Некровиль - Йен Макдональд
– Ты же не веришь в эту чушь? – говорит Камагуэй.
– Если предсказание будет для меня благоприятным – поверю.
Лунный цветок говорит.
– Колеса внутри и колеса снаружи. Пьеса дня – «Эдип Шмоэдип», но только человек в высокой башне знает об этом. Звезды сцены не подозревают, что актеры второго плана все еще могут их превзойти. В конце будет пожар. Боль и теплый ледерин хорошо сочетаются друг с другом. Есть город, где стены сделаны из сжатой памяти. Утратившие жизнь да обретут, любящие жизнь да утратят. – Она улыбается. – Так говорят мертвецы послезавтрашнего дня.
– Лунный цветок, ты же знаешь – это может означать что угодно, – говорит Нуит.
– Истина сокрыта, верующий да услышит глас ее.
– Старые циники вроде Нуит предпочли бы услышать глас истины без веры. И чтобы он звучал ясно и недвусмысленно. Ладно, compadre – нам пора на Раскол.
– Раскол? – спросил Камагуэй, пока тук-тук прокладывал курс вокруг постоянно меняющихся проблемных зон некровиля к перекрестку Делонг и Маккадден.
Нуит была уклончива.
– «Истинно, истинно говорю тебе: ты должен родиться заново»[166]. И прочее бла-бла-бла. Грубый перевод на анхеленьо.
Все колокольчики, окаймляющие навес тук-тука, зазвенели в унисон, когда мопед отыскал на дороге выбоину.
Раскол.
За закрытыми мастерскими находился склад. Стальные колонны, ребристая алюминиевая крыша, бетонный пол. Канделябры приклеены эпоксидной смолой к опорам. Символы покрывали потолок и стены: руки, обведенные зеленой краской из баллончика. Глаза – овалы с черной радужкой. Красные спирали, завитые против часовой стрелки.
По обе стороны склада рядами сидели люди. Камагуэй предположил, что их не меньше шестисот. Две группы сидели, скрестив ноги, и смотрели друг на друга через промежуток шириной четыре метра.
Он не был пустым. Все пространство занимали двадцать пять грубо слепленных саманных цилиндров желтого цвета, стоящих бок о бок и украшенных все теми же символами – «рука», «глаз», «спираль». Камагуэй подсчитал, что каждый цилиндр был три метра в высоту и полтора в диаметре.
Собравшиеся заполнили склад музыкой, стуча по металлу и бетону, словно играя на барабане. Одна половина выбивала сложный пятичастный ритм, хлопая в ладоши, по полу, стенам и колоннам, в то время как другая сидела, закрыв глаза и вытянув руки перед собой, потом наклонялась вперед и начинала медленно раскачиваться из стороны в сторону так, что по рядам бежали волны. Через каждые пять тактов хлопающие вытягивали руки, указывая на товарищей по ту сторону промежутка, и они подхватывали ритм, а предыдущие музыканты начинали раскачиваться. Музыка и танец перемещались туда-сюда, пересекая рубеж. Пятичастный ритм пробудил резонанс в теле Камагуэя: сердце, легкие, движение кишечника, подергивание синапсов, дрожание глазных яблок.
– Они занимаются этим с наступления темноты, – прокричала Нуит ему в ухо. – Здесь быстро теряешь счет времени. Измененные состояния сознания, что-то из этой области.
Она отыскала Камагуэю место на полу в конце третьего ряда, недалеко от двери. Справа от него бритоголовая чернокожая женщина хлопала в ладоши, не обращая внимания ни на что, кроме своей роли в великой музыке. Камагуэй попытался уловить сложный ритм и в отчаянии покачал головой.
– Хлопай и ни о чем не беспокойся, – велела Нуит. – Во время Раскола никто никогда не знает заранее, какой будет музыка. Источником вдохновения может стать что угодно: уличное движение, жужжание насекомых, стук дождя по крыше. Это всегда импровизация, всегда разная, всегда меняющаяся в течение ночи. Расслабься. Отключи самоконтроль. Позволь себе быть удивленным, раненым, испуганным, убитым: неважно, любой вариант сойдет. Это твой выбор. Отпусти ситуацию. Не позволяй, чтобы у тебя отняли возможность выбирать.
«Но как…» – хотел было спросить Камагуэй, как вдруг хлопающую музыку подхватили и вручили ему. Он поймал ее в ладони. Повертел туда-сюда. Он ею воспользовался, как будто давным-давно знал этот ритм, и, хлопая, услышал эхо в ладонях тех, кто сидел рядом. Индианка двумя рядами впереди, шесть мест в сторону. Мужчина с лицом Богарта через двенадцать человек от Камагуэя. Андрогин с шакальей головой древнеегипетского бога в заднем ряду, прямо у него за спиной. Пока он слушал, ритм его ладоней подстроился под их ритм. И по мере того, как ритмы сливались, он переставал слышать остальных. Справа от него не было никакой чернокожей. Слева не сидела Нуит. И самого Камагуэя тоже не было. Только ритм. Сам не понимая, как ему это удалось, он отсчитал сложный цикл пять на пять, а потом передал музыку на другую сторону промежутка.
Третий глиняный кокон затрясся. Саманный панцирь прогнулся и треснул, осыпаясь чешуйками желтой глины.
Ритм еще дважды преодолел рубеж.
Третий кокон раскололся. Внутри шевельнулось что-то темное.
Наружу высунулась рука. Черная, с белой ладонью. Вторая рука. Кокон раскололся посередине и развалился на две части.
В руинах кокона лежала молодая чернокожая женщина. Она была обнажена. Ее грудь вздымалась от усилий, потраченных на разбивание глины. Глаза закрыты, на лице поочередно отражались недоумение, подозрение, надежда, испуг, возбуждение. Чернокожая села прямо, отряхивая прилипшую глину с груди, тыльной стороны ладоней, лица. Она стерла гель-герметик с глаз и уставилась на свои руки. Исследовала себя – кисти и предплечья, ладони и ступни, бедра и торс, – разглядывала свою неоспоримо реальную плоть.
– Сначала думаешь, что это трюк, сон с изнанки смерти, – сказала Нуит. Теперь все коконы откликались на музыкальный призыв. Из одних восставали воскресшие мужчины и женщины, другие покрывались трещинами, третьи просто дрожали в такт хлопкам. Без какого бы то ни было сигнала, словесного или нет, музыка, которую играли при помощи рук, превратилась в нежную песню пальцев: ими щелкали, терли о бетон. Ритм пришелся Камагуэю в самый раз, словно пара старых кожаных перчаток. – Потом задаешься вопросом, не была ли прежняя жизнь, которую ты помнишь, всего лишь сном: одно индейское племя верит, что конец света наступит на третий день существования мира, а то, что мы считаем реальностью – всего лишь сны последней ночи. Наконец начинаешь понимать, что тебе говорили правду. Да: ты прошел через смерть, и тебе больше не нужно ее бояться. Да: твое тело вновь юное, и все его изъяны, которые делали тебя таким несчастным, исправлены. Да: оно никогда не состарится, никогда не станет уродливым, никогда не подведет так, как это сделало старое мясное тело. Да: жизненный опыт, воспоминания и мудрость по-прежнему с тобой в этом новом теле. Да: все это воистину твое. Взгляни на нее, Камагуэй, ты только взгляни на нее.
Чернокожая женщина стояла на коленях среди
