Татьяна Богатырева - Фейри с Арбата. Гамбит
Вытащив ошалело мотающего головой приятеля на берег, Сакс хмуро потер плечо: только ссадины присохли и ноблевы плети забылись, и тут вам нате! Бешеный медведь,..
- ...дери тебя сворой! - вслух продолжил он. - Чего развоевался?
Томас невнятно зарычал, затряс головой, разбрасывая с волос водоросли, и вдруг успокоился, поднялся и посмотрел на Сакса ясными глазами.
- Сам ты лось. Браконье-ер! - сплюнул на песок перекушенного пополам малька, поморщился, принюхался и снова поморщился. - Сом сгорит.
Присел у костра, засучил рукава и голыми руками сгреб раскаленные угли с камнями, раздул жар и положил сверху сома.
Сакс сел напротив, сунул в рот стебель чеснока, отбить вкус тины, и вопросительно хмыкнул, мол, рассказывай давай.
- Придется уходить, как урожай соберем, - вздохнул Томас, бездумно разминая в руках раскаленный почти докрасна камень.
Прилипнув взглядом к куску руды, который в руках кузнеца превращался в лошадку, Сакс кивал и все больше хмурился: по словам Томаса, в деревню заявились нобли. Свой, из замка Лонгрейн, и какой-то важный гость. Не то злые, не то довольные, Ллир их разберет, и объявили: окажут Оквуду честь, позволят парням служить королю Бероуку...
- ... и на меня так - зырк, ну, гость этот важный. Наш-то что, наш только кивал, хоть и видно, злится. Ему-то не с руки оставлять деревню без мужиков, подати не с кого будет драть. А тому горя мало. Браконьер, говорит, вышел знатный, вот пусть теперь отработает. А то бы в каменоломни его, там тоже будет польза государству.
Сакс длинно выругался. Пользу? Обоих братьев, Марка и Грэма, забрали - вот уже шесть лет как. Тогда же у шорника Мэта взяли единственного сына. А Томасова старшего брата, который служить не хотел и попытался удрать, повесили, щучьи дети, в назидание прочим. Если Сакса, Томаса и Ушастого Хью заберут, в деревне совсем мужиков не останется, пропадет деревня. А ноблям и горя нет, не их же земля, пусть дичает.
- Что отец-то? - спросил Сакс.
- Да что! - Томас сморщился и бросил лошадку обратно в костер. - Деревенских успокоил, мол, ничего ж нобли не сделали, пошумели, погрозились и уехали дальше охотиться. А про осень промолчал.
Толку-то про осень говорить, подумал Сакс. Теперь, как приедут рекрутеры, в лесу не отсидишься. Придется идти к повстанцам, все лучше, чем в подыхать Зеленом легионе, как муж мельниковой сестры. То есть помер-то он уже дома, в Оквуде, ровнехонько через месяц после того как его отпустили со службы.
- Осенью в Кроу уже будем, - вздохнул Сакс. - Лошадей только придется продать, не в лес же их с собой вести.
- Угу, - согласился Томас с набитым ртом: нобли ноблями, а есть-то хочется.
Обсуждая, куда девать лошадок и что делать с кузней, съели сома. Потом вымылись. Потом еще посидели, вырезая лошадку и птичку для маленькой Сесили, правнучки хранителя Фианна. Домой Сакс не спешил, пусть отец малость успокоится. Да и попадаться на глаза кузнецу и шорнику не хотелось. Мэт даром что немножко горбат, рука него тяжелая. А про кузнеца и вообще лучше не думать, этот как треснет, потом ищи голову в кустах.
- Ничего, - хмыкнул Томас, словно Сакс думал вслух. - Батя к завтрему остынет. Нет ему другой заботы, с тобой драться-то.
Так что домой пошли, только когда сумерки опустились. Они бы и здесь, на озере, заночевали - над водой туман, а вода-то теплая, что парное молоко. Но если сейчас не вернуться, мать будет волноваться, а отец совсем разозлится и так всыплет, что ноблевы хлысты летним дождиком покажутся.
Хоть Сакс пробирался домой окольной тропой, а все равно у самого сада наткнулся на длинного, сухого старика.
- Неслух! - голос у хранителя был надтреснутым, но все равно громким, на всю деревню слышно. - Говорил, не ходи на озеро! Одни беды от тебя!
Старик замахнулся палкой с искрящимся даже в темноте набалдашником.
Увернуться от него было просто, и слушать совсем необязательно. Он и хранителем-то был не настоящим. Это до мудрых в Оквуде было двое хранителей, ночной, Ллиров, и дневной, Асгейров. Ночной погиб вместе с лордом и его замком, а дневной - вот он, остался. Мудрые его не тронули, потому что он хоть и верил неправильно, но в посохе к него был солнечный камень, а значит, Асгейр принял его службу. Давно еще, до луайонцев, все тейронские и даже ирлейтские хранители на посвящение приходили к Девьему озеру и искали свой солнечный камень. Говорили, в других местах они почти не встречаются, а здесь - целые скалы из него. Сакс толком и не понимал, зачем искать, если вот они, на берегу лежат, как галька. Только у простой гальки скол серый, а у солнечных камней - цветной и полупрозрачный. Бери любой! Правда, если кто пробовал делать из солнечных камней ожерелье там или серьги для своей милой, камни тускнели и через месяц-другой становились серыми, как простая галька, и крошились. А у хранителей в посохах - светились и сыпали искрами, так что посохом можно было бересту поджечь.
У мудрых, говорят, тоже в амулетах кусочки солнечного камня, только их не видно. Прячут. Вроде как не подобает кому ни попадя смотреть на Солнце, ослепнуть можно. Только Сакс думал, что врут они. Ничуть солнечный камень не слепит! Красивый, и греет, а мудрые просто врут, небось у них камешки не светятся, вот и не показывают никому серую гальку.
Вот из-за камня Фианна и пощадили. В мудрые не взяли, никаких дел не доверяли, но посох не отняли, побоялись гнева Асгейра. А Фианн взял и уверовал в Единого бога, которому и Ллир не брат, и Мать - не мать, и Отец - не отец. И уже двадцать лет пугал деревенских страшными сказками про злых фейри, ночного демона Ллира и прочую жуть. Иногда только, напившись браги, рассказывал старые легенды и плакал, а потом сам не помнил, что говорил. Когда Фианн был трезв и зол, взрослые ему не верили, но жалели. Дети тоже не верили, но боялись.
Пока Сакс бежал через сад, вслед ему неслись проклятия пополам с угрозами и обрывками страшилок: о ночных девах, что выпивают парням мозг и кровь, о ллировых мороках, что заставляют людей не слушать мудрых и заводят в трясину, о богопротивных колдунах... Когда Сакс был маленьким, он боялся. А теперь точно знал: врет старик. Самые страшные - не колдуны и не ночные фейри, а люди. Нобли. Только мимо проехали, а уже всей деревне плохо.
Отец встретил его на пороге. Молча впустил в дом, молча же закрыл дверь. Покачал только головой и махнул на его закуток, спи, мол, дурное дитя. Мама тоже молчала, видно было - плакала недавно, но Саксу улыбнулась, погладила по голове. Еле дотянулась.
Наутро отец велел:
- Со двора ни ногой. Матери помоги с дровами, воды натаскай да колесо почини. Тянучку посмотри, что-то она вчера смурная была. Асгейров день скоро, а у нас ничего не готово к ярмарке. - Хмуро посмотрел на Сакса, покачал головой и добавил: - А нобли, что те нобли? Как лесной пожар, никуда от них... - махнул рукой и ушел на выпас.
Время до ярмарки пролетело в суете и хлопотах. На третий день отец разбудил до света, с петухами, и отправил запрягать Тянучку. Эту буланую трехлетку отец хотел продать прошлогодней осенней ярмарке, а не вышло. Цапнула ноблева конюха. Хорошо, сам нобле был пьян и весел: лишь врезал отцу по уху, собственной благородной рукой - в тонкой перчатке и кольцах, что не хуже кастета, а кобыле велел выдать плетей. После тех плетей Тянучка никого, кроме Сакса, не подпускала, и на ноблей шипела, что твоя гадюка. Как такую продашь? Вот и оставили, как раз Звездочке двадцатый год пошел, уже и запрягать стыдно.
Во дворе подошла мама, сунула в руку рябиновый месяц на шнурке - манок для удачи. Постояла малость и вернулась в дом - собрать им с отцом еды и найти желтые ленты, которые положено вязать на рукава, если идешь в город. Вроде как признаешься в верности рыбникам и мудрым. Тьфу.
Тянучка укоризненно фыркнула и топнула копытом: замечтался. Правильно фыркнула. Из дома вышел отец, между старых яблонь, у калитки, показались шорник и кузнец с сыном, нагруженные мешками: тоже на ярмарку.
Пока Сакс помогал грузить мешки на телегу, те молчали, только шорник Мэт хмурился и на Сакса не смотрел. Только потом, когда уже выходили на тракт, - разбитый и заросший по краям, - кузнец буркнул ему:
- Дурень, - и отвесил подзатыльник. Легонько, даже в ушах не зазвенело.
С половину дороги старшие спали на телеге, Томас правил, а Сакс приглядывал за лошадьми. На этот раз повели на продажу всех, даже однолеток и жеребых кобыл. Накануне отец с матерью думали: не заподозрят ли нобли неладного, если оквудский шериф приведет жеребят продавать? Но решили, что нобли о делах грязи не задумываются, а жеребят в Кроу не уведешь, сгинут в лесу. Так-то хоть кому отдать можно будет, глядишь, и не пропадут лошадки.
Про мамин сад и вовсе не говорили. А что тут говорить, только маме печалиться. Яблони с вишнями с собой не унесешь и не подаришь никому. Одичает сад, ничего не сделаешь.
