Отключенный - Илья Александрович Шумей
Гор почувствовал, как его неумолимо засасывает, затягивает темная бездна леденящего ужаса. Где-то на задворках его сознания еще ютились бледные, полуистлевшие, почти призрачные воспоминания о том, как некогда, очень давно он был заточен в теле этого неуклюжего перса. Собственно, он, Гор, персом и являлся, хоть и выглядела такая мысль жутковато и дико. В памяти всплывали картины беспросветного уныния и безысходности, когда приходилось управлять каждым движением пальца. Елозить по зубам зубной щеткой, загружать тяжелой железной ложкой в рот еду, жевать, жевать, жевать, а потом волочить ноги по асфальту, направляясь в ненавистную школу… Тогда боль и холод, жажда и слезы были не просто назойливыми уведомлениями из Первичного Контура, невпопад всплывающими в правом нижнем углу, а настоящими, всамделишными чувствами, которые он переживал, а не просто бегло просматривал перед тем, как раздраженно смахнуть их в мусорную корзину.
И теперь Гор оказался вновь низвергнут в эту тесную одиночную камеру из плоти и крови, навечно отлученный от сверкающих цифровых магистралей, от заоблачных небоскребов баз данных, от стремительных комет пересылаемых пакетов. Он до конца дней своих обречен таскать повсюду эту бестолковую и немощную груду костей и мяса, изводимый воспоминаниями о былом могуществе и величии. Обречен с этим жить.
Обуянный каким-то диким, животным ужасом, Гор выгнулся дугой и забился в судорогах, заходясь в отчаянном, исполненном невыразимого страдания крике. Крике новорожденного человека.
