Геннадий Башунов - Героический режим. Безбожие
Я чувствовал себя лучше с каждой секундой. Судя по всему, я получил небольшое сотрясение мозга, выносливость была практически полной, а вот статы пострадали чудовищно, опустившись до уровня пяти-шести очков. Но вот с воображаемым щелчком поднялась выносливость. Всё хорошо, я не умер.
Я перевёл взгляд на сдавленно воющего от боли Михаила. Зря, второй рвотный позыв я уже не сдержал. Стоя на четвереньках и блюя, я клялся себе, что не посмотрю в ту сторону, пока раненого воина не перевяжут. И всё равно смотрел.
Бинтов у нас, естественно не было, и Алексей пользовался нарванными из чьей-то одежды лоскутами, короткими и плохо подходящими для такого дела. Вернее, руку или ногу затянуть ими было можно, но у Михаила пострадала ни рука и ни нога. Его левая часть лица превратилась в сплошную рану. Ему разрубило верхнюю челюсть у носа, нижняя челюсть была расщеплена на две части, и из щели болтался окровавленный язык.
- Выносливость не слишком сильно падает?
Отрицательное мычание. И снова сдавленные рыдания, издаваемые преимущественно носом. Я не видел, но был уверен, что Михаил рыдает. Да и кто бы не рыдал. Как страдал Костя, когда ему лечили лицо, а здесь разрублена кость.
Наконец Алексею кое-как удалось затолкать язык воина ему в рот и кое-как стянуть нижнюю челюсть. После он просто плотно наложил лоскуты воину на лицо, чтобы остановить кровотечение. Михаил больше не дёргался, но я слышал его стоны и видел, что его трясёт.
- За пару дней восстановишься, - ободряюще сказал ему Алексей.
- Да, на хер, пару дней, - прорычал Павел. Пока Алексей возился с воином, глава пати потушил пожар. Его лицо покрывала копоть, а левая щека опухла, судя по всему ожог. - Как бы пару лет здесь не проторчать.
- Угу, - хмыкнул Николай. - Мы, можно сказать, застали ублюдков со спущенными штанами, но вместо того, чтобы ухватить их за яйца, погрозили пальчиком и дали лёгкого пинка под зад. Лёха, к тебе это не относится, ты выше всяких похвал.
- Я знаю, - угрюмо сказал я.
Да, мы обосрались. Сделали всё, что могли, но этого оказалось недостаточно - слишком много мобов здесь оказалось. И ещё не меньше трёх или четырёх десятков сейчас готовится к штурму. Причём, теперь они предупреждены и во всеоружии.
Но отражение штурма было не единственным вариантом. И я подумал об этом не один.
- Два варианта, - сказал Павел. - Или мы окапываемся здесь. Мало еды, много зелий и желание урыть всех засранцев. Или мы, поджав хвост, бежим в лес. Ждём другую пати, изводим мобов по одному... Что угодно. В общем, уходим в подполье. Снова придётся брать ворота... Но от голоду не подохнем.
- Время на нашей стороне, - произнёс Алексей. - Не настолько же мы круты, что умудрились пройти досюда. Дождёмся следующую пати.
- Дождёмся, конечно, дождёмся. Но где?
- Здесь. Второй раз ломиться в ворота - это слишком рискованно.
- Сидеть здесь практически без еды - тоже, - возразил Николай. - Тем более, мы вряд ли удержим ворота до подхода следующей пати. Придётся засесть где-нибудь в доме и ждать, пока они прорвутся сюда.
- Если начнётся штурм, устроим диверсию за воротами, - предложил я. Мне чертовски не хотелось уходить.
- Если нас просто не спалят.
- Не дадим.
- У тебя круговой обзор во все стороны?
Я скрипнул зубами.
- Ладно, - буркнул Павел. - Оба варианта одинаково хреновые. Голосование... Нет, хер вам, а не голосование. Уходим. Это приказ. Ждём, пока чуть-чуть не отойдёт Мишка, и уходим.
- Как бы нас отсюда не попросили, - медленно произнёс Владимир.
Я перевёл взгляд на крепость. Её ворота медленно открывались.
- Ну что ж, - делано весело произнёс босс. - Пожар потушили, пора убегать. На кой хрен я так старался?
- Просто ты неудачник, - угрюмо сказал Алексей.
- Возможно. Хорошая мысля приходит опосля, я догадался, что мы вряд ли удержим ворота только в тот момент, когда последний огонёк...
- Заткнитесь и бежим! - рявкнул Владимир.
Мы с ним грубо схватили Михаила и потащили к воротам. Наши друиды засыпали медленно спускающихся к нам латников кастами, воины прикрывали отступление. Мобы не торопились, они даже не пытались перейти в атаку, просто спускались быстрым шагом к воротам. Когда мы вышли за пределы деревни, противники побежали, но, достигнув ворот, просто их закрыли.
С первым штурмом мы облажались. Наверное, это с натяжкой можно было назвать победой, не поражением уж точно - потеряв одного человека мы уничтожили больше двадцати мобов. Но... никакого ощущения победы. Мы в меньшинстве, силы потрачены зря.
Стоны Михаила звучали как погребальный марш всем нам.
Занимался рассвет. Медленный, тягучий, он разбавил ночной мрак серым цветом. Никаких рассветных красок - тяжёлые тучи, моросящий дождь, холод. Просто серый становился всё светлее и светлее, пока не решил, что всё кончено, хватит одного из более светлых его оттенков. Тучи сужали этот мир, делали его таким тесным, как гроб, давящий со всех сторон своим замкнутым пространством. Я никогда не лежал в гробу. Но сейчас будто стоял одной ногой в нём.
Как и мы все.
Даже весёлое журчание ручья не привносило каких-то светлых красок. Единственное, что грело меня, это голова Топлюши, лежащая на моём плече. Уж ей-то точно вода не кажется отвратительной. Или, быть может, всё наоборот? Утопленница ненавидит её?
- Ты любишь воду? - спросил я.
- А ты любишь воздух?
- В смысле?
- В том, что я просто в ней живу. Мне не нравится вот такая вода. - Утопленница наклонилась и своей тонкой ладонью зачерпнула из ручья. - Серая. Мне больше по душе, когда она голубая и играет солнечными зайчиками. Но это тоже вода, и без неё мне никак.
Я грустно рассмеялся.
- Что смешного?
- Ничего. Просто ты права... а я...
- Что - ты?
- Не знаю.
Я действительно не знал. Я жив, я дышу. Всё не так плохо, как могло бы быть. Далеко не так. Но... человек, наверное, не может радоваться малому. Да, я жив, но радости никакой.
- Ты такой грустный, - тихо сказала Топлюша. - Кто-то умер? Твой друг?
- Умер. Не друг. Скорее даже враг, хоть он и не знал об этом. Просто... всё не так просто. Мы... нам... нас...
Вот так. Оставалось только сидеть и блеять. В голове ничего, только серость сегодняшнего дня.
- Я просто не хочу умирать, - сказал я, наконец.
- Смерть - это ещё не конец. Я же сижу с тобой.
- И что мне теперь тоже утопиться?
Кажется, это задело её. Но она всё равно сказала:
- Нет. Делай, что хочешь. Но это не такой плохой вариант. Мы останемся вместе. Навсегда.
Я слабо улыбнулся.
- Это вряд ли. Я, скорее всего, просто отброшу копыта. Навсегда. И в любом случае мне ещё хотелось бы побрыкаться. Хрен я просто так пойду в могилу.
- Это твой выбор.
- Мой.
Топлюша отстранилась. Она долго молчала, а я не знал, что сказать.
- Это твой выбор, - повторила утопленница. - И этот выбор не включает меня, я права?
Это было тяжело. Очень тяжело. Да, она бездушный моб. Или мёртвая девушка. Но легче от этого не становилось.
- Да, ты права.
Топлюша спрятала лицо в ладони. Я постарался обнять её за плечи, но она с силой вырвалась. Когда утопленница оторвала ладони от лица, из-за дождя я не смог понять плакала она или нет. Возможно, она просто не могла делать этого. Или, быть может, я слишком эгоцентричен. Кто я для неё? Миг, вспышка. Моя жизнь по сравнению с её, как жизнь хомячка. Жалко, когда он дохнет, но через какое-то время идёшь покупать другого, зная, что и он когда-нибудь отбросит копыта, но до этого ещё так долго...
Или, быть может, я слишком сильно жалел себя, вместо того, чтобы жалеть её.
Топлюша поднялась с мокрой травы и наступила в ручей одной ногой. Я схватил её за руку, встал и, повернув к себе, поцеловал в губы. Это продолжалось секунду. Мягкие холодные пресные губы. Но они будто вдохнули в меня жизнь.
- Куда ты теперь?
- Обратно. Поживу одна... быть может... найду новых друзей.
- Я... желаю тебе...
- Я знаю. Спасибо. Тебе того же.
- Спасибо.
- Прощай, - сказала она.
- Прощай, - сказал я.
Топлюша вошла в ручей и нырнула. Как она это делает, ручей глубиной едва ли в ладонь. Я постоял ещё некоторое время, а после, развернувшись, ушёл.
На сердце была тоска. Но теперь она была светлой. Быть может, хоть у кого-то всё будет хорошо...
Я вернулся к нашему лагерю. Большая часть спала, под дождём, в одежде или доспехах. Владимир был на часах. На меня устало смотрел Алексей. Михаил тоже не спал, его широко раскрытые глаза были полны боли.
- Прогулялся?
- Да. Не хочешь? Я посижу с Мишей.
- А смысл? Кругом слякоть, холод... Уж лучше тут посидеть, хотя бы не чувствуешь одиночества. Почти не чувствуешь.
