Сергей Лукьяненко - Лабиринт отражений
Я чувствую боль, и первый раз в виртуальности понимаю — она не придумана. Это слабый отголосок той боли, что терзает моё тело в настоящем мире. Я делаю то, что не может, не должен делать человек. Общаюсь с компьютерами напрямую. Иду сквозь сеть, вытягивая информацию из давно отработавших программ.
Больно, трудно, но надо терпеть.
Кажется, я издаю стон. Вскрикиваю, прикладывая ко лбу несуществующие руки. В глаза вбиты раскалённые гвозди, кожу трут наждаком.
Это расплата за невозможное…
Когда я прихожу в себя — передо мной дверь. Я валяюсь в коридоре, длинном и унылом, куда выходит сотня таких дверей. Одна из гостиниц виртуальности?
Боль ещё не утихла, но стала слабее, бережнее. Можно подняться с пола — очень осторожно. Прислониться лбом к холодному дереву двери.
Так ты тоже приходишь в виртуальность с разовых адресов, Ромка?
Я толкаю дверь, даже не допуская мысли, что она может быть заперта, и вваливаюсь в комнату. На стенах — портреты полуодетых красавиц, у стены — столик, заставленный напитками. Странно как-то всё выглядит… Спиной ко мне сидит незнакомый мужчина, колотит по клавиатуре компьютера, фальшиво мурлыкая какой-то мотивчик. Под рукой — полупустая бутылка джина и пепельница с сигарными окурками. Мужчина как раз дохлебывает стакан дешёвого «Хогарта».
— Привет, Ромка! — бормочу я, хватаясь за стену. Обернувшийся мужчина растерянно смотрит на меня, потом вскакивает, подхватывает под руки и тащит к креслу.
Теперь можно забыться…
Ромка подносит мне ко рту полный стакан джина, и запах можжевельника окончательно приводит меня в чувство.
— Убери… стошнит… — я отпихиваю его руку.
— Лёнька, ты? — недоверчиво спрашивает дайвер.
— Я…
— Да выпей, легче станет!
— Алкаш, — шепчу я то, что никогда не решался ему сказать. — Это ты можешь чистый джин хлебать…
— Тоника добавить? — догадывается Ромка. — А мне и так ничего…
Он выплёскивает большую часть стакана на пол, доливает тоником, и вновь протягивает мне. На этот раз я не отказываюсь, пью, чувствуя, как разливается по телу блаженное отупение.
— Как ты вошёл? — спрашивает Ромка. — Дверь ведь закрыта была!
Слишком трудно объяснить, почему мне больше не мешают закрытые двери. Отмахиваюсь и досасываю напиток.
— А как ты меня нашёл?
— Вот… ухитрился… — неопределённо отвечаю я. Но Ромка, похоже, слишком обрадован моим появлением, чтобы допытываться.
— Ты успел уйти от того гада? — спрашивает он.
— Да…
— Вот сволочь, — ругается Ромка. — Он меня загрузил капитально!
— Как ты выполз?
— Вирус был чистый. Завесил мне машину, но после перезагрузки сдох. Всё в пределах конвенции… но круто, чёрт! — Ромка принуждённо хохочет. — Ну и врагов ты заимел, Лёня!
— Завидно?
— Ага! — искренне признается Ромка. — Я боялся, что вы не успеете уйти…
— Успели.
— Роскошная у тебя подружка, — подмигивает Ромка.
Киваю, озираясь уже более внимательно.
И впрямь у Ромки странное жилище. Все эти красотки на стенах… обилие спиртного и сигар на столике, на кровати валяется пара свежих номеров «Плейбоя» и молодёжная газетка о поп-музыке…
Ромка отводит взгляд.
— Я тебя не сильно отвлекаю? — спрашиваю я.
Оборотень косится на включённый компьютер, на экране которого — строчки простенькой программы…
— Да нет… я к контрольной готовлюсь… ерунда.
— Какой контрольной?
— По информатике.
— Тебе сколько лет, Ромка? — спрашиваю я, прозревая.
— Пятнадцать.
Я начинаю хохотать, не обращая внимания на то, как мужчина напротив меня мрачно стискивает челюсти. Я смеюсь, а Ромка встаёт, закуривает сигару, плещет себе джина в стакан, и наконец спрашивает:
— Ну и что смешного?
— Ромка… — понимаю, что веду себя нехорошо, но сдержаться нет сил… — Ромка, ты когда-нибудь пил водку стаканами, или джин в чистом виде?
— Нет.
— Ну и не пробуй. Ромка, я дубина, что сразу не понял. Ты… ты ведь слишком мужественно себя ведёшь, чтобы быть взрослым мужчиной!
— Так заметно? — мрачно спрашивает Ромка.
— Нет, не сильно. Это непривычно, как-то…
— Почему непривычно? Среди оборотней много школьников.
— Откуда ты знаешь?
— Ну… мы, наверно, откровеннее друг с другом. Те, кому больше восемнадцати, редко умеют жить в нечеловеческом облике. А у нас нормально выходит.
Пластичность… пластичность психики. Я смотрю на Ромку, и думаю, что среди моих друзей дайверов, слишком уж азартно рассказывающих пошлые анекдоты, или постоянно подчёркивающих свою крутизну, наверняка много подростков. Им легче проходить барьер дип-программы. Как это ни странно — легче. Их сознание воспитано на фильмах и книгах о виртуальном мире, они знают, что Диптаун нарисован, не только разумом, но и сердцем. Они не утонут.
Может быть, их станет больше, и дайверы перестанут таиться.
— Ромка, ты входишь со своего компьютера?
— С отцовского. Мне влетало всегда, если заставали в виртуальности. Отец думает, будто тут сплошной разврат и мордобой. Вот и пришлось как-то так входить… чтобы замечать, что происходит в квартире. Если дверь открывают, я слышу.
— Я рад, что у тебя всё нормально, Ромка.
Оборотень кивает:
— А я как рад! У меня есть стриммер, но весь диск восстанавливать — тяжело. Ты меня искал, чтобы узнать, как я?
Очень хочется сказать «да», но это будет ложью.
— Не только. Я ещё посоветоваться хотел…
— А теперь раздумал?
Он прав, я передумал. Но после этих слов у меня не остаётся выхода.
— Ромка, со мной случилась странная история… — встаю, наливаю себе на два пальца джина, добавляю тоник. — Я наткнулся в сети на человека… который не совсем человек.
Ромка терпеливо ждёт.
— Даже не знаю, где правда, а где ложь, — говорю я. — Может быть, он пришелец со звёзд, может быть — гость из параллельного мира. А может быть порождение компьютерного разума, или мутант, входящий в сеть напрямую, без машины. Его ищут. По крайней мере две большие фирмы…
Оборотень кивает. Ему не надо называть «Лабиринт» и «Аль-Кабар».
— И Дмитрий Дибенко.
— Дибенко?
— Он самый. Они хотят добиться от него хоть чего-нибудь полезного. А он собирается уйти. Навсегда.
— И ты думаешь, стоит ли его выдать? — спрашивает Ромка.
— Задержать его никому не под силу. Уверен. Но всё-таки… это ведь иной мир, Ромка. Иные знания, иная культура. Может быть, его смогут уговорить. Узнать хоть что-нибудь. Крупица его знаний может стать для человечества новой ступенью развития.
— Может, — охотно соглашается Ромка.
— Он ведь сумел… как-то… изменить меня. Я не нашёл бы твой след без новых способностей. Я не знаю, вправе ли молчать и прятать его.
— Ты хочешь моего совета? — с каким-то неожиданным испугом спрашивает Ромка. — Серьёзно?
— Да, Ромка. Именно потому, что ты ещё пацан, а я старый циник. Скажи, имеет ли один человек право на чудо?
— Нет.
Я киваю, я не ожидал иного ответа. Но Ромка ещё не закончил.
— Никто не имеет права на чудо. Оно всегда само по себе. Потому и чудо.
— Спасибо, — говорю я, вставая.
— Ты обиделся? — спрашивает Ромка.
— Нет, наоборот. Я пойду домой. Здорово, что у тебя всё в порядке…
Уже в дверях я на миг останавливаюсь и добавляю:
— И не налегай так на спиртное. Ты и так взрослый, Ромка, не старайся это доказывать. Ни пуха, ни пера на контрольной!
— К чёрту! — вопит Ромка вслед.
Чудо — оно само по себе…
Я иду по гостиничному коридору, улыбаясь Ромкиным словам.
Это нетерпение разума, эта великая и неутолимая жажда…
Понять, объяснить, покорить!
Чудо должно быть ручным и послушным. Мы даже Бога сделали человеком — и лишь после этого научились верить. Мы низводим чудеса до своего уровня.
И это хорошо, наверное. Иначе мы до сих пор сидели бы в пещерах, подкармливая хворостом Красный Цветок, зажжённый молнией.
Ты славный мальчик, Ромка. Ты ухитрился прийти к правильному выводу неверным путём. Словно шёл Зеркальным Лабиринтом, тычась в стекло — и всё же прошёл его до конца. Я ещё не могу понять, почему ты прав, но ты всё-таки прав, Ромка…
Прохожу мимо равнодушного портье, открываю двери. Улица Диптауна, люди, машины, огни реклам. Я знаю то, что способно изменить мир. Я могу отдать миру чудо.
Но не вправе — потому, что оно живое.
Оно само по себе, за ним ни наша жизнь, ни наши радости, ни наши беды. Что отделяет меня от Неудачника — холод космоса, или непредставимая бездна иного пространства? Какая разница, он всё равно живой!
Я иду по улице, не поднимая руки на радость «Дип-проводнику». Это знакомый вдоль и поперёк русский район, дойду и пешком. Мне надо понять Неудачника до конца. Прежде чем он уйдёт навсегда. Надо успеть что-то сказать, что-то сделать.
