Пол Филиппо - Стимпанк
Одновременно с вторжением Мод в жадное море с равнины позади них будто в ответ донесся громовый рокот.
Остин поддерживал Эмили, а Крукс – Дэвиса, и так вшестером они поднимались вверх по склону, пока снова не оказались на плоской равнине с травянистым покровом. Только теперь некая зеленая Гора на среднем плане нарушала ее плоскость. Ее возможную высоту пока маскировал знакомый профиль.
Затем Гора поднялась выше пояса.
Заговорить осмелился только Уолт:
– Мы как будто разбудили кого-то…
Мгновение Гора восседала посреди Равнины на своем колоссальнейшем троне. Взгляд ее был всепоглощающ, поиски – вездесущи…
И вот она узрела людей.
Гора поднялась на ноги и пошла.
И мгновение спустя уже нависла над членами экспедиции, погружая их в холодную тень.
Гора, заметила Эмили, была гермафродитом.
Разделенная по вертикали: ее левую сторону составляла обнаженная Эмили, правую – обнаженный Уолт.
Борода и одна грудь, составные гениталии – уж не их ли возрожденная великолепная душа, каким-то образом слившаяся в вечности? Или это всего лишь удобная личина для чего-то вне их понимания?
Эмили почувствовала непостижимую мудрость, исходящую из этой Гигантской Сущности. И Сущность эта, казалось, знала, зачем они здесь, казалось, охватывала все их жизни от начала до невидимого конца, примерно так, как человек может познать и охватить весь краткий век мухи-поденки.
И от Горы исходила жалость.
Затем Колосс протянул к ним ладонь, такую же огромную и зеленую, как амхерстовский городской Выгон…
В ушах Эмили раздался рев, будто моря. Что-то налипло на ее лицо. Где она? Что произошло?
Она зацарапала то, что ее душило, и сумела его содрать.
Это была газовая маска.
Эмили с трудом поднялась на ноги.
Она находилась на борту «Танатопсиса», каковое судно все еще торчало на своих колесах посреди травянистого городского пустыря, а с его носа все еще капало шампанское. Вверху простиралось милое сердцу голубое небо, а солнце стояло в зените, как в этот час ему и полагалось. Знаковые городские здания утешительно окружали их на прежних расстояниях. Из трюма доносилось приглушенное квохтанье страусов.
Куда громче был шум толпы, собравшейся посмотреть их отбытие. Теперь приветственные крики сменялись злобными:
«Давай начинай!», «Когда отплывете-то?», «Я видел, как они вроде задрожали, а потом опять оказались на месте!», «Поднять паруса, сухопутные крысы!», «Где призрачный ураган?», «Покажите нам скелетики!», «Отчаливайте либо проваливайте!».
Корабельные спутники Эмили теперь тоже были на ногах. И казались ошеломленными и растерянными не меньше, чем она сама.
– О мертвецах я грезил, – сказал Уолт. – Странно это было, но теперь скрывается в тумане, все дальше, дальше…
Крукс сказал:
– Я тоже помню приключение, не поддающееся описанию. Причина только в эфире, или же это было…
– Обнял ли я моих малюток? – спросил Остин. – Ответьте мне кто-нибудь! Я не смогу вернуться к Сью, не зная…
– Где мадам Селяви? – спросил Дэвис с тревожной настойчивостью.
Теперь Эмили заметила, что медиум действительно исчезла.
Дэвис кинулся к борту и обратился к толпе:
– Кто-нибудь видел, как женщина покинула корабль? Отвечайте же, Бога ради!
«Я не видел» – «Значит, спрыгнула, раз ее на корабле нет» – «Думается, я видел, как она перелезала через борт» – «Эй! Теперь и я вроде бы припоминаю…» – «Угу, я видел, как она подобрала юбки и припустила» – «Не могла снести неудачи…»
Дэвис вернулся к остальным, устало потирая лоб.
– Просто немыслимо, чтобы Хрос скрылась… Но альтернатива… Невозможно даже подумать… Наверное, я найду ее в «Лаврах»…
Остин сказал сухо:
– Боюсь, вы более нежеланный гость там, мистер Дэвис. Как и мадам. Вся эта затея свелась к дорогостоящему и тягостному фиаско. Если вы не откажете любезно собрать ваши вещи, я буду счастлив оплатить ваш билет до Покипси.
– Уеду и я, – сказал Крукс. – Эта бесплодная вылазка в сторону от пути науки продлилась слишком долго.
– Мы с Генри тоже отправимся восвояси, – сказал Уолт. – Миллиононогие улицы Манахатты зовут меня. – Дюжий поэт обвил рукой плечи своего юного товарища, который улыбался с бездумным дружелюбием, словно просто погулял по кварталу. Затем Уолт повернулся к Эмили:
– Вы бы не подумали о том, чтобы отправиться с нами в Нью-Йорк, мисс Дикинсон? Хотя я не могу гарантировать вам легкий entree [148] в литературное общество, быть может, общество пишущей братии в Салуне Пфаффа придется вам по душе. И с небольшим везением это вполне может способствовать опубликованию ваших стихов…
Наконец-то приглашение, в чаянии которого она прожила долгие годы и от человека, относившегося к ней со всяческим уважением и восхищением.
Так почему же ее захлестнула волна отвращения?
Что-то, что она узнала, что-то об Уолте и юном Саттоне…
Нет, никакого воспоминания. Причина осталась неизвестной, но обостренное ощущение брезгливости сохранилось.
Эмили сказала холодно:
– Боюсь, мои понятия помешают моему легкому приобщению к крупам, в которых вы вращаетесь, мистер Уитмен.
Уолт грустно улыбнулся.
– Как вам угодно, ma femme.
И она чуть было не смягчилась. Но ее закованная в камень новоанглийская душа не могла разбить свои железные оковы.
Мужчины спустили трап, и путешественники сошли с корабля. На полдороге вниз Эмили увидела ждущую ее Винни и помахала ей.
Едва нога Эмили коснулась травы, как внезапно на нее снизошло видение – четкое, подробное, всеохватывающее.
Она увидела свои будущие дни во всей их совокупности. Годы проходят без мужского общества, если не считать Сквайра и Остина. Она все больше и больше времени проводит у себя в комнате. Ухаживает за своим садом, ухаживает за своими родителями по мере того, как их здоровье все больше слабеет. Пишет письма, пишет стихи. Винни каким-то образом по-прежнему с ней, становясь все более озлобленной и вздорной. Ее собственная смерть со временем, ее тело вынесут из задней двери, понесут через луга…
А возрождение, о котором она грезила?
Откуда-то возник образ зеленого моря. Странно утешительный.
Печальными и одинокими будут эти годы, тянущиеся долго и холодно, однако не лишенные некоторой ледяной славы…
Это путешествие, пусть и не состоявшееся, явилось поворотным пунктом. И возвращения назад не было.
Что, если бы она искренне отвергла Уитмена и ею улещивания, когда он устроил первую серенаду под ее окном? Решительно повернулась бы к нему спиной, вместо того чтобы бегать за ним? Облегчило бы это ее будущее?
Нет. Иначе она поступить не могла.
Но цена за то, чтобы узнать, кто она такая, выглядела довольно высокой…
За каждый миг блаженстваСтраданьем платим мыТрепещущей пропорциейК экстазу самому.
Лет тягостная скудостьЗа каждый час чудес…С трудом добытый грошик…И Клады горьких Слез!
Примечания
1
Карл Линней (1707 – 1778) шведский натуралист, создатель классификации растительного и животного мира. – Здесь и далее примеч. пер.
2
оскорбление величества (фр.); приравнивалось к государственной измене.
3
Популистская экономическая теория, широко пропагандировавшаяся в годы президентства Рейгана, согласно которой чем больше увеличивается богатство верхушки общества, тем больше его «просачивается» через все слои населения, повышая материальные условия жизни самых низших.
4
Эндрю Джексон (1767 – 1845) – седьмой президент США.
5
американское прозвище англичан.
6
Тератология – наука о врожденных уродствах. хоть какого-нибудь намека, пусть самого неправдоподобного и взятого с потолка.
7
Сестры, сделаем себя такими – Сапфо (лет.).
8
морские звезды, морские кубышки (лат.).
9
Персонаж «Тома Сойера и Гскльберри Финна» Марка Твена (написанных много позже 1837 года) – добродетельная вдова, взяв-«гая Гека Финна под свою опеку и пытавшаяся его перевоспитать. Ганнибал – город, где родился Марк Твен.
10
Название одного из тех расследований Шерлока Холмса, которые доктор Ватсон упоминает как им не описанные.
11
Флоренс Найтингейл (1820 – 1910) – английская медсестра. Орга-|1изатор и руководитель отряда санитарок во время Крымской войны.
12
острота (фр.).
13
Мусью (фр.).
14
нечто особое, перл (фр.).
15
Здесь: всем и каждому (фр.).
16
