Валентин Холмогоров - Чужие миражи
– Больше ничего?
– А чего тебе еще нужно? – Насупился Олег. – Паспортные данные? Адрес прописки? Фамилия – имя – отчество? Извини, старик, нету. Чем богаты…
Я почувствовал себя ужасно виноватым.
– Не злись, Олежка, я знаю, что ты старался… – Примирительно произнес я. – Просто устал, мозги уже почти кипят. Прости.
– Всю ночь в Глубине проболтался? – Понимающе прищурился Олегатор.
– Угу.
– Вали спать. Потом поговорим.
Я с благодарностью кивнул и отправился в свою комнатушку, заглянув по пути лишь в туалет, выстудившийся за ночь до состояния дурно пахнущего холодильника. Уже перед дверями моей комнаты я догадался взглянуть на часы. Семь утра. Неплохо погуляли…
Сил хватило только на то, чтобы доползти до раскладушки. Рухнув на подушку, я закрыл глаза и тут же провалился в глубокий, вязкий сон, состоящий из бесконечной темноты, в которой кто-то рассыпал щедрой рукой миллиарды далеких хрустальных звезд.
03
Меня разбудил Денисов.
– Вставай, боец, нас ждут великие дела, – прогремел он, бросая на пол две огромные спортивные сумки, раздутые словно удав, проглотивший по недоразумению средних размеров слона. Я приподнялся на локте, стараясь сбросить с себя последние обрывки сна, настойчиво цепляющегося за мое сознание.
– Здесь твои шмотки, – пояснил Денисов, – теперь заживешь, как король.
– Здравствуйте, Денис Вениаминович, – запоздало поприветствовал его я, потянувшись за сигаретой к валявшейся рядом с телевизором пачке.
– Поешь сначала, – заботливо посоветовал он, глядя, как я, щелкнув зажигалкой, выпускаю к потолку тонкую струйку дыма. – Ну, рассказывай. Как ты тут? Не обижают?
– Денис Вениаминович, скажите откровенно… Вы знали? – Задал я вопрос, который мучил меня на протяжении вот уже последних нескольких дней.
– О том, во что именно ты вляпался и чем все это может для тебя закончится? – Сразу став каким-то серьезным, переспросил он.
Я кивнул.
– Откровенно? Нет.
Он нахмурился, помолчал немного, затем вытащил из моей пачки еще одну сигарету, размял в пальцах, закурил и продолжил:
– Мне пришлось поднять все свои связи, чтобы выяснить об этом ночном нападении хоть что-то. На это ушло чертовски много времени и сил, но ничего не получалось. Никаких зацепок. Потом на меня вышел Кролевский…
– Кто?
– Алексей Анатольевич. Мы были немного знакомы, но он работает не в нашем ведомстве, в смежном… Он объяснил ситуацию. И убедил меня, что лучшим выходом было бы привести тебя сюда.
Денисов поднял глаза и изучающе посмотрел на меня, словно пытаясь определить, как я отреагирую на его слова. Верю ли? Держу ли на него обиду за то, что не без его содействия я оказался запертым в этом мрачном здании, без права свободного перемещения за его пределами?
Верю. Держу.
Но прекрасно понимаю, что иного выхода у него просто не было.
Равно как сейчас нет выхода у меня.
– Денис Вениаминович, вы понимаете, что теперь меня отсюда уже не выпустят? – Устало поинтересовался я, затягиваясь горьким и приторным на голодный желудок дымом. – Что ваши коллеги, заполучив в свое распоряжение настоящего дайвера, в лепешку расшибутся, чтобы оставить его у себя? Уж не знаю зачем. Выполнять задания в Глубине, искать лазейки в чужих программах, просто для того, чтобы исследовать его способности…
– Не говори ерунды, – поморщился Денисов, – и пообещай мне, что это останется между нами.
– Что именно?
– То, что я тебе сейчас скажу.
Я пожал плечами.
– Хорошо.
– Мы занимаемся этой проблемой уже довольно давно. Не контора Кролевского, а наша. Мы приглашали к сотрудничеству… дайверов.
– Грубо говоря, вы просто ловили их по сети. – Резко поправил его я. Денисов медленно кивнул.
– Именно так. Мы снимали энцифолограммы, делали томограммы головного мозга, вводили их в киберпространство и отслеживали функции организма… Бесполезно. У нас ничего не получилось, Влад. Несмотря на то, исследования осуществляли лучшие врачи, использующие самое современное оборудование. Способности дайвера – это врожденный талант, не поддающийся количественной оценке, как и, например, способность писать прекрасные стихи или сочинять фантастические романы. Это находится где-то так глубоко в вашем мозге, что вычислить и исследовать этот дар решительно невозможно. А потом… Потом наши дайверы просто теряли свои способности.
– Что? – Воскликнул я, едва удержавшись, чтобы не вскочить на ноги.
– То. – Грубо отрезал Денисов. – Дайверы не живут в неволе. Видимо, свобода, не в фигуральном, а в самом прямом понимании этого слова, является обязательным фактором для того, чтобы у человека получалось выходить из Глубины по собственному желанию. Стоит запереть дайвера в любой, даже самой комфортабельной и удобной тюрьме, и через некоторое время он уже ни на что не будет годен.
Боже мой… Сколько же дайверов они погубили? Двоих? Троих? Несколько десятков? Сколько потребовалось ни в чем не повинных мужчин и женщин, чтобы убедить государство в неспособности нового оружия подчиняться приказам людей в погонах? Сколько было сломано судеб, сколько было пролито слез и пережито нервных срывов для того, чтобы государство, согласившись со своим бессилием, неохотно отступило? Если это действительно так, и в сознании лишенного свободы дайвера что-то необратимо изменяется, заставляя его стать таким же как все, утратить возможность не просто жить в Глубине – управлять ею, зачем они отняли свободу у меня? Я представляю, что пришлось пережить тем, о ком говорит сейчас Денисов. Утеря способностей дайвера – это шок, побороть который способен далеко не каждый. Они больше не смогут сказать себе, что вокруг – игра, вокруг – нарисованный мир, созданный их разгоряченной фантазией, убедить себя в том, что Глубины не существует и очутиться дома перед компьютером, подключенным к далекому и гостеприимному Диптауну. Они уже не смогут одолеть Глубину.
Но и забыть – тоже не смогут.
Вот только сумеют ли они жить с этим дальше?
Я бы не сумел. И потому я не хочу оказаться на их месте.
Сигарета догорела до фильтра и я с силой раздавил ее о стенку мятой консервной банки, выполнявшей в моем хозяйстве роль пепельницы. Силы как-то разом оставили меня, и на освободившееся место хлынуло отчаянье. Ледяное, тоскливое чувство безысходности, ощущение бессильной злости, направленной в никуда и умноженной на твердую уверенность в невозможности что-либо изменить.
– И что дальше? – Сдавленно спросил я.
– А ничего. – Ответил Денисов. – Тебя выпустят. Как только все успокоится и прояснится, ты сможешь беспрепятственно катиться на все четыре стороны. Если ты захочешь добровольно продолжать сотрудничество…
– Не захочу.
– Я так и думал, – Кивнул Денис Вениаминович, – тогда тебя просто оставят в покое. Будут, конечно, понемногу приглядывать за тобой, но вмешиваться в твою жизнь без крайней необходимости не станут.
Иными словами, я просто сменю тюрьму размером с небольшое здание на тюрьму размером в страну. Уехать за границу? Да кому там нужен русскоязычный журналист, пусть даже со способностями дайвера? У них хватает и своих безработных… Да и позволят ли? Ой, сомневаюсь…
– Ладно, разбирай чемоданы, – махнул рукой Денисов, – кстати, ты все-таки подумай насчет сотрудничества. Есть в этом определенные преимущества. Да и Алексей Анатольевич мне тебя хвалил. Утверждал, что ты толковый парень, не без разгильдяйства и выпендрежа, конечно, но толковый. А твоя хроническая безалаберность – это возрастное. Со временем исчезнет.
– Перевоспитаете? – С горечью ухмыльнулся я.
– Вот еще, время тратить… – Рассмеялся Денисов. – Само пройдет.
На улице как всегда было шумно, людно и бестолково. И я как всегда шел к «Миссии Судеб» пешком, используя эту пусть даже ничтожную возможность почувствовать свободу, вдохнуть чистый, свежий воздух этого удивительного мира, забыть хотя бы на мгновение о том, что стоит лишь закрыть и открыть глаза – и наваждение исчезнет, растворится в грубой материи реальности, рассыплется миллионами сверкающих осколков.
Настроение было отвратительным. Похоже, еще никогда я не ощущал себя так мерзко и противно. Нестерпимо хотелось вынырнуть из виртуальности, сорвать с головы тяжелый пластиковый шлем и больше никогда не входить в Глубину.
Но я твердо знал, что не смогу поступить так. Что не смогу существовать без этих улиц, этого теплого воздуха и этого бесконечного багрового заката дольше нескольких дней. Что меня снова и снова будет невыносимо тянуть сюда, и жизнь превратится в пытку, и не станет покоя, и я не выдержу, сорвусь в Глубину, ступив с края обрыва в бездонную пропасть.
Возможно, я разобьюсь насмерть.
Возможно, мне все-таки удастся взлететь.
И я знаю, что буду бросаться в эту манящую пустоту снова и снова, до тех пор, пока держат крылья, до тех пор, пока есть силы ловить ими переменчивый ветер, до тех пор, пока в моей груди бьется жизнь.
