Виктор Точинов - Непостижимая концепция (антология)
– Этот Майнер – тот самый! – уточнил Митрофан.
Сухостой кивнул. Бородач кивнул в ответ. На самом деле он ничего не знал, не понимал, что нужно проводнику. История казалась странной и запутанной с самого начала, но он поверил Сухостою и старался делать, как тот говорит.
– Может, с утра пойдем? – без всякой надежды спросил Митрофан. Так же, как попавшему не в то место и не с той компанией Михаилу, идти на болота в ночь ему очень не хотелось.
Сухостой ничего не ответил. Лишь головой покачал. Объяснять не было необходимости – как-то с год назад он пытался что-то втолковать Митрофану по этому поводу. Митрофан из объяснений ничего не понял, но переспрашивать не стал.
– К Комариной поляне их приведешь, – бросил Сухостой, свернув с расквасившейся в моросящем третий день дожде тропинки в невысокие чахлые кустики. – К половине пятого.
Митрофан машинально шлепнул ладонью по шее – сейчас там ничего не было, но Комариная поляна называлась так не для красного словца. Черт его, этого Сухостоя, поймет, что ли его зудящие кровососы не трогают?
Темнота к половине пятого была уже практически полной. Только на западе небо еще немного отливало багрянцем, не добавляющим, впрочем, света остальному пространству, да время от времени вспыхивали далекие бесшумные молнии – на поселок надвигалась гроза.
Следом за Майнером, которому явно не терпелось отправиться на болота, с кислыми рожами притащилась и остальная братия. Всего их было шестеро. Один лишь предводитель шагал бодро, в глазах двух телохранителей, не отходящих от «тела» ни на шаг, и двух отлично экипированных бойцов, идущих чуть впереди, желания лезть в дикие топи не наблюдалось. Шестым был Михаил. Митрофан слышал, как в «Полноге» Сухостой говорил, что, мол, остальные не нужны, только Майнер должен идти. Но верхолаз сделал по-своему, и Митрофан не был уверен, что поступил он правильно.
Как только пришли на поляну, вся честная компания поснимала рюкзаки и вознамерилась присесть, отмахиваясь от наседающих насекомых и не догадываясь о том, что комарья, несмотря на то что репеллента не жалели, здесь будет с каждой минутой только больше. Но они не успели даже опустить поклажу на землю: из темноты появился Сухостой и коротко сказал: «Пошли».
– Какого черта?! – возмутился Михаил. – Вы приказали сходить туда, я сходил. Ничего хорошего… я вот… – голос Михаила дрожал и срывался, – но дальше-то… Я не пойду!
Похоже, тон единственного из свиты Майнера человека, уже успевшего побывать на болотах, удивил всех. Люди верхолаза, неспешно натягивающие лямки рюкзаков на плечи, оживленно начали обсуждать это вполголоса. Сам Майнер только замер на мгновение, словно раздумывая, а потом развел руки в стороны – благо рюкзаком он обременен не был – и сказал:
– Ну, иди. Куда хочешь, туда и иди. И без тебя разберемся.
Убивать дрожащего Михаила явно никто не собирался. Хотя, может, и собирался, но Майнер такого приказа не давал и убийства не планировал. Однако по тоскливому выражению глаз отказника Митрофан понял, что на верхолаза Михаил больше не работает. Высокооплачиваемая, надо думать, была работенка. Только вот и в болота он идти не хотел. И этот порыв его жалкой души Митрофан тоже понимал как нельзя более отчетливо.
Но Сухостой-то сказал, что Шкодин пойдет…
Сухостой появился из темноты столь внезапно, что вздрогнул даже привыкший к его фокусам Митрофан. Он, яростно вращая глазищами, что-то буркнул совершенно впавшему в депрессию Михаилу и тут же снова скрылся в темноте, раздвигая головой тучи роящихся над фонарем «туристов» комаров.
– Свет выключите, – бросил Сухостой.
Михаил, не отрывая взгляда от почти невидимого теперь Сухостоя, спешно натянул лямки своего рюкзака и двинулся следом, в темноту. Он больше не возражал, он вообще не разговаривал – Сухостой говорить не велел.
Митрофан вздохнул и, гаркнув на зазевавшихся подопечных, побрел следом за проводником. Потеряться на болотах он не имел ни малейшего желания.
Шли не особенно долго, часа три. Насколько они далеко ушли от лагеря, Митрофан сказать не мог – часто петляли, обходили топи и какие-то уж совсем непонятные места, известные одному Сухостою. А потом проводник остановился и скомандовал привал.
Никто ничего не заметил. Никто, кроме Митрофана – он уже не раз бывал в этих краях и хорошо представлял, как это место выглядит при дневном свете. Выглядело оно всегда одинаково, вот только Сухостой никогда не водил к нему одной и той же дорогой, и сам Митрофан ни за что его не нашел бы. И назад дороги не нашел бы, как в тот раз, если бы не Сухостой… Правда, теперь Митрофан пропустил момент, когда они пришли. Не смотрел он на проводника, о своем думал, а по-иному никак и не догадаешься.
Михаил подошел к Сухостою почти вплотную, стянул рюкзак и, стремительно опустившись на землю, мирно засопел. Привал – так велено было.
Зажигать фонарь проводник не разрешил. Темнота здесь была густая, непроницаемая, казалось, она обволакивает человека, не позволяет даже двигаться. Однако Митрофан заметил, что Сухостой, удостоверившись, что вся группа в целости, накинул плащ-палатку и куда-то ушел. Совсем ушел, оставив их на болоте одних.
– Что это с ним? – спросил кто-то рядом, кивнув в сторону храпящего Шкодина, когда Митрофан тоже присел, удобно облокотившись о рюкзак.
– Митрофан, – напомнил бородач. Проводя короткий инструктаж в поселке, он уже представлялся, но вряд ли кто-то обратил на него особенное внимание. Равно как и сам Митрофан не запомнил имен.
– Ага, Андрей, – рука в перчатке нащупала в темноте ладонь Митрофана и пожала ее. – Со Шкодиным-то нашим что?
– Замерячил его Сухостой, – объяснил Митрофан.
– Что?
– Ну, это как… Про вудуистов слышал, про зомбей ихних?
– Так те ж мертвецов вроде оживляют, – возразил Андрей, и по голосу Митрофан понял, что ни в каких зомби он не верит. Признаться, Митрофан и сам не особо доверял вудуистским сказкам.
– Сухостой не оживлял Михаила – тот ведь и так живой был, он его замерячил, – повторил Митрофан и, увидев в глазах собеседника непонимание, махнул рукой и положил голову на рюкзак. Пока есть возможность, нужно спать, а то подъем проводник может объявить в любой момент, от движения солнца их график зависит мало. Да и светило здесь движется, как ему заблагорассудится.
Митрофан и сам не понимал, что такое делал с людьми Сухостой. Редко, только когда это на самом деле требовалось. Митрофан не всегда понимал, для чего, но верил Сухостою. Да и вреда от этого мерячения не было никакого: походит, как загипнотизированный, человек денек-другой за Сухостоем, сделает, что он ему велит, и снова становится самим собой. Что делал – не помнит.
Перенял странную премудрость Сухостой от местных, от лопарей. Он тут давно живет, Митрофан даже не знал сколько. Понял только, что научился он у лопарей многому. Правда, самих лопарей Митрофан никогда не видел и не знал, где с ними общается Сухостой.
– А проводник куда делся? – услышал бородач сквозь сон голос Андрея.
– Придет он, если взялся вести, не бросит. Проводник же.
Проснулся Митрофан резко, словно на него ушат ледяной воды вылили. Вой – тихий и обреченный – продолжал терзать барабанные перепонки. Митрофан вскочил и завертел головой, но источник шума так и не обнаружил. Недалеко, метрах в пятнадцати, Сухостой ровнял ножом длинную палку. Проводник ухмылялся, глядя на Митрофана.
Не было здесь того человека с белыми глазами, который пристально заглядывал Митрофану прямо в душу и выл. Не было его здесь, это был сон, а тут, наяву, только непонятно как попавшие в это место волки тянули свою жалостную и вместе с тем страшную песню, от которой кровь стыла в жилах.
Остальные спали. Даже Михаил спал. Хотя ему, наверное, Сухостой еще не велел проснуться.
– Чего головой вертишь? – спросил Сухостой.
– Волки воют, – уткнувшись взглядом во влажную землю, сказал Митрофан.
Нашел лужу с чистой водой, умылся. Немного полегчало. Волчий вой не унимался, даже пауз серый хищник не делал, все тянул на одной ноте.
– Да откуда тут волкам взяться.
Сухостой закончил работу, придирчиво посмотрел на отесанную палку, покачал головой – Митрофан не понял, остался он доволен инструментом или нет, – и спрятал нож.
– Волки, они в лесу. Здесь одни кикиморы водятся.
«Лучше б это были волки», – подумал Митрофан.
На небе клубилось серое, дающее слабый рассеянный свет марево. Здесь все словно бы замерло, будто не в тундре находишься, а попал внутрь какой-то не особенно правдоподобной картинки. Теперь Митрофан был уверен – это то самое место, тот самый мир, куда водил его раз за разом Сухостой. И доказательством служили не странное освещение и замершая вокруг природа, а сам проводник: Сухостой улыбался, его лицо разрезала надменная и немного страшноватая ухмылка. Подобной картины в привычной реальности Митрофан не видел ни разу.
