Как приручить дракона - Евгений Адгурович Капба
— Компромисс? Я курю в окно, ты больше не пшикаешь.
— Устраивает! — кивнул я и отвернулся.
Поразглядывать в окно сельскохозяйственные пасторали окружающего меня другого мира тоже было увлекательно. Мужичок на телеге, запряженной худоватой лошаденкой, двигался по обочине под крутящимися лопастями ветряков, пастушок в великанских резиновых сапогах и с самодельной пугой в руках гнал коров к водопою — а рядом, за высоким забором из колючей проволоки, едва ли не парил над землей чудо-комбайн размером с самосвал «БелАЗ» и похожий на космический корабль. Он жужжал, клацал манипуляторами и распылял нечто зеленое на вьющиеся вверх по рамам побеги хмеля. Плантации не было видно ни конца, ни края…
— Поля Горваттов. Хмель, ячмень, пшеница, сахарная свекла… Они варят пиво, делают спирт, дрожжи, кормовую барду и много чего еще. Их стратегия — тотальная автоматизация сельского хозяйства, — пояснила Пруткова. — Этот комбайн — беспилотный. Где-то в юридике сидит задрот за экраном и делает работу сотни хлеборобов.
— А рядом — пастушок с пугой, — хмыкнул я.
— А за забором — земские поля, — ухмыльнулась она. — Сельскохозяйственный производственный кооператив «Заветы Государя». Вон, гляди, их трактора едут…
Мы обогнали колонну тракторов самого потрепанного вида — синих, лязгающих, грязных. Вокруг них распространялся флер убыточных колхозов конца девяностых и — почему-то — аромат жареных семечек.
* * *
Мозырь — город горный.
Таких городов в равнинной, даже низменной Беларуси больше нет! Всякий раз, подъезжая к старому мосту через Припять, я задыхался от восхитительного вида — горы над рекой, настоящие, зеленые, и на горах — светлые высокие здания, и восстановленный замок и… В общем — Мозырь мне всегда нравился, и мозырянам я завидовал.
Они — народ особый. Креативный, общительный, неусидчивый… Как сказали бы этнографы — субэтнос. Мозыряне и в этом мире сумели выделиться — выбили себе права сервитута.
Если вспомнить школьный курс истории Беларуси из моего мира, то сервитутом называли земли совместного пользования, например — луга для выпаса скота, которыми могли пользоваться и крестьяне-общинники, и пан, и горожане. Или лес для сбора грибов-ягод, или брод какой-нибудь для проезда, водоем для рыбалки.
Тут же сервитутом называлась территория, где совместно и на законных основаниях, в соответствии со своими обычаями могли проживать представители всех рас и народов, сообществ и течений, здесь соседствовали магия и технология и применять ее было можно. С известными ограничениями. Чаще всего такие права получали города пограничные… И не обязательно — с иностранными державами. Очень много сервитутов было на бывших казачьих землях, на Кавказе, на Дальнем Востоке. А еще — у границ Хтони. Притчей во языцех был Сан-Себастьянский сервитут, где-то то ли в привычной мне Адыгее, то ли в Абхазии, то ли — в Аджарии. Достаточно известными свободными городами являлались Камышинская Вольница, Братск… На границе Васюганской Хтони располагалась целая плеяда таких поселений. Их жители по сути и являлись чем-то вроде местного казачества: вооруженный пограничный люд и нелюд, который благодаря вооруженной службе по охране рубежей богохранимого Отечества получал дополнительные свободы и привилегии.
Мозырь исключением не был. Стрельская Аномалия — обширное урочище, изрезанное оврагами, ярами и карьерами, представляло собой постоянную угрозу для цивилизации в этом районе. И мозыряне с этой угрозой неплохо справлялись…
Почему Гомель не получил статус сервитута? Во-первых, потому что жители его такой инициативы не проявляли. Это ж моркоты сколько — собери не менее десяти тысяч подписей, протолкни на рассмотрение в Земское Собрание, да двумя третями голосов проголосуй за, да потом прошение в Челобитный Приказ, да проверки, да рассмотрение дела если не самим Государем, то кем-то из цесаревичей — точно… А так — вроде силовики справляются. Мнемозинская Хтонь — три квадратных километра, деревяшки тамошние вылезают за ее пределы раз в полгода, если к ним не лезть. Ничего страшного. Для пятисоттысячного города — фигня на постном масле. Да и в Земщине — спокойней. Никаких тебе магов, нелюди сидят тихо, самоуправление опять же, свобода… Инерционность мышления — страшная сила. Все хотят, чтобы что-то уже начало происходить, и сильно боятся, как бы чего не случилось.
В Мозыре же все обстояло по-другому. Монстры из тамошней Хтони вылезали регулярно, и горожанам приходилось с ними справляться с оружием в руках. Ну — или с магией, это кому как повезет. Стотысячный город жил в постоянной боевой готовности, но на живом мозырском характере это никак не сказалось. Ну, и на креативе — тоже.
Первым, что я увидел на въезде сразу после моста через Припять, были три билборда. Яркие, красочные, веселенькие они внушали оптимизм и надежду на светлое будущее одним своим существованием. Надписи на них вызвали внутри меня волну нездорового хихканья. Выгядели они примерно так:
U YUBOCHEK — magazin detskoj odezhdy
U SHLEPOCHEK — magazin detskoj obuvi
U BLYUDECHEK — magazin posudy i neobhodimyh dlya doma melochej
Если на кириллице — то получалось и вовсе провокационно:
— У ЮБОЧЕК — магазин детской одежды
У ШЛЕПОЧЕК — магазин детской обуви
У БЛЮДЕЧЕК — магазин посуды и необходимых для дома мелочей.
— Однако! — сказал я и фыркнул.
— Что, и тебя размотало? — понимающе кивнула Пруткова. — Всех разматывает. Агрессивный маркетинг!
Мы ехали по самому настоящему серпантину (это посреди Полесья-то!), то с одной, то с другой стороны к дороге подступала странная эклектичная архитектура: средневековые фахверковые фасады и стены из дикого камня тут соседствовали с космическими конструкциями из стекла и стали, панельные многоэтажки были изукрашены цветными голограммами с фривольными женщинами и мускулистыми брутальными дядьками всех рас и расцветок, неоновые вывески предлагали все возможные товары и удовольствия… У меня аж в глазах зарябило! Тут же, на тротуаре, под окнами домов и в подворотнях орки били друг друга головами о лавку, человеческий мужик с огромным ирокезом делал предложение руки и сердца татуированной с ног до головы девушке, два гнома в косухах стреляли из пулемета по жестяным банкам, роскошные, разнаряженные в пух и прах женщины неопределенного возраста наспор трансмутировали жабу в гадюку, гадюку — в гвоздику, а гвоздику — обратно в жабу, резались в карты киборг с натуральным песьеглавцем и вообще — творились сущие Содом и Гоморра…
— О, гляди! «Орда»! — Наталья Кузьминична ткнула пальцем в сторону обшитого дубовым брусом фасада с огромной надписью «ORDA » и белой сарумановской дланью над входом.
Тут же с гигантского плаката лыбился черный урук —
