Лилия Курпатова-Ким - Война за Биософт
— Добрый день, — радостно сказал он. — Счастлив оказать вам хоть маленькую услугу, и умоляю — никаких чаевых! Мы все обязаны вам жизнью, мистер Громов.
— Э-э… Спасибо, — пробормотал Макс, он так и не смог привыкнуть, что каждый встречный благодарит его за спасение жизни. — Принесите мне, пожалуйста, всего по чуть-чуть, — попросил Макс, показывая весь список возможных блюд для завтрака. — Полные порции не надо. И еще… У вас есть клубничный мусс?
Лицо официанта выразило сильнейшее замешательство.
— Клубничный мусс? — переспросил он. — Я узнаю на кухне… А что это?
— Нет, нет, не надо, — запротестовал Громов. Он до вчерашнего дня тоже не подозревал о существовании клубничного мусса. — Давайте завтрак.
Официант кивнул, потом нерешительно уточнил, показывая на часы:
— Вы точно хотите завтрак? Для вас мы, конечно, приготовим специально… Возможно, вы до сих по живете по эденскому времени… Но вообще-то уже заканчивается обед. Я бы даже сказал, приближается ужин.
Макс посмотрел на часы.
— Да, в самом деле. Принесите тогда что-нибудь, — Громову вдруг стало лень даже говорить. Он махнул рукой: — Что-нибудь, — и грохнулся на диван.
Официант испуганно закивал головой:
— Что-нибудь. Сейчас. Не больше двадцати минут.
Макс помахал ему рукой.
Все двадцать минут в ожидании заказа Громов просидел неподвижно, глядя в одну точку. Он не встал, когда в номер вкатили два изящных столика и начали накрывать на стол. Официанты бросали в его сторону испуганные взгляды. Макс был как робот, из которого вынули аккумуляторы. Он не мог пошевелиться, ему было лень говорить, он даже моргал через силу, когда глаза начинали уставать от напряжения.
Румяный официант подскочил к нему.
— С вами все в порядке, мистер Громов? Может, пригласить доктора Льюиса? Он сказал, чтобы мы звонили ему, если вы… если вы почувствуете себя не очень хорошо.
— Не надо, — с усилием выговорил Макс. — Я просто очень устал. Поем и снова лягу спать. Не волнуйтесь за меня.
— Конечно, конечно! — официант замахал руками. — Мы все вам так обязаны…
Служащие отеля ушли, оставив Громова одного наедине с исходящими паром тарелками.
Макс сел за стол и подал голосовую команду:
— Новостной канал.
Медиамонитор на стене включился и… Громов подавился куском пирога, который только успел отправить в рот. Первое, что он увидел, — себя самого с куском пирога в руке, разглядывающего собственное изображение на экране. Внизу экрана бежала строка: «Эксклюзивная трансляция из гостиной президентского люкса Nobless Tower, где Макс Громов ожидает торжеств в свою честь. Только на нашем канале!»
Раздался голос диктора:
— Как мы видим, наш герой, измученный спасением человечества, наконец проснулся и решил перекусить. Посмотрим, что подали ему на обед. Начнем с дальнего конца стола. Суп… пицца… паста… жареная рыба… Ого! Посмотрим, сможет ли он все это съесть. Аппетит у парня что надо. Кажется, он нас заметил. Напомню, что Громову не успели сказать, что наш канал получил права передавать прямую трансляцию из его гостиной в обмен на частичную компенсацию расходов по передаче Максиму в собственность Рободома. Как вы знаете, «наградная статья» проделала заметную дыру в бюджете хайтек-пространства. Медиа пытаются внести посильный вклад в ее латание. Так вот, Максим, похоже, только что узнал, что из его гостиной ведется прямая трансляция. Сказать этого ему не смогли, потому что он крепко спал, а до этого, еще раньше, летал на квадролете Бюро в Элладу выбирать себе дом. Что ж, Рободом Аткинса — это очень амбициозный выбор. Теперь мы знаем, что личностно Громов намерен позиционировать себя как равного Роберту Аткинсу. Это очень смелое решение, на мой взгляд. Очень агрессивное, я бы сказал. Молодость, мощь, напор…
В это мгновение Макс действительно испугался, что сошел с ума и все происходящее ему только кажется. Громов вылез из-за стола и прошел по гостиной. Это тут же показали на экране. Причем сначала с одной точки, потом с другой. Макс огляделся, пытаясь найти эти камеры.
Одна была закреплена под потолком, другая возле окна. Громов подошел к ней и резким движением отлепил от стены. Силиконовая подушка щелкнула. Камера осталась в руке Макса. Он развинтил ее и вынул элемент питания.
— Что он делает?! — завопил от ужаса диктор. — Это нарушение условий контракта с хайтек-правительством! Мы и так ограничили зону наблюдения из уважения к подвигу Громова! Кто-нибудь — скажите ему! Громов! Не трогайте камеры! Миллиарды людей хотят знать, что вы там делаете! Гостиная — это же не ванная и не спальня! Это в рамках медиаэтики!! Хотя даже великие медиазвезды, такие как Анжела Брайт, позволяют своим поклонникам смотреть на них в ванной! Люди имеют право знать!..
Но Макс продолжал сосредоточенно разбирать камеры, время от времени глядя на экран, чтобы понять, с каких точек его все еще снимают. Таким образом ему удалось найти все камеры, целых пятнадцать штук. Зрители могли видеть, как Макс потянулся за последней из них, снял, и по экрану медиамонитора побежала серо-белая рябь. Камер больше не осталось. Кучка разобранных устройств лежала на столе рядом с тарелкой Макса.
Громов взял ближайшую из коробок подходящего размера, открыл ее — внутри оказался шлем для вождения мотокарта. Вынул подарок, прочитал открытку, сказал вслух ее отправителю: «Спасибо», и начал горстями перекладывать в пустую коробку остатки камер, туда же смел питательные элементы от них. Встал, подошел к двери, открыл ее и выставил коробку в коридор. Охранники, дежурившие по обе стороны от двери, отдали Максу честь.
— Спасибо, — сказал он. — И не пускайте сюда больше никого из медиа, хорошо?
Один из охранников повернулся к Максу и, не глядя на него, четко оттарабанил:
— Простите, сэр! Но мы подчиняемся только приказам шефа Буллигана! Таковы правила!
Громов махнул рукой:
— Хорошо, я понял.
— Простите, сэр! — снова гаркнул охранник и добавил едва слышно: — Нам пришлось пустить медиа, пока вас не было.
— Понятно, — вздохнул Макс.
— Я думаю, они вернутся, — заметил второй охранник, тоже не поворачиваясь к Максу, продолжая стоять навытяжку и таращась прямо перед собой.
Первый вернулся в исходную позицию и едва слышно прошептал:
— Спасибо вам, сэр, что спасли нам жизнь!
— Пожалуйста, — вежливо ответил Громов.
Вернувшись в номер, он посмотрел на стол, оглянулся вокруг, затем взял свою тарелку, сложил в нее еду и ушел в спальню.
Сев на подоконник, Макс посмотрел вниз.
Со сто пятидесятого этажа Nobless Tower открывался умопомрачительный вид. Ночью Токийский хайтек-мегаполис переливался сотнями оттенков самых разных сигнальных огней. Яркие розовые ленты по краям автобанов, зеленые огоньки посадочных площадок, голубые маяки полицейских машин и дельтапланов, мелкие желтые звездочки на куполах патрульных дирижаблей и воздушных шаров, медленно плывущих над городом. Темно-красные огни скоростных поездов мелькали так быстро, что были едва заметны для глаза. Оранжевое обрамление высотных зданий. Мертвенный серо-зеленый тусклый свет окон. Белые лучи мощных прожекторов вдалеке, над военным штабом «Микадо».
Световую рекламу перестали использовать уже давно. Это считалось бессмысленным расходом электричества. Ее заменили щиты с рисунками, которые делали флуоресцентной краской. Даже при малом количестве света картинки сияли в темноте. Иногда получалось жутковато. В темноте светились глаза или какая-нибудь надпись.
Миллиарды огней, миллионы зданий… Искусственная среда обитания человека, сложившаяся всего за пару сотен лет, поражала. Странно, но Макс любил ее гораздо больше, чем леса и болота тех мест, где он родился. Дикая природа всегда представлялась ему чем-то враждебным, постоянным источником опасности. Морозы, дожди, дикие животные, ядовитые насекомые и змеи! Макс никогда не понимал высоких бессмысленных слов о «природной мудрости». Все, что он видел в детстве, — это бесконечный и бессмысленный процесс пожирания одних существ другими только ради того, чтобы промучиться еще один день под палящим солнцем или в жуткий мороз, или без питьевой воды, или задыхаясь от туч мелких кровососов, роящихся над болотами. Сколько Макс себя помнил — он боялся леса, переменчивой погоды, раскатов грома, волчьих стай, громадных ос и слепней… Гибель живого вокруг, растерзанные волками зайцы, замученные насекомыми детеныши никогда не вызывали у него жалости или сострадания. Это было чем-то обычным. Тем, что само собой разумеется. Все слабое и больное должно погибнуть, превратиться в корм или питательную среду для тех, в ком больше жизненной силы. Таков закон дикой природы. И этот закон был для Макса абсолютно справедлив, потому что он никогда не знал другого! По этой же причине он не понимал Дэз. Почему она не хочет жить в хайтек-пространстве? За что она борется? В чем смысл того, что она делает? Зачем?
