Ненавижу игрушки - Прялухин Александр

Я провожаю его взглядом и еще несколько мгновений не решаюсь двинуться с места, надеясь, что он вернется, обнимет. Но он не вернется. И мне тоже надо уходить.

Дорога к нейрохирургу проходит мимо промзоны. Сворачиваю к складам, спрашиваю у рабочих "где Глот?" Долго никто не может мне ответить ничего вразумительного, я уже собираюсь оставить эту затею, когда вдруг кто-то показывает на длинный барак с едва различимым, полинялым красным крестом.

– Там он. Второй день уже.

Я нахожу человека со шрамом на лице в середине строения, он лежит на полу, потому что ни жестких матрасов, как в нашей людской, ни тем более кроватей, здесь нет. К шраму добавилось несколько синяков, рука его забинтована и сквозь грязно-белую тряпицу проступает красное пятно.

У меня нет причин относиться к Глоту с жалостью, и все же я опускаюсь перед ним на колени, притрагиваюсь к щеке.

– Что случилось?

Ответ я уже знаю, но сжимаю зубы, когда слышу:

– Хозяин. Не понравилось ему, что я своей бригаде раньше времени с работы разрешил уйти. Аврал у них, видите ли. А мы тут ни еды нормальной не видим, ни отдыха.

Наверное, мне не стоило приходить. Поднимаюсь, но Глот успевает схватить за руку.

– Зачем искала? Ведь не просто так. Ты не смотри, что я… Это все ерунда, – он тянется ко мне ближе, – Если не сам, то других организовать смогу. Ну?

Я быстро оглядываюсь, говорю ему вполголоса:

– Завтра или послезавтра кое что рванет, думаю услышишь. После этого многие эйнеры должны отключиться. Сделайте все, что в ваших силах. Ты понимаешь, о чем я? Ни с кем не церемоньтесь – если человек поддерживает эйнеров, он для нас уже не человек.

Глот смотрит на меня почти с восторгом и я вдруг понимаю, что мне это льстит.

– Больше ничего не спрашивай, я сама не знаю, как сложится. И сложится ли вообще… Может, имеет смысл захватить корабль, воспользоваться неразберихой и убраться с планеты к чертовой матери. В общем, смотри по обстоятельствам. Прощай!

Кажется мне, или правда на улицы города осело душное облако тревоги? Ждешь, что в любую секунду воздух разрежет протяжное “уо-о-о-у-у-у!” и его подхватят в других кварталах, выйдут на проспекты и бульвары ходоки, начнут зачистку, как это было в первые дни вторжения.

Сворачиваю в неприметную улочку, на которой, кажется, уже и не осталось жилых домов. Окна большинства из них заколочены или смотрят на меня черными “глазницами”. Но вот нашелся и один целый дом, на нем размашисто написано что-то на эйнерском. Значит, трогать его нельзя, а человек, который тут живет, находится под покровительством новой власти.

На стук никто не открывает и я сижу на крыльце часа полтора, пока солнце не начинает опускаться за горизонт. Тогда, наконец, появляются двое. Я уже видела их когда-то в ангаре: там они вживляли то, что сейчас мне нужно снять. Тот, что постарше, в темных очках, забирает у помощника кейс и жестом отсылает его – рабочий день закончен. Подходит ко мне.

– Без договоренности? Так не пойдет.

– Пойдет! – перебиваю я его, – Еще как пойдет. Все меняется, доктор. И меняется очень быстро. У меня почти не осталось времени.

Он открывает дверь, пропускает меня вперед, оглянувшись на улицу, перед тем, как щелкнуть замком. Внутри душно – жаркий день прогрел жилище, а все окна заперты. Видно, что домовладелец приходит сюда только переночевать, да еще, может, ради таких вот внеплановых операций.

– Иди туда, – указывает мне на лестницу, ведущую вниз.

В подвале шумит вентиляция, здесь гораздо прохладнее, нет пыли. В центре операционный стол, над ним многоглазая люстра. Хирург включает освещение, достает из стеклянного шкафа блестящие инструменты.

– Раздевайся. Ложись на стол, лицом вниз.

Делаю то, что мне сказано.

– Будет больно?

– Физически нет, только потом, когда действие анестетика пройдет. Но и это терпимо. А вот ощущение потери…

– Потери? Да бросьте! Я больше всего в жизни мечтаю…

Он снимает очки, смотрит на меня внимательно, и я понимаю, что этот человек зря говорить не станет.

– Черт с ним, режьте! Переживу потерю…

Как любой пациент на операции, я рада, что не вижу процесс. Но сознание все равно додумывает то немногое, что остается мне от местной анестезии. Я чувствую теплые струйки, стекающие по бокам, какие-то штыри, фиксирующие мое тело относительно горба…

Странная профессия у этого человека. Ему нужно быть не просто нейрохирургом, но еще и специалистом в области электронных имплантов. Сколько же всякой информации он держит в голове? И сколько таких операций сделал за свою жизнь?

– Как зовут?

– Ника.

Он специально спросил меня, чтобы отвлечь. В ту секунду, когда я произносила свое имя, какая-то неимоверная сила рванула меня вверх. Что-то хрустнуло и… я потеряла сознание.

Нет никаких видений о пришельцах. Нет чужих мыслей в голове. И хорошо. И слава богу. Мне привиделась ферма, старая отцовская ферма. Бесконечное поле сладких ягод, которые мы выращивали – маленькие красные ягоды. Они как яркие пятнышки среди зеленых листьев. Как капельки крови.

– Долго еще?

Голос бесцветный, без ярко выраженных интонаций.

– Уже должна прийти в себя. Я сделал все, что мог.

– Мы не можем ждать.

Я открываю глаза. Подвал, шум вентиляции. Чем-то похоже на мастерскую Андрея – ту, что осталась в монастыре. Только здесь почище.

Пытаюсь приподнять голову. В глазах еще все расплывается, но я уже могу сносно видеть. На спине, кажется, какой-то каркас, но по легкости я сразу понимаю, что это не энергоблок. Наконец-то! Как же долго я этого ждала!

Сильные руки помогают мне слезть со стола, встать на ноги. Я поднимаю взгляд и вижу… Грига. На его спине Зун, а дальше, в нескольких шагах, еще два эйнера на своих носителях и два человека-охранника. Дыхание перехватывает от ужаса, ноги становятся ватными.

– Ей надо несколько часов, чтобы прийти в себя.

– Это не твоя забота. С тобой вообще будем отдельно разбираться.

Оборачиваюсь, смотрю на хирурга. Он отвечает извиняющимся взглядом – “я не мог им помешать, ничего нельзя было сделать”. Григ вытаскивает меня вверх по лестнице, прочь из дома.

Глава 16. Бежать!

Лампа под потолком со скрипом покачивается из стороны в сторону, отбрасывая длинные, жутковатые тени. Хочется пить, вдобавок очень болит спина: никаких обезболивающих мне, конечно, не дали. Я