Tyrmä - Александр Михайлович Бруссуев
— Их будет даже больше, чем два, — Бокий, не мигая, посмотрел заключенному прямо в глаза. Повисла пауза, которую никто из присутствующих нарушить не рискнул.
Тут в дверь раздался осторожный стук, и голос, принадлежащий, без сомнений, начальнику лагеря Ногтеву, пролепетал:
— Водочки не желаете, товарищи? Для улучшения настроения и поднятия, так сказать, жизненного тонуса?
«Братья» Тыниса очень даже оживились, а товарищ Глеб, наконец-то, отвлекся от созерцания Тойво. Он подумал несколько секунд и махнул рукой:
— Неси, начальник. И с собой нам сообрази — мы скоро выдвигаемся.
Тотчас же открылась дверь и вихрь разместил на столе белоснежную скатерть, на которую оказались выложены соленые огурцы, красная рыбка, дымящиеся расстегаи и запотевшие поллитровки со Смирновской водкой.
Помощники Бокия прослезились от умиления, а у Тойво в животе что-то громко и неприятно завыло. Немедленно также, даже еще противней, завыло в животе у Игги.
— Ладно, и вы тоже попробуйте, — даже такой изверг, как товарищ Глеб, позволил двум заключенным приобщиться к трапезе: умрут еще, захлебнувшись слюной, или от заворота кишок.
— Это все от прежнего настоятеля нам осталось, — сказал Ногтев, имея ввиду столовые приборы, которые сервировали завтрак.
— Что, и рыбка тоже? — удивился Блюмкин и рассмеялся своей шутке.
— Что вы! — всплеснул руками начальник. — Только серебро.
Пока весь народ деликатно ел — а особенно деликатно, как понятно, ели зэки — Ногтев расписывал всю буржуйскую утварь, которую они экспроприировали.
— А что с самим этим Кононовым? — спросил, вдруг, Глеб.
— Так ничего, товарищ Бокий, — живо ответил начальник. — В двадцатом году его вывезли из монастыря и отправили перевоспитываться.
Архимандрит Вениамин, в миру — Кононов, прослужил на Соловках с семнадцатого года. Новый режим решил не склонять его к сотрудничеству, а, унизив и оскорбив, отправил в архангельскую глубинку на выселки, тем самым обрекая его на мученичество. Через несколько лет такое положение перерастет в великомученичество.
Прекращая проповеди опального архимандрита, несшие смуту в головы архангельских прихожан, его и соловецкого иеромонаха Никифора заживо сожгут 17 апреля 1928 года. Нет человека — нет проблем. Только так на все времена.
Помощники товарища Глеба после первой стопки раскраснелись лицами и стали с интересом осматриваться по сторонам, шмыгая друг другу носом. Антикайнену они напоминали теперь не вероломного эстонца Тыниса, а Добчинского и Бобчинского. Но только они были уездные помещики от науки, другого поля ягоды.
— Да, — сказал Добчинский. — А ведь сюда сама великая княгиня Елизавета Федоровна в 1913 году приезжала. Аккурат за 5 лет до расстрела.
— Что вы говорите! — удивился, то ли притворно, то ли не очень — не разобрать — Бобчинский. — И сам царь-император в одна тысяча восемьсот пятьдесят восьмом году наведывался.
— Это который? Александр Второй? Что вы говорите! — вторил ему коллега.
— О чем они говорят? — спросил Игги, который не всегда воспринимал русский язык, как великий и свободный, правдивый и могучий. За время своих скитаний по северным монастырям и соловецкой тюрьме он свыкся с церковно-славянским и вертухайским диалектами, поэтому иной раз смысл не догонял.
— Они говорят, что лучше водку жрать, чем по подземельям скитаться, — ответил ему Тойво.
— Что вы говорите! — хором сказали Бобчинский и Добчинский.
— Так! — очень тихо, но решительно заявил Бокий. — Все кто постарается увильнуть от выполнения нашего задания — будут расстреляны. Кто окажется саботажником — лично удавлю. Всем все ясно?
Помещики от науки сей же момент вскочили и вытянулись во фрунт. Блюмкин огляделся по сторонам и тоже поднялся по стойке смирно. Тойво и Игги, чуть помедлив, тоже встали. Только начальник Ногтев замешкался — он в это время, набив рот расстегаем, усердно закусывал стограммовую стопку водки. Но на него никто не обратил внимания.
Дальнейший завтрак прошел быстр и скомкано. Экспедиция, как себя величали люди товарища Глеба, разобрали свою поклажу и побрели к пристани. На монаха и красного финна нагрузили все лопаты и ломы, какие любезно предоставил Ногтев.
Тойво бросил быстрый взгляд в сторону кладовки, в которой должен был скрыться Мика, и кивнул Игги. Тот в ответ слегка пожал плечами. Ну, судьба-судьбинушка, не подведи ни барона фон Зюдоффа, ни их самих!
Мы в такие шагали дали, что не очень-то и дойдешь.
Мы в засаде годами ждали, не взирая на снег и на дождь.
Мы в воде ледяной не плачем, и в огне почти не горим.
Мы — охотники за удачей, птицей цвета ультрамарин.
Море было спокойным, так что монастырский баркас застучал поршневым мотором и споро отчалил, держа курс на остров Анзер.
— Тревогу пока не подняли, — прошептал Тойво.
— Не обнаружили, — так же тихо ответил Игги. — Дай-то Господь!
Они больше переживали за судьбу оставленного Мики, будто их участь уже была решена в положительную сторону. Видимо, так успокаивающе подействовали съеденные расстегаи и красная рыба. От водки и тот и другой решили воздержаться. Никто, впрочем, и не настаивал.
Блюмкин о чем-то вполголоса переговаривался с Бокием, помещики от науки щурились на рассекаемую воду и слабый ветерок. Двигатель негромко рокотал, а вокруг — раздолье, словно и нет СЛОНа.
Его и не может быть — лагерь сам по себе противоестественен. Он из другого мира, из другой реальности. Его втащили сюда адепты Самозванца, стало быть, все здесь сущее, все творение Господа его отторгает. Природа — отторгает, мораль — отторгает, развитие — отторгает. Только человек эту мерзость способен принять, а, приняв — использовать. Черт, да будут прокляты те, кто СЛОН создал, кто его развил, и кто его пользовал! Ну, да, ну, да…
— Замечательно! — вдруг, сказал Добчинский, обернувшись ко всем. — Просто хочется читать стихи Эйно Лейно.
— Что вы говорите! — восхитился Бобчинский. — Непременно стихи, непременно финские. Пусть этот Антикайнен прочитает.
— Между прочим, этот Антикайнен представлен к Ордену Красного Знамени, и никто у него эту награду отнять не сможет, — ответил Блюмкин. — А читать нужно не страдающего шизофренией финского поэта, а наших. Например, Пиетелеяйнен и Жемойтелите.
— Что вы говорите! — обрадовался Добчинский. — По национальному признаку?
— Тьфу-ты, — сплюнул в воду Яков и насупился.
Тойво попробовал сосредоточиться — в самом деле, не на пикник же они едут! Эти помещики от науки, поди, гениальные экстраполяторы магнитных и силовых полей. У них в багаже какие-то специальные машинки имеются. В любом случае, пустых и никчемных людей с собой товарищ Глеб никогда бы не привез.
