дней службы Гликк обязан совершить двадцать (прописью – двадцать) нормативных вылетов. Из них восемь – учебно-тренировочного характера, а двенадцать – уже боевых, предполагающих вхождение в зону военных действий. У Гликка против этого возражений нет. Он только просит, чтобы страховка, которая положена в случае гибели, была бы полностью перечислена на логин «зенна/631.11. рдшм/84.в-лекс». Вся сумма, полностью, без каких-либо отчислений. Этим господин Кацугоси уже не очень доволен. Нарушен священный принцип: деньги должны оставаться в фирме. С другой стороны, он наконец-то получает цифровую часть загадочного логина, а это значит, что теперь они могут вычислить и локализовать адресата.
В общем, согласие по данному пункту достигнуто. Полдня отпуска, положенные по контракту, Гликк проводит в баре с Петтером и Джилином. Конечно, он предпочел бы встретиться вместо этого с Зенной, но его нынешнего кредита, увы, недостаточно для оплаты даже самых простых визуальных коммуникаций. Личный счет у него и так близок к нулю, а аванс по контракту, к великому сожалению, не предусмотрен. Да и зачем им с Зенной встречаться? Опять – прогуливаться по берегу, слушая шуршание волн? Опять – касаться друг друга, практически не ощущая прикосновений?
Нет уж, лучше не надо.
Зато коктейль в этот вечер, по традиции, идет за счет фирмы, и потому бар очень скоро превращается в карусель, вращающуюся сразу по всем осям. Гликк угощает каждого, кто попадается ему на глаза. Мэтр Жосьен лишь величаво кивает, показывая, что он в курсе. Вспыхивают сталагмиты, разбрасывая цветные блики по всей пещере. Девица на краю хрустального озера поет исключительно для него. Быстрые летучие мыши, ухитряясь никого не задеть, то и дело бесшумно подхватывают со стола смятые жестяные баночки.
Заканчивается вечер тем, что они почти до полуночи шатаются по периферии анклава: продираются сквозь насаждения роз, цепляющихся за джинсы, ловят ладонями сиреневые лазерные лучи, обозначающие охранную зону. Петтер, будто клоун, размахивает руками и во весь голос кричит, что завтра тоже непременно подпишет контракт. Мужчиной может считать себя только тот, кто прошел через горнило боев.
