Фантомные боли железных грифонов - Анастасия Орлова
— Опупеть кудряха отмочила! — эхом раздалось пролётом ниже, и вобравшая в себя весь оставшийся мир тишина лопнула, как мыльный пузырь.
На площадку, где лежала Раисмихална, поднялась Гейт. Упершись локтем в колено, она согнулась над телом, пощупала пульс на шее под всегда до блеска гладким каштановым каре, цокнула языком, выпрямляясь.
— Ты замочила бабку, кудряха! — сказала, поглядев на Тэлли. — Тоже мне — Раскольников, — мрачно хмыкнула себе под нос.
— Вы врёте! — спустя вечность каким-то потусторонним голосом ответила Тэлли. — Я не могла никого убить.
— Она не дышит, — пожала плечами Гейт. — Свернула шею.
Она ещё раз окинула взглядом лежащее перед ней тело Раисмихалны, машинально поправила её съехавшие набекрень, треснувшие очки на цепочке.
— Надо позвать кого-то. — Гейт сунула руки в карманы кожанки. — Сталь тут верховодит — так её, наверное, да?
— Не говори никому! — прошептала белая, словно штукатурка, Тэлли, отчаянно мотая головой. — Не говори, уйдём отсюда, пока никто нас не застал! Я найду, как тебе отплатить.
— Отплатить, если не скажу или если сдам тебя? — хохотнула Гейт. — Не, Тили-Вили, я своими глазами видела — ты спецом её вниз хрендакнула, причём повод у тебя — смех один (ага, хвостик вашего разговора я тоже снизу услыхала). И мне самой будет спокойней, если шибанутая истеричка посидит под замком (или как тут у вас принято?) а не станет и дальше разгуливать по одним со мной лестницам. Лифтов-то тут нет, чо! А там я головушку твою буйную допрошью, как надо, и дальше гулять пойдёшь — миленькая, беленькая, как овечка!
Тэлли на миг замерла, даже дрожать перестала. Медленно, словно механическая кукла, хлопнула пушистыми ресницами, зловеще глядя на Гейт.
— А ведь это ты начала! — с тихой угрозой сказала она. — Ты заварила всю эту кашу, научила меня, что делать, чтобы Корнет ревновал! Тебе и отвечать.
— Чего-о-о? Я ж не знала, что ты такая маньячина и устроишь вместо интрижки кровавое месиво!
— Это твоя вина, курва! — выкрикнула Тэлли и бросилась на Гейт.
Та без труда перехватила её на площадке; несильно треснув затылком, прижала к стене, одной рукой удерживая за горло. Тэлли попыталась вцепиться Гейт в волосы, и та сжала пальцы посильнее, больно пнув её своим тяжёлым ботинком по ногам.
— Значит так, кудряха, — сурово сказала Гейт, дохнув в лицо Тэлли клубнично-жвачным облаком с нотками сигаретного дыма, — шутки в сторону, бабки поровну. Я тоже не божья коровка, но насрать в мои штаны у тебя не получится. Кто старуху кокнул, тому и отвечать. Тюрьмы у вас тут нет, так что не парься — мы просто удалим из твоей башки всю эту дичь и заменим на… Что там девочкам в твоём возрасте положено? Розовые пони? Вот на них и заменим. Будешь по вечерам браслетики вместо интриг плести и мечтать о ручном единороге. Клёво? Клёво! Так что я сейчас разожму пальцы и поведу тебя к вашим главнюкам — с повинной башкой, ясно тебе? А дрыгнешься — смотри, я баба крепкая, а вот твои лодыжки, как у комара, — подвернёшь нечаянно и полетишь кубарем до цоколя — не отскребут… Ясно тебе?
Гейт ещё раз легонько приложила её о стену. Тэлли, вцепившись в жилистое, увитое кожаными браслетами запястье державшей её руки, судорожно затрясла головой, пытаясь кивнуть.
— Вот и славно, кудряха! — криво усмехнулась Гейт и потащила Тэлли вниз.
Глава 34
Сталь была бледнее, чем всегда, и губы сжимала плотнее обычного, но на застывшем, словно фарфоровая маска, лице не отражалось ни злости, ни отчаяния — лишь скорбная морщинка рассекала лоб меж бровей. Она дышала медленно и ровно, очень внимательно, с каким-то болезненным внутренним сосредоточением, словно, стоит её дыханию хотя бы чуть-чуть сбиться, мир рухнет. Возможно, её собственный мир и рухнул бы, и сейчас он держался лишь за невидимые нити её ровного дыхания.
Тэлли сидела в подсобке на низком диванчике, обняв прижатые к груди колени, и даже головы не повернула, когда глубокой ночью Сталь вошла к ней и остановилась в двух шагах, глядя так, будто Тэлли была ожидающим вскрытия трупом — с деловой собранностью и холодным безразличием. Она стояла минуты две, не отводя взгляда и практически не моргая. Стояла и дышала, медленно и ровно. И Тэлли не выдержала — посмотрела на Сталь, скользнула взглядом по её белому лицу и такому же белому халату и заметила в опущенной руке шприц с набранной в него жидкостью.
На этот шприц Тэлли смотрела долго, очень долго. А фоном в её голове словно шёл фильм из событий сегодняшнего дня. Странно, но суматоха вчерашнего, пропитанного желчным привкусом боли, ненависти, отчаяния и ужаса, перед мысленным взором не вставала. Но, словно на повторе, вертелись отстранённые поглаживания Профессорской руки по рыжим кудрям, его прохладно-убаюкивающее: «Ничего, ничего, мы тебя поправим… Гейт сможет, она умница. Поправим, и ты станешь моей Тилли-Тэлли-Талли-Ли, моей маленькой феечкой, умной и улыбчивой. Такой, о которой я всегда мечтал». И Тэлли казалось, что она до сих пор чувствует под своей щекой его жёсткое плечо, и больше всего на свете хочет закричать, оттолкнуть его, сбежать, но не может даже пошевелиться. «Ничего, ничего. Мы тебя допрошьём. Будешь как новенькая. Даже лучше…»
— Я уже не буду собой, — беззвучно шепчет она распухшими губами. — Стану ненастоящей…
— Но ведь настоящая всё равно не удалась, согласись, — отвечает Профессор, и Тэлли уже не может понять, снится ей это или происходит на самом деле. — Мы сделаем тебя такой, какой я всегда хотел видеть свою Тэлли. Какой я всегда видел тебя, но… ошибся.
Тэлли, глядя на Сталь, сморгнула набежавшую на глаза пелену, но доктор чётче не стала.
— Вы здесь? — сипло спросила Тэлли.
— Да. — Голос Стали звучал сухо и как будто торжественно.
— А шприц?
— Он тоже.
Тэлли прикрыла глаза, словно собираясь с силами.
— Это ведь морфин? — уточнила она.
Сталь медленно кивнула:
— Лошадиная доза.
Тэлли венами вверх протянула ей свою худую руку.
— Я не хочу, чтобы меня допрошивали. Хочу остаться настоящей… Даже если придётся так. — Она слабо кивнула на шприц.
Сталь подошла на шаг ближе.
— Я не твои страдания пришла облегчать.
— А ваши это облегчит? — криво усмехнулась Тэлли.
Сталь знала, что не облегчит. Но и ничего не сделать она не могла,
