Стивен Полански - Отчет Брэдбери

— Да.

Пока мы разговаривали, Алан расчленял куклу, отделял от нее руки, ноги и голову (все было прикреплено к туловищу шаровыми шарнирами), потом снова присоединял их на место. Он выполнял эти действия без перерыва, ловко, не глядя на куклу — действовал явно рефлекторно и механически.

— Ты занимался любовью с Анной? — спросил он.

— Я имел в виду мою жену.

— Ее звали Сара, — сказал он.

— Да.

— Вы занимались любовью?

— Да.

— Сколько раз вы занимались любовью?

— Не знаю, — ответил я. — Мы были женаты. Много раз.

— Сколько времени вы были женаты?

— Семь лет.

— Вы занимались любовью много раз?

— Да.

— Сколько раз? — спросил он. — Сто сорок четыре раза?

Я рассмеялся, не сумев сдержаться.

— Откуда ты взял эту цифру?

— Это двенадцать дюжин, — сказал он. — Сто сорок четыре.

— Я знаю, — кивнул я.

— Сколько раз? Сто сорок четыре?

— Я не знаю, Алан.

— Ты занимался любовью с Анной?

Он не отрывался от куклы, разбирая и тут же собирая ее обратно.

— Нет, — сказал я.

— Я имею в виду раньше.

— Раньше, чем я женился? — переспросил я. — Нет. Никогда.

— Ты будешь заниматься с ней любовью?

— Я не буду заниматься любовью ни с кем.

— Рэй, я буду когда-нибудь заниматься любовью с девушкой?

— Возможно, будешь.

— Возможно, буду, — повторил он. — Это хорошо?

— Заниматься любовью?

— Да.

— Иногда, — сказал я.

— Иногда.

— Да.

— Иногда это хорошо, — повторил он.

— Да.

— А иногда плохо?

— Да, — подтвердил я. — Думаю, иногда это плохо. Я имею в виду, бывает по-разному.

— Бывает по-разному.

— Это зависит от многих вещей. Как ты себя чувствуешь. Как она себя чувствует. Какое время дня. Какая погода.

— Это зависит от погоды?

— В некоторой степени, — сказал я. — Да. Зависит. Зависит от многих вещей.

— Это больно?

— Кому?

— Девушке.

— Может быть и больно, — кивнул я.

— Отчего это может быть?

— Если ты слишком грубый, — сказал я.

— Я не буду слишком грубым, — пообещал он.

— Я уверен, что не будешь.

— Я не сделаю ей больно.

— Послушай, Алан, — сказал я, решив, хотя и слишком поздно, сворачивать разговор, который мог еще больше расстроить и опечалить его. — Это не то, о чем надо так сильно беспокоиться.

— Я беспокоюсь.

— Я знаю. Мне очень жаль.

— Ты об этом не беспокоишься, Рэй, потому что ты старый.

— Наверное, ты прав.

— Наверное, я прав, — повторил он. — Когда тебе было столько лет, сколько мне, тебя это беспокоило?

— Не очень, — ответил я.

— Ты любил Сару?

— Очень.

— Ты любишь меня?

— Я тебя люблю, — ответил я, не задумываясь.

— А я тебя люблю?

— Не знаю.

— Я тоже не знаю, — сказал он. — Я люблю Анну?

— Она тебя любит. Это я знаю.

— Я это тоже знаю, — кивнул он.

Минуту он ничего не говорил. Наверное, думал о том, что я сказал, и (или) пытался смириться с моей бесполезностью. Потом встал и пошел к двери. Повернулся, чтобы взглянуть на меня. В руке он держал собранную куклу.

— Я делал это, — сказал он.

— Я знаю, — ответил я.

— Не знаешь.

— Я тебя видел.

— Ты меня не видел, — возразил он.

— Видел.

— Ты меня не видел. Тебя там не было, — сказал он. — Я делал это с куклой.

Он выключил свет.

Глава тринадцатая

У нас почти не осталось времени.

Сегодня двадцать пятое. В сентябре тридцать дней, значит, осталось шесть.

Пока я пишу эти слова, Анна на кухне готовит ужин, открывает и закрывает шкафчики и ящички, гремит кастрюлями, звенит столовыми приборами, отчаянно пытаясь себя занять. Алан сидит в комнате Анны. Он заперся там сегодня утром, когда уехал Высокий, оставив после себя хаос. Заперся и не выходил.

Вместо ожидаемого супа мы нахлебались дерьма.

Высокий явился, когда мы только закончили завтракать. Алан за столом рассматривал Библию издательства «Микеланджело», которую я надписал (под надписью Колбергов для своей дочери) и подарил ему. Я написал: «Алану: моему соседу по комнате, моему брату, моему другу. С восхищением и любовью. Рэй». Внизу я приписал «Калгари» и поставил дату. Банальные слова. Я купил книгу просто так, по случаю, а теперь передал по наследству. Я смотрел, как Алан читает надписи. Он их никак не прокомментировал. Похоже, его заинтересовали цветные иллюстрации. Я давно собирался отдать ему Библию, когда придет время.

— Простите, — сказал Высокий. — Я опять пришел к завтраку.

— Мы уже закончили, — сказал я.

— Садитесь, — предложила Анна.

— Спасибо, нет, — отказался он. — Я ненадолго. Я пришел сказать — мне очень жаль, но вам больше не нужно принимать решение.

— О чем вы говорите? — спросил я.

— Я говорю о том, что вы можете остаться с Рэем. — Он взглянул на Алана. — Мы решили его забрать.

Алан не отрывал глаз от Библии.

— Забрать его? — переспросила Анна.

— Мы полагаем, что он готов.

— Вы не можете его забрать, — сказала Анна.

— Разумеется, можем.

— Он вовсе не готов, — настаивала Анна. — Мне нужно еще время.

— Мы считаем, что он готов. У вас есть время до первого числа.

— Но этого недостаточно, — возразила она. — Я обещаю, что скажу, как только мне покажется, что он готов. Мне нужно еще немного времени.

— Это решаем не мы, — ответил он. — Простите. Но в этом нет ничего удивительного. Таков был план с самого начала. Дело только во времени. Я вернусь за ним первого. В полдень. Соберите его к этому времени.

— Пожалуйста, не делайте этого, — попросила Анна. — Не забирайте его у меня. К чему такая спешка?

Я с опозданием собрался вставить кое-что — без сомнения, не очень любезное и от души, — когда поднялся Алан.

— Послушай меня, — произнес он.

— Слушаю, — сказал Высокий.

— Я не пойду с тобой.

— Пойдешь, — возразил Высокий.

— Куда вы его заберете? — спросила Анна.

— Этого я вам не могу сказать.

— Разрешите мне поехать с ним, — взмолилась она. — Я еще могу быть полезной.

— Сожалею, — сказал Высокий. — Я сделал все, что мог. Простите, что вынужден вам отказать. Возможно, для вас будет утешением узнать, что он очень поможет нам. Принесет много пользы.

— Я не принесу вам пользу, — заявил Алан.

Высокий улыбнулся:

— Ты не просто принесешь пользу, сынок, ты коренным образом перевернешь мир. Трансформируешь его.

— Что ты сказал?

— Ты все изменишь.

Ближе к вечеру Анна вошла в мою спальню и разбудила меня. Мы не разговаривали с момента ухода Высокого.

— Я пыталась придумать, как сделать так, чтобы они его не забрали, — сказала она. — Как их опередить. Он не пойдет по доброй воле. Мы это знаем. Им придется забрать его силой. Я боюсь, что ему причинят вред. Или он сам причинит себе вред.

Я сел, опершись спиной на шаткую спинку кровати.

— Я могу просто взять его и уехать, — продолжала она. — Прямо сейчас. Покинуть страну. Мы могли бы переезжать с места на место. Ты мог бы помочь нам, Рэй. Дать нам немного денег.

— Да, — ответил я. — Конечно. Если ты так решила.

— Я ничего не знаю, — сказала она. — Даже не знаю, как далеко нам надо уехать, сможем ли мы уехать вообще.

Она села на кровать Алана.

— Он не поедет, — проговорила она. — Я знаю, что не поедет.

— Почему? — удивился я. — С тобой он поедет.

— Я так не думаю. Не сейчас. Я скажу тебе, Рэй. По-моему, он решил умереть.

— Почему ты так думаешь?

— Мне просто так кажется, — ответила она. — Я наблюдала за ним сегодня утром.

— Я этого не заметил, Анна, — сказал я. — Он был очень воинственно настроен.

— Может, мне как-нибудь его ранить? Знаешь, как мальчики отстреливают себе пальцы ног. Я хочу придумать что-то, что сделает его бесполезным.

— Например? — осведомился я. — Отрезать ему язык?

— Я не могу причинять ему боль.

— Уверен, что не можешь.

— Даже чтобы уберечь его от боли? Даже ради этого?

— Не знаю, Анна.

— Я знаю вот что, — проговорила она. — Я — его друг. Может быть, его первый друг. Я — его учитель. Но у меня нет на него прав. Я ему не мать. Не жена. Не любовница.

— Да, — сказал я.

— Я ужасно зла, Рэй. На Высокого. На организацию. Но больше всего я злюсь на себя. На свое пособничество. На свою наивность. Ради этого, ради них я решилась оставить собственных детей. Какая мать так поступит? Не важно, по какой причине. Не важно, ради чего. Ради того, кого я никогда не знала. Неважно, насколько он был тобой. Что мне делать, Рэй? Как бы поступил ты?

— На твоем месте?

— Да, — кивнула она. — Скажи мне что-нибудь.