Джордж Эффинджер - Поцелуй изгнанья

Примерно через четверть часа Абу Адиль взял микрофон и приказал начать парад. Мое подразделение в нем не участвовало — оно не давало гражданским вмешиваться в ход парада. Несколько специально вымуштрованных взводов показали свою выправку, маршируя, поворачиваясь и выделывая артикулы деревянными винтовками.

Это продолжалось около часа под палящим солнцем, и я стал подумывать, что сделал серьезную ошибку. Я начал слабеть, у меня кружилась голова и мне захотелось сесть. Наконец последний показушный взвод встал «смирно», и Абу Адиль поднялся на трибуну. Еще полчаса он разглагольствовал перед чаушами об ужасном убийстве доктора Абд ар-Раззака и о том, как мы все должны поклясться в верности Аллаху и чаушам и не предаваться отдыху, пока жестокий убийца не будет схвачен и казнен по законам Ислама. Могу сказать, что шейх Реда завел всех людей в форме так, что те едва сдерживали ярость.

Затем он вдруг позвал меня и попросил произнести речь. Я пару секунд пялился на него, затем снова взобрался на платформу. Встал у микрофона. Абу Адиль отошел в сторону. По рядам стоявших передо мной людей в форме пробежал тревожный шепот, но за ними я видел толпу в десятки тысяч мужчин и женщин, чья сдерживаемая ярость все еще искала выхода. Я не знал, что бы мне такое сказать.

— Друзья мои, воины Аллаха, — начал я, простирая руки, чтобы показать, что слова мои относятся не только к чаушам, но и к толпе. — Слишком поздно что-либо делать. Остается только мстить. — Со стороны зрителей раздался громкий крик. — Как сказал шейх Реда, у нас есть священная обязанность, которую возлагает на нас благородный Коран. Мы должны найти того, кто убил нашего святого имама, и дать ему испробовать остроту кинжалов нашего правосудия. — Я содрогнулся от странного, плотоядного воя толпы. Но я продолжал: — Это наша задача. Но честь, вера и уважение к закону требует, чтобы мы сдерживали наш гнев, чтобы месть наша не пала на невиновного. Как же тогда нам узнать истину? Друзья мои, мои братья и сестры во Исламе, эту истину знаю я!

Эти слова заставили толпу зареветь, а сзади, где стояли Абу Адиль и Кеннет, раздался возглас удивления. Я расстегнул мундир и достал игломет, высоко подняв его над головой, чтобы видно было всем.

— Вот оружие убийцы! Вот жестокое орудие убийства имама!

Теперь крики были куда страшнее и продолжительнее. Охваченная истерикой толпа хлынула вперед, и стоявшие внизу чауши пытались удержать людей от того, чтобы они не опрокинули платформу.

— Я знаю, чье это оружие! — закричал я. — Хотите ли вы узнать об этом? Хотите ли вы узнать о том, кто хладнокровно убил доктора Садика Абд ар-Раззака? — Я подождал несколько секунд, понимая, что рев не уляжется, но держал паузу ради эффекта. Я увидел, как Кеннет рванулся ко мне, но Абу Адиль схватил его за руку. Это меня удивило.

— Оно принадлежит лейтенанту полиции Хаджару, иорданскому иммигранту, человеку, у которого в прошлом множество преступлений, и он не понес за них наказания. Я не знаю, почему он так поступил. Я не знаю, почему он лишил нас нашего имама. Я знаю только то, что он совершил злодеяние и что сейчас он сидит неподалеку отсюда в полицейском участке на улице Валида аль-Акбара в своей греховной гордости, уверенный в том, что месть людская его не коснется.

Я намеревался сказать им еще кое-что, но это было невозможно. С этого момента толпа стала страшной. Казалось, что она трясется, мечется и ползет сама по себе, голоса слились в неразборчивые крики, повсюду раздавались молитвы и проклятия. Через несколько минут я с изумлением увидел, что толпа сгруппировалась так, будто у нее появились лидеры, которые и приняли решение. Зверь толпы медленно повернулся от платформы. Он пополз на юг, по прелестному бульвару аль-Джамаль. К полицейскому участку. Зверь шел за Хаджаром.

Хаджар предвидел, как поведет себя разъяренная толпа. Он предвидел ужас ее бездумного гнева. Он ошибся лишь в том, кто станет ее жертвой.

Я с интересом наблюдал за происходящим. Через некоторое время я, наконец, отошел от микрофона. Дневной парад чаушей был закончен. Многие из людей в форме покинули ряды и присоединились к взбешенной толпе.

— Прекрасно сделано, Одран, — сказал Абу Адиль. — Отлично сыграно.

Я посмотрел на него. Мне показалось, что он говорил совершенно искренне.

— Тебе это будет стоить одного из самых полезных наемников, — сказал я. — Расплата — сука, не так ли?

Абу Адиль только пожал плечами:

— Я уже списал Хаджара со счетов. Я могу оценить хорошую работу, даже если это работа врага. Но берегись. Не думай, что, если я поздравляю тебя, я не замышляю, как бы заставить тебя расплатиться. Все это слишком опасно для меня.

Я улыбнулся:

— Ты сам на себя навлек беду.

— Запомни, что я сказал: я заставлю тебя заплатить.

— Думаю, ты попытаешься.

Я спустился вниз с задней стороны платформы. Там стоял Кмузу. Он увел меня с бульвара от мятущейся толпы, к нашей машине.

— Пожалуйста, сними эту форму, йа Сиди, — сказал Кмузу.

— Что? А домой я в исподнем поеду? — рассмеялся я.

— Хотя бы мундир. Меня от него тошнит.

Я сделал, как он просил, и бросил мундир в угол заднего сиденья.

— Ну, — потянувшись, сказал я, — и как у меня вышло?

Кмузу обернулся и одарил меня улыбкой — редкое событие.

— Здорово, йа Сиди, — сказал он и снова вернулся к рулю.

Я расслабился и откинулся на сиденье. Я говорил себе, что небольшой перерыв в ходе моей жизни, вызванный вмешательством Абу Адиля, лейтенанта Хаджара и имама Абд ар-Раззака, кончился, и что теперь жизнь вернется в прежнее русло. Инцидент был исчерпан. А что до самого шейха Реда, то все планы воздать этому сукиному сыну по заслугам придется отложить на время, пока в туманном будущем Аллах не призовет к себе Фридлан-дер-Бея в свой Святой рай.

А пока мы с Папой восстановили свое доброе имя. На следующий день мы встретились с эмиром и представили ему информацию и свидетельства по убийствам Халида Максвелла, Абд ар-Раззака и лейтенанта Хаджара. Я не счел нужным излагать ему подробности внезапной смерти сержанта аль-Бишаха в Наджране и некоторые другие существенные детали. Шейх Махали приказал одному из своих заместителей снять с нас ложные обвинения и изъять всякие упоминания об убийстве Халида Максвелла из наших досье.

Я был доволен тем, как легко я вернулся к прежней жизни. Вскоре я снова сидел за клавиатурой, просматривая информацию, касающуюся революционной партии, набиравшей силу в моей родной Мавритании. Кмузу стоял рядом и ждал, пока я его замечу. Я поднял взгляд.

— В чем дело? — спросил я.

— Хозяин дома желает говорить с тобой, йа Сиди, — сказал Кмузу.

Я кивнул, не зная, чего ожидать. С Папой никогда не угадаешь — зовут тебя ради наказания или ради награды. В желудке у меня забурлило — неужели я снова вызвал его недовольство? И не ждут ли меня Говорящие Булыжники, чтобы переломать мне кости?

К счастью, оказалось, что это не тот случай. Когда я вошел в кабинет, Фридландер-Бей улыбнулся мне и показал, чтобы я сел с ним рядом.

— Я приказывал тебе найти элегантное решение наших проблем, племянник, и очень доволен тем, как ты это сделал.

— Счастлив слышать это, о шейх, — с облегчением сказал я.

— Я думаю, здесь достаточно, чтобы вознаградить тебя должным образом за все, что ты претерпел, и за ту работу, которую ты выполнил для меня.

— Я не прошу награды, о шейх, — сказал я.

— Я люблю награды, как и всякий другой, но правила хорошего тона предписывали отказаться ради проформы.

Папа пропустил мои слова мимо ушей. Он протянул мне тонкий конверт и маленькую картонную коробочку. Я вопросительно посмотрел на него.

— Прими это, племянник. Мне очень приятно подарить тебе это.

В конверте, конечно же, были деньги. Не наличными, потому что сумма была слишком велика. Это был банковский чек на четверть миллиона киамов. Я несколько секунд пялился на него, затем сглотнул и положил его на стол. Затем взял коробочку и открыл ее. Там был модик. Фридландер-Бей был против модиков из религиозных соображений, так что с его стороны это было очень необычно.

Я посмотрел на ярлычок. Модик представлял собой восстановленную версию моего любимого персонажа, детектива из романов Латфи Гада аль-Каддани. Я улыбнулся.

— Спасибо, дядя, — мягко сказал я. Модик значил для меня больше, чем куча денег. В этом была какая-то теплота, которую я не мог выразить словами.

— Я приказал сделать этот модик специально для тебя, — сказал Папа. — Надеюсь, он тебе понравится. — Он еще несколько секунд смотрел на меня. — А теперь расскажи мне о том, как поживает наш проект цифровой связи. И еще мне нужен отчет о положении дел в Каппадокии. А в дальнейшем, поскольку лейтенант Хаджар мертв, нам надо подумать о надежной замене.