Олег Макушкин - Иллюзион
Вокруг простирался пустырь, заваленный мусором и грудами обломков, оставшихся от деревянных развалюх. По краям пустыря вставали громады небоскребов, подернутые туманной дымкой; едва Странник шагнул к ним, как они покосились и исчезли в навалившемся кисельном тумане. Странник пожал плечами и пошел по пустырю, засунув руки в карманы пальто, оказавшегося вполне подходящей одеждой для осенней погоды.
Изжелта-серое, в накипи облаков небо моросило мелким дождем, превращая землю под ногами в раскисшую грязь. Странник выбирал места, усыпанные щебнем, петляя между грудами строительного мусора и ямами, заваленными отходами и шлаком. Снег повалил хлопьями, и Странник поплотнее запахнул пальто, втянув голову в плечи. Грязь начала было покрываться белой присыпкой, но снежные хлопья таяли, растворяясь в серой глинистой каше, как упавший в лужицу воды кусок сахара постепенно оседает и рассыпается, пропитавшись разрушительной влагой. Странник вышел снова к сараю и остановился.
Серые некрашеные доски, провалившаяся крыша, обвисшая лоскутами рубероида, дверь без петель, бесхитростно прислоненная к косяку. Странник постоял возле сарая, гадая, откуда тот взялся посреди пустыря, и повернулся, чтобы уйти вновь, на этот раз в новом направлении.
Небо посветлело, перекрасившись в бледно-молочный цвет, припорошенные снегом мусорные ямы уступили место сложенным штабелями бревнам и каменным блокам, пальто на плечах у Странника как-то незаметно превратилось в куртку. Продолжая отталкиваться подошвами ботинок от послушно уходившей назад земли, Странник индифферентно наблюдал эти изменения. Он уже уловил, что смысл происходящего заключается в том, чтобы двигаться, и что движение приводит в действие скрытый механизм трансформации реальности.
Небо приобрело наконец свой законный голубой цвет, равномерно распределенный в озерцах стоячей воды меж белесыми тряпичными облаками. Грязь высохла и застыла твердой коркой, сквозь которую полезли, как щетина через поры кожи, зеленые ростки травы. Вместо куртки с ватиновой подкладкой на Страннике была теперь легкая ветровка. А впереди возникло какое-то здание.
Это был не уже знакомый сарай, а горбатый, с покатыми боками из гофрированной стали, ангар. Высокая дверь была неплотно прикрыта, позволяя заглянуть внутрь, но что-либо разглядеть Страннику не удалось. Возле входа стояла железная бочка с эмблемой утилизатора — зеленый треугольник из перевитой ленты со стрелками. Рядом с эмблемой были нацарапаны надписи: «Все движется по кругу» и «Жизнь — это движение».
— Сублимированная мудрость тысячелетней эволюции человечества, — задумчиво резюмировал Странник.
Он вошел в ангар, на дверях которого висела пожелтевшая табличка: «Пансионат Янтарный Двор. Спортзал».
Света было мало, так мало, что Странник остановился, вытянув руки, и завертел головой в поисках хоть каких-то отголосков световых волн, которые могли бы помочь определить внутреннее устройство помещения. Очень постепенно впереди прорисовалась некая тень, более плотная, чем окружающий Странника серый сумрак, и чуть озаренная каким-то свечением на границе ультрафиолета. Странник двинулся в том направлении.
И пройдя десяток шагов, оказался в ярко освещенном пространстве, где количество люксов на сетчатке глаза явно превышало допустимую величину восприятия человеческого зрения. Зажмурившись, Странник осторожно приоткрыл один глаз и сквозь слезы разглядел кружок желтого песка и лежащую неподалеку груду ржавого металлолома. После этого он открыл второй глаз и долго смотрел себе под ноги (свет исходил сверху), разглядывая выбеленную пыль мелких песчинок, сквозь которую проглядывали небольшие камешки и кусочки гальки. Когда глаза привыкли к свету, Странник осмотрелся.
Пространство вокруг него было комнатой с миражами на стенах и стереоплоскостью вместо неба; если не знать, что это всего лишь ячейка во внутреннем пространстве ангара, то можно было принять за подлинную реальность мощную лампу, так похожую на безжалостное солнце пустыни, и убегающие вдаль барханы, дрожащие в восходящих потоках воздуха. Странник напряг зрение, пытаясь проникнуть взором за удивительную поляризующую преграду, не дававшую свету проникнуть за пределы этого мини-континуума и в то же время позволяющую создать голограммную проекцию бесконечных просторов. Ни малейшего подвоха, кроме протестов собственного сознания, он не обнаружил. Тогда Странник вытянул руку, стоя перед воображаемой преградой.
Начиная от плеча его рука принялась таять в воздухе, как отражение на поверхности воды, порушенное рябью, а затем расплываться струйками дыма, похожими на табачные кольца; какое-то время были видны прозрачные, как внутренности медузы, контуры, потом и они растворились. Странник отошел на пару шагов от невидимой преграды и посмотрел на свою руку. Рука отсутствовала в видимом диапазоне, и он не чувствовал конечности: она просто исчезла.
— Даже не пытайся этого делать, — раздался скрипучий, как несмазанные дверные петли, голос. — Отсюда нельзя уйти.
Тогда Странник обратился к груде металлолома, которая все это время присутствовала как объект неживой и неподвижный. Железные, покрытые рыжим мхом ржавчины ноги-ходули и руки-костыли соединялись кривозубыми шестеренками, заменявшими суставы, с грудной клеткой, напоминавшей решетку радиатора, и цилиндрическим тазом, выполненным в форме прохудившейся кастрюли. Скрежещущее, проржавевшее существо, какой-то андроид, побывавший в коррозийном растворе, неловко заворочалось, громыхая всеми своими сочленениями, и приняло позу, более удобную для разговора.
Ибо оно разговаривало, как человек, при этом слюдяные кружочки цветных стекляшек, заменявших глаза, поворачивались в сторону собеседника, а железная челюсть, прикрепленная к похожей на помесь жестяного чайника с чугунным утюгом голове, карикатурно двигалась и пристукивала.
— Отсюда не выйти, — сказало существо. — Тюрьма без решеток. Мстительное угрюмое заточение, обесчещенное иллюзией свободы. Ловушка для разума, неспособного смириться с реальностью в пятьдесят кубометров объемом. И жестокость бессмертия, не дающего ничего, кроме вечного бессилия.
— Ты — человек? — спросил Странник.
— Ага, был человеком, — подтвердил ржавотелый экспонат. — Сейчас от меня осталось только человеческое сознание. Плоть я утратил давно в бесполезных попытках преодолеть барьер. Ее замена, как видишь, не слишком-то хорошо выглядит. Зато кожа не пузырится и глаза не выгорают под этим сумасшедшим солнцем.
— Я слабо представляю, — медленно выговорил Странник, — как это можно потерять плоть и стать железным скелетом. Ты уж меня извини; никак в голове не укладывается.
— Попробуй — сам узнаешь, — фыркнул скелет и начал подниматься. Делал он это тяжело, долго, мучительно, издавая целую гамму зубодробительных звуков из разряда треска, визга и громыхания.
Но, встав, он начал преображаться. Посыпалась красноватая труха, потекли, смывая остатки ржавчины, струи жидкого металла, похожего на ртуть, и предстал совершенно новый скелет. Блистающий серебристыми сплавами корпуса и отполированными шестеренками, гибко и бесшумно переливающийся из одной формы в другую. Похожая на полиэтиленовую пленку кожа обтянула все металлические части конструкции и окрасилась бледно-розовым, имитируя цвет человеческого тела. И если закрыть глаза на мелкие неточности, то можно было представить, что перед Странником стоял настоящий живой человек.
Он был живой, хотя и не из плоти и крови.
— Можешь называть меня Джек, — сказал он.
— Очень приятно.
— Взаимно.
Они с деланым приличием раскланялись.
— Очень трудно создавать фактуру, — пожаловался Джек. — Я бы мог отрастить волосы и прочее, но это отнимает много сил, а по существу абсолютно бесполезно — рано или поздно все равно внешняя оболочка износится и превратится в труху.
— А... создать полноценное тело ты не можешь? — спросил Странник. — Из человеческих тканей?
— Нет, — покачал Джек головой. — Да и не имеет смысла. Человеческую плоть сложно воспроизводить, и она слишком недолговечна. Я предпочитаю работать с простыми и долгоживущими материалами — металл, камень.
— Но это же потрясающе, — сказал Странник. — Ты способен управлять материей на молекулярном уровне. С такими способностями ты не можешь выбраться отсюда?
Джек засмеялся, лицо его исказилось причудливой маской из смятой фольги.
— Я способен менять только то, что принадлежит мне. Только свое тело и сознание. Я ограничен человеческой матрицей, схемой своего организма, чертежом, заложенным природой. Если бы я мог как-нибудь по-другому изменить себя! Стать птицей, взлететь и погасить это чертово Солнце! Но я не могу. Наверное, мне удастся этого добиться, изменив свое сознание, но я боюсь манипулировать с такой тонкой структурой, как человеческий разум. Вдруг что-то испорчу и превращусь в бормочущего идиота?
