Александр Белаш - Роботы-мстители
Под утро поезда заходили чаще, сквот стал вибрировать, и Звон, мыча, вырвался из лабиринта нескончаемого и, казалось, безвыходного сна.
– Больница снилась, мне врачи череп долбили, – доложил он хрипло, горячо и бессвязно добавив спросонок: – Мать, Федерация ведь в пропасть катится! Нас ихэны завоюют, запросто. А где Лильен?
– Пошла с Косичкой за покупками.
– Какими покупками?! Тут есть где покупать? Мать, это ж Поганище! Говорил я – «Не надо сюда ехать». А ты – «Едем, едем; Фосфор знает!» Что он знает? Тут не найдут, да! В скотомогильнике живых не ищут. А машину где возьмем? Фургон-то тю-тю! Здесь велосипед взять напрокат – весь разоришься. А Фосфор где?
– Домой ушел, своих проведать… Звон, не откажись – поешь, а потом сходи-ка за водой.
Звон слепо потыкался по углам, на ходу жуя кусок, нашел бидон и убрел, даже не заметив Гильзу – настолько та тихо и молча сидела над сумкой, что оставил ей Рыбак. Всего лишь ночь они были вдвоем – и вот все, что осталось от парня… Документы… фотографии какие-то ужасные… шарф потрепанный… банка консервов… старая, измятая валентинка с написанным на обороте телефоном. Брелки и камушки – наверное, он их носил на счастье. Початая пачка таблеток от кашля. Сверток. Увесистый. Что в нем?..
Звон вернулся в волнении, весь какой-то вздернутый.
– Ну и порядки тут! Очередь! За водой! Ума рехнуться!.. В рожи друг дружке вцепились – из-за воды! Кто бы рассказал – я не поверил бы!.. О, Гильза, где нашла? – сразу бросился он к Гильзе, вертевшей в руках небольшой пистолет. – Вещь! Из керапласта, с этим можно хоть куда пройти… Гляди, сюда вставляют батарейку. У него вся автоматика на электричестве…
– Знаешь, а сегодня день особенный, – вполголоса пробормотала Гильза, неумело целясь в стену. У нее было странное чувство того, что Рыбак неспроста это оставил. Все, чего он касался, теперь пахло смертью.
– А, да! Вальпургиева ночь!.. Все ребятишки сегодня отвяжутся… а завтра майские шоу.
– Майские – праздник, – сказала Гильза. – А Вальпургия – другое. Ты что-нибудь слышал о ней?
– Не. Откуда? Я в храм хожу, чтоб только девок посмотреть. То есть – раньше ходил, пока Лильен не встретил.
– Вальпургия была святая праведная девушка, – начала Гильза, грея пистолет между ладонями. – Волосы у нее были темные, а глаза светлые. Никто не знал, откуда появилась она в Городе, но на все тусовки она приходила как своя и учила всех жить по любви, потому что Бог открыл ей доступ к мудрости и силе слов. Когда Вальпургия рассказывала – все смолкало, когда пела – замирали дискотеки, а ди-джеи обращались в истинную веру. Но счастья ей Бог не дал – чтобы исполнилось земное назначение Вальпургии, ей суждена была короткая и горестная жизнь. Она влюблялась дважды; первая любовь ей принесла лишь грусть и боль, вторая – смерть. Ведекинд, первым коснувшийся чистого сердца Вальпургии, оказался равнодушным и жестоким – он не ответил на девичье чувство и выбрал другую – роковую девчонку, которая губила все вокруг себя. И Вальпургия страдала так мучительно, что Бог сжалился и дал ей напоследок каплю радости – но только маленькую каплю, за которую пришлось ей расплатиться жизнью… Валебальд звали второго, кто стал Вальпургии дороже всех на свете, – он согрел ее, и приласкал, и вытер ее слезы. О, как была волшебна та единственная ночь, когда Вальпургия и Валебальд взялись за руки!.. Обе луны остановились в небе, чтоб светить им, и звезды слетелись к их изголовью, а Бог задержал время, чтобы рассвет не поспешил их разлучить… Утро влюбленных было чернее ночи – Принц Мрака Ротриа накрыл Валебальда своей тенью, и Валебальд слился с ней и ушел, едва успев проститься. Вальпургия не примирилась, побежала следом и догнала Ротриа у тоннеля подземки в Старом Парке; Принц обернулся: «Что тебе нужно?» – «Отдай моего парня!» – сжав кулаки, подступила Вальпургия. «Что я взял, то не отдам, – ответил Принц. – Сегодня я уведу в тень еще десять парней, любящих и любимых!» «Ты никого сегодня больше не возьмешь!» – воскликнула Вальпургия, схватила Принца за плечо и втолкнула его во тьму тоннеля – но и сама вошла в нее… Тридцатого апреля это было, и все молодые в Городе оплакали бесстрашную Вальпургию, и с тех пор в ночь на первое мая празднуют победу любви над смертью. И, говорят, по воле Божией Вальпургия тридцатого апреля каждый год выходит из Загробья, чтобы кого-нибудь спасти, а Ротриа нашептывает вслед: «Пожалей себя, а не других… Если не станешь жертвовать собой – останешься под солнцем, будешь дышать, любить, радоваться…» Но Вальпургия не слушает его змеиных обещаний и опять повторяет свой подвиг…
– Во, а я не знал! – поразился Звон. – А это из которой части сериала?
– Ничего ты не понял! – возмутилась Гильза. – Это правда, а не сказка! Она вновь придет сегодня в Город!..
«Мы достаточно созрели духом, чтобы открыто заявить: „Мы существуем!“ – не отрываясь, писала Чара. – И за право жить по своей воле мы готовы умереть. Как странно! Надо идти на смерть, чтобы другие поняли смысл и цель жизни, чтобы смогли жить лучше, полнее, счастливей, чем мы. Жизнь дорога потому, что не вечна; если кто-то отдает ее за других, даже незнакомых и неизвестных, значит, он верит в их будущее и готов расстаться с жизнью, чтоб оно сбылось. Ведь наша боль – не только наша, а всеобщая, и, может, многим предстоит погибнуть ради будущего, чтобы однажды Круг Творения завершился на Двенадцатой Расе, чтобы киборги новых поколений без боязни отчуждения сказали: „Мы такие, какие мы есть; мы люди, но особенные“. Возможно, пока лишь одна я выразила это словами, но чувство нашего предназначения живет во всех моих детях, и оно велит нам рисковать и смотреть в лицо смерти. Да, моя скорбь мучительна; я не устану вспоминать умерших дочерей и жертвы „Антикибера“, но за Дымку и Маску я могу быть горда – они исполнили свой долг».
* * *«Грязь, – отметил Ветеран комочки грунта на полу, опустив взгляд к квадратным носкам своих ботфорт. – Откуда?»
– Ровней! – послышалось за поворотом, вдалеке. – Нет, правей!..
Коридор за углом расширялся, образуя холл – просторный и почти пустой, если не считать двух диванов, поставленных, очевидно, для андроидов, потому что люди в голом холле не сидели никогда, и даже обойное панно с горным озером во всю стену не располагало к отдыху. Сейчас диваны были сдвинуты к окну и зачехлены, а посреди холла топтались Сапер и Домкрат с ящиком; в ящике колыхалось деревце с дырчатыми листьями. Здесь же присутствовали – менеджер-хозяйственник, пара оперов Адана, командир уборщиков, двое вспомогательных солдат из гарнизона Баканара и коридорный электрокар; все перечисленные (кроме электрокара) махали руками и давали противоречащие друг другу советы:
– Ближе к окну! Не так близко! Нет, вазон будет посередине!.. Где дизайнер по интерьеру? Куда он ушел? Сходите за ним, он заблудится в здании!..
– ДЕРЕВО, – важно пояснил Домкрат. – ДЛЯ ОЗЕЛЕНЕНИЯ. НАЗЫВАЕТСЯ МОНСТЕРРА ВЕЛИКОЛЕПНАЯ. СЕЙЧАС СНИЗУ ДОСТАВЯТ ЕЩЕ СЕМЬ ДЕРЕВЬЕВ.
– Я ВИДЫВАЛ ДЕРЕВЬЯ И ПОЛУЧШЕ ЭТОГО, – моргнул радаром Ветеран, минуя холл. Он, согласно приказу, шел к кибер-шефу на проверку памяти.
* * *Легко сказать – «выспаться»! Человек – не киборг, он не может выключить мозг и лежать неподвижно, пока таймер не покажет время пробуждения. Человек медленно погружается в сон, а мысли, накопившиеся за день, и обрывки разговоров всплывают и бегут сами собой; появляется какая-то тревога, страхи; бродят в душе пережитые волнения, и вспыхивает перед глазами калейдоскоп лиц, образов, видений. Когда Хиллари понял, что не в состоянии остановить эту бегущую вереницу, он положил под язык пластинку снотворного, и поэтому утром был несколько заторможен, то и дело протирал глаза, зевал, и два раза по-быстрому сделал гимнастику, чтобы прийти в себя. Как ни совершенствуют снотворные, как их ни приближают по составу к эндорфинам – все равно искусственный сон не заменит естественный; мозг продолжает думать мысли и решать задачи, и чувствовал себя Хиллари таким же усталым и опустошенным, как вчера вечером, словно и не спал вовсе. Но работа есть работа, от нее никуда не денешься.
«Менеджерский час» у Хиллари был с 08.00 до 09.00 – поздней, чем у других начальников, но если бы он еще и вставал в пять утра, то тогда не нужно было б и ложиться, а постель пришлось бы поставить у стенда – и не раз уже бывало так, что или он, или Гаст, или Пальмер спали в так называемой «комнате психоразгрузки», которую переоборудовал в спальню еще прежний завлаб Томсен в разгар своего пылкого романа с симпатичной ассистенткой.
Первым делом Хиллари выслушал доклад Чака о том, как они чудесно устроились в дивизионе летучей полиции, с каким энтузиазмом их приняли, и что все в порядке, и все киборги на месте.
– Нам отвели две комнаты, сказали: «Сидеть и не высовываться», – а киборгов разместили в подземелье. Между нами восемь этажей и перекрытий, телефон не проведен, радарами пользоваться запретили – у них, видишь ли, какой-то комп завис; а мы-то тут при чем? «Это, – говорят, – ваши железные парни создали активный электромагнитный импульс типа „стоячей волны“. А мне кажется, это Этикет козни строит…
