Евгения Белякова - Трава на бетоне
Твою мать, — дернулся он. — Подожди…
Девушка остановилась, в недоумении глядя, как он закрыл глаза руками и замер, тяжело дыша.
Ты чего?
Заткнись, — глухо ответил Арин.
Под ладонями вспыхивали яркие зелено-алые блики, резали глаза, а сквозь них пробивались все те же сухие белые пальцы. Арин почувствовал легкое касание к своей коже и закусил губу, поняв, что не чувствует руки — онемение разлилось от локтя и ниже, тугим болезненным кольцом охватив запястье.
Ты или перепил или умираешь, — тихо сказала девушка. — Никогда такого не видела.
Мне так тебя жаль… Такой красивый мальчик, такая ранняя смерть.
Его еще рано жалеть, — раздался рядом спокойный, приятный голос. — Пока что он себя чувствует неплохо, и у него еще есть время, время на то, чтобы исправить ошибки. Долго, Харона, очень долго. За опоздание получишь только половину дозы.
Арин не сразу отнял ладони от лица, внезапно вспыхнувшая догадка заставила замереть, выкроить время на то, чтобы обдумать случившееся. Нескольких секунд хватило для того, чтобы прояснилась голова, исчезли разноцветные вспышки, и даже мертвые пальцы перестали гладить заледеневшую кожу руки.
Потом, подняв голову, Арин увидел человека, черты которого отпечатались в его памяти два года назад и навсегда. С тех пор он почти не изменился, то же красивое, правильное лицо, которое портила только жесткая складка губ и неприятное выражение внимательных синих глаз. Так же аккуратно лежат черные гладкие волосы, так же идеально сидит на сухощавом, сильном теле безупречно аккуратная одежда.
Так же небрежно держит в руках винтовку, прислонив ее к плечу.
Арин проследил глазами за тем, как Мэд встряхнул небольшую коробочку, высыпая на подставленные чашечкой ладошки Хароны разноцветные таблетки, потом проводил взглядом девушку. Та, улыбнувшись извиняющееся, быстро пробормотала: "оружие есть", сунула таблетки под пластиковую стоечку еле прикрытого сетчатой майкой, бюстгальтера и, развернувшись, побежала по улице прочь, стуча каблучками.
Мэд тоже посмотрел ей вслед, лениво перекинул оружие в другую руку, наклонил голову, прицеливаясь:
Даже не знаю, как будет лучше. Пристрелить ее сейчас или пусть сдохнет потом от передозировки? Концентрация кислоты в этих таблетках в двадцать раз превышает норму.
Пристрели, — коротко ответил Арин, вспомнив, как однажды в баре "Ловушка" от передозировки кислоты умирал мальчишка лет одиннадцати — медленно ползущие через рот отравленные вспухшие внутренности, липкие ленты кишков, дымящиеся на залитом кровью столе.
Мэд посмотрел на Арина, снял пальцы с курка, улыбнулся:
За ошибки нужно платить. Пусть платит сполна. Тебе тоже придется оплатить свои ошибки. Не боишься?
Арин опять почувствовал неприятную, тянущую боль в запястье, поморщился, потер руку:
А ты за свои платить не собираешься? Насколько я помню, твои замашки тоже далеки от идеалов.
У каждого есть слабости, — отозвался Мэд. — Главное — уметь избавляться от последствий.
Тогда ты от меня не избавился.
Правильно, — согласился Мэд, — Свою роль сыграла моя интуиция. Я так и знал, что за тебя можно будет что-то получить, и просто решил подождать. В этот раз я тебя тоже убивать не собираюсь. Через три часа тебя заберут отсюда, попадешь в свою привычную среду обитания, к хозяину. Будем считать, что этим я покрою свою слабость, воспользовавшись твоей. Пойдешь сам или тебя нужно вести под прицелом?
Я пойду, — сказал Арин. — Об этом можешь не беспокоиться.
Мэд кивнул, еле заметная улыбка скользнула по его губам.
Арин провел рукой по глазам, тронул пальцами виски — голова болела так, будто кто-то насаживал ее на раскаленный прут.
Мэд заметил это движение:
Я ожидал, что ты будешь орать, кидаться на меня или попытаешься сбежать, но, видимо, тебе не до этого. Совсем плохо, да? Кстати, я могу извиниться перед тобой за несколько смертей. Люди же должны прощать друг друга? Так что, прости меня за смерть этой твари-медика. За смерть юной шлюхи. За смерть поисковика-неудачника. Думаю, мы замнем эти недоразумения и помиримся. Трех часов на это хватит.
Говоря это, Мэд внимательно наблюдал за реакцией Арина, ненасытная жажда обладания чужой болью грызла его изнутри, и только боль этого мальчишки могла ее сейчас утолить.
Арин отвел глаза, опустив пушистые лиловые ресницы, но потом поднял голову, и Мэд увидел, что в искристой глубине его взгляда ничего не изменилось, лишь проступило отчетливо-насмешливое выражение:
Да мне все равно, — тихо сказал Арин. — Хватит уже трепаться, три часа так три часа. Пошли. Надо же тебе удовлетворить свои потребности, ты сейчас похож на мудака со спермотоксикозом, который пытается передо мной оправдаться. Смотреть тошно.
Хорошо, — медленно ответил Мэд. — Тогда, чтобы тебе не было тошно, будешь смотреть на меня глазами Тейсо.
И снова ему не удалось увидеть в глазах Арина боль, тот только пожал плечами, ответил коротко:
Обойдешься.
Ты еще сам меня попросишь затянуть на тебе ошейник.
Посмотрим. Посмотрим, мне терять нечего, кроме самого себя, и я бы согласился на это, но не перед тобой.
Мэд развернулся, пропустил Арина вперед, и пошел по улице, сжав зубы.
Непреодолимая тяга, выматывающее чувство пустоты — его можно погасить только чужой болью, только чужими страданиями, но парень, видимо, совсем сдвинулся и не понимает, что ему грозит, и что произошло, поэтому вытянуть из него желанные слезы или раненую ненависть невозможно. Но он глубоко ошибается, если думает, что сможет остаться непокоренным, в конце концов, его можно будет потом вышвырнуть, как мусор, кинуть в руки псам КетоМира, которым все равно, в каком состоянии он будет, лишь бы был жив и смог рассказать то, что они хотят узнать.
Мэд остановился возле стальной тяжелой двери одного из домов, прежде чем открыть ее, взялся руками за плечи Арина, провел ладонями по груди, расстегивая многочисленные замки ремней, по бедрам, разжимая стальные клепки, удерживающие блоки-носители клинков на кожаных штанах:
Тебе это не нужно.
Убедившись, что оружия у Арина не осталось, он провел пластиковой картой по горящему мутно-зеленому огоньку индикатора и распахнул дверь.
Вперед.
Арин прошел внутрь, окинул взглядом помещение. Невысокий потолок, серые стены.
Холодное мигающее освещение, затянутая предохранительной пленкой кровать, гладкий пластиковый пол. На столике в центре комнаты выключенный компьютер, жирная чернота ствола "береты", россыпь таблеток и боевой нож с тускло мерцающим широким лезвием. Рядом с ножом серебристая фляга.
Арин подошел ближе, зная, что каждое его неверное движение может привести к пуле в спину — он сомневался, что для Мэда так важно обещание людям из КетоМира, и знал, что договор с ними не повлияет на его решение об убийстве, поэтому просто снял со столика фляжку и сразу отошел.
Без кислоты? — спросил он, откручивая крышку.
Просто коньяк.
Арин глотнул едкую на вкус жидкость, закрыл фляжку, отложил в сторону.
Поднял голову, и Мэду наконец, удалось увидеть темную, застывшую тоску в его глазах.
Мне больше ничего не остается, кроме как узнать смысл одного подарка, — сказал Арин. — Поэтому ошейник на себя я тебе одеть не позволю. Что бы ты ни делал. Все остальное — пожалуйста, мне все равно.
Мэд не стал вникать в смысл этих слов. Его моментально возбудила тень той боли, которую он так стремился впитать, поэтому, не раздумывая, он шагнул вперед, взяв со стола боевой клинок, и, заставив Арина откинуться назад, сначала коснулся губами мягкой кожи, под которой бился лихорадочный пульс, а потом сжал зубы, прокусывая эту кожу.
Арин безразлично повернул голову, закрыв глаза, раскинул руки, демонстрируя незащищенность.
Открой глаза и смотри на меня, — приказал Мэд.
Арин улыбнулся снисходительно, чуть дрогнули лиловые ресницы, но глаз он не открыл.
Тогда Мэд рванул плотную ткань его водолазки, обнажив грудь и живот со следами от свежих швов, посмотрел на припухшие, незажившие еще до конца, аккуратно стянутые шрамы.
Семь швов, — сказал он. — У тебя семь шансов на то, чтобы остановить меня, попросив себе ошейник. После седьмого шансов выжить у тебя уже не будет.
Холодный клинок скользнул под ремень штанов Арина, и Мэд, поставив нож ребром, рванул лезвие на себя, разрезая плотную ткань.
Раздвигай ноги.
Ага, — лениво отозвался Арин, разводя колени, открывая глаза. — Слюнями не захлебнись, извращенец. Борец за идеалы, мать твою… Как там было сказано в прошлый раз? "Мне приходится потакать своим слабостям, иначе я бы сошел с ума и не смог бы очищать этот мир"?
У тебя хорошая память, — ответил Мэд, проталкивая пальцы в тугое колечко мышц. — И тело шлюхи. Тебя даже это возбуждает.
