Ножи Императора - Энтони Ричес
Дорсо на мгновение закрыл глаза, затем резко открыл их и бросил умоляющий взгляд на Марка.
- Тебе будет трудно в это поверить, но в глубине души я порядочный человек. Мой отец с самых ранних дней учил меня поступать достойно ... - Он махнул рукой на оружие, украшавшее стены вокруг них. - Но я позволил развратить себя своему желанию владеть историей Рима, чего я никогда не смог бы достичь на жалование центуриона. О, возможно, мне удалось бы купить один или два предмета из тех, что вы видишь перед собой, но я могу заверить тебя, что это лучшая коллекция оружия, которую ты найдешь где-либо в городе. Даже, нигде в Империи! Лицо преторианца, на мгновение осветившееся радостью от посещения своего частного музея, внезапно снова сменилось отчаянием. - И все это запятнано деньгами, заплаченными за кровь тех, кому вообще не нужно было умирать или подвергаться тем страданиям, которые они перенесли.
Он снова покачал головой, его губы скривились от отвращения.
- Приняв роль имперского убийцы, я быстро понял, что уже слишком глубоко увяз, и мне никогда не позволят выйти из участия в этом зле. Единственный способ для мужчины перестать быть членом "Ножей Императора" - это чтобы трое других подняли свои клинки и, в свою очередь, сделали из него жертву, тем самым обеспечив его молчание. Итак, я участвовал в преступлениях самого отвратительного характера в компании … одного человека, которого можно назвать безумцем, другого, чье стремление охотиться за беспомощными жертвами столь же отвратительно, как любой порок, который я когда-либо видел, и третьего, который по-настоящему живет только тогда, когда он убивает. Несмотря на все зло, которое я совершил, и за которое я действительно испытываю отвращение к самому себе, я могу заверить тебя, что то, что ты обнаружишь, когда выследишь их, будет настолько низким и отвратительным, что ты тоже содрогнешься. Я предупреждаю тебя, Валерий Аквила, будь осторожен, чтобы, верша правосудие, которого ты так сильно жаждешь, ты сам не перехватил их худшие черты характера.
Он глубоко вздохнул.
- А теперь, все, о чем я тебя прошу, это ускорить мой конец. Когда меня не будет, я предлагаю вам сжечь это место и уничтожить эти ужасные орудия убийств. Раньше я считал, что их древность и, как я думал, их почетное использование для защиты города и народа Рима, приносили мне некоторое облегчение от ноющей ненависти к самому себе, которую вызывала у меня моя роль императорского палача. Сейчас все, что я чувствую, - это отвращение к потенциальным зверствам, которые вполне могли были быть совершены во имя Рима с помощью этого оружия. Их уничтожение может стать только благом.
Марк отошел от Дорсо, оглядываясь по сторонам на темные ряды оружия, выстроившиеся вдоль стен вокруг них.
- Я хотел, чтобы ты умирал медленно и долго, в вечно длившейся агонии, но мне кажется, ты уже претерпел большую часть этих страданий. - Марк взял большой кувшин с маслом, из которого каждую ночь заправляли лампы. - Поэтому я предоставлю тебе другой способ умереть, и такой, который не даст твоим подельникам ни малейшего намека на то, что мы причастны к ней. Ты сможешь вынести боль?
Преторианец посмотрел на него через комнату с гримасой предвкушения.
- Я вытерплю любую боль, я уже давно живу с ней.. А, ты щедро разливай масло. Как только я умру, я хочу, чтобы вся эта жуткая коллекция сгорела вместе со мной в моем жертвенном костре.
Марк разлил масло по полу дугообразными брызгами, пропитав им толстые ковры и занавески, затем передал кувшин Дорсо. Пожилой мужчина забрал его у него, быстро перевернул глиняный сосуд себе на голову и разлил оставшуюся жидкость на одежду. Крупные капли стекали по его лицу и капали с бороды на мозаичный пол, и двое тунгрийцев попятились, когда он кивнул им, протянув руку, чтобы взять факел из подсвечника и поднести пламя к себе.
- Видишь? Я готов искупить свои грехи и иду навстречу Митре Несущему Свет! Когда в следующий раз будешь молиться Нашему Господу, напомни ему о моей жертве и попроси его простить мои грехи в знак признания моих страданий во имя Него. Я чувствую с каким укором там, за рекой Стикс меня встретят мои родители.., мои братья … Простят ли они меня? … И ты, Валерий Аквила ... - Марк с ужасом и восхищением наблюдал, как Дорсо поднес пылающую головку факела к своей тунике, где масло на мгновение сильно задымилось, быстро нагреваясь до точки, за которой должно было вспыхнуть пламя. - Пожалуйста, прости меня! Прости... - Последнее слово преторианца потонуло во внезапном реве пламени, когда масло загорелось.
Его тело внезапно поглотил столб пламени, который на мгновение лизнул потолок высоко над ними. С ужасным криком агонии умирающий мужчина, пошатываясь, наткнулся на стойку с копьями и с грохотом опрокинул ее, растянувшись головой в луже масла, которое Марк разлил по его просьбе. При очередном сотрясении пол вокруг его корчащегося тела загорелся, и крики Дорсо перешли от воя агонии человека до чистого звериного рева существа, с которого пламя поглотило любой намек на человечность.
Дубн положил руку на плечо своего друга и потащил его прочь.
- Уходит! Пока все это место не вспыхнуло, и нам не пришлось объяснять городским когортам, почему сгорела половина улицы!
Они побежали и Марк оглянулся, когда Дубн затащил его в переулок и начал кричать, что там пожар, увидев пламя, ярко мерцающее в высоких окнах дома-музея. Стекло лопнуло и со звоном упало на землю сверкающим дождем, и Марк понял, со смесью благодарности
