Уильям Гибсон - Нейромант
— Я подумал, что, если я смогу вообразить хотя бы малую ее часть, только малую часть, если я смогу представить себе эту часть идеально, во всех подробностях…
На матрасе ладонью вверх появилась бледная женская рука, точнее — кисть руки.
Ривьера наклонился, взял ее и начал нежно гладить. Пальцы пошевелились. Ривьера поднес кисть к губам и стал облизывать кончики пальцев. Ногти покрылись багровым лаком.
Кисть руки не выглядела отрубленной — гладкая без рубцов кожа плавно закруглялась на ее конце. Кейс вспомнил татуированный шмат искусственной плоти в витрине хирургического бутика на улице Нинсеи. Ривьера держал кисть у губ и вылизывал ладонь. Пальцы неуверенно ласкали ему лицо. Но теперь на кровати появилась и вторая кисть. Когда Ривьера потянулся за ней, то пальцы первой сомкнулись у него на запястье, браслет из плоти и костей.
Действие разворачивалось согласно внутренней сюрреалистической логике. Появились предплечья. Затем ступни. Ноги. Ноги были очень красивые. Голова Кейса раскалывалась от неземной пульсирующей боли. В горле пересохло. Он допил остатки вина.
Теперь Ривьера лежал в постели, голый. Его одежда оказалась частью проекции, но Кейс не мог вспомнить, когда она исчезла. Черный цветок лежал возле ножки кровати, по нему все так же перебегали искры. Затем ласки Ривьеры сформировали торс — безголовый, идеальных форм и блестевший тончайшим глянцем пота.
Тело Молли. Разинув рот. Кейс смотрел на происходящее. Но все же не совсем Молли, это была Молли, какой представлял ее себе Ривьера. Груди получились другие: соски больше и слишком темные. Ривьера и женский торс корчились на кровати и по ним ползали кисти рук с багровыми ногтями. Кровать вспенилась складками желтоватых прелых кружев, которые рассыпались от прикосновения. Вокруг Ривьеры, переплетенных конечностей и мелькающих, щипающих, ласкающих кистей, вздымались клубы пыли.
Кейс взглянул на Молли. Ее лицо оставалось спокойным, в зеркалах отражались мелькающие цветные блики проекции Ривьеры. С высоким бокалом в руке, подавшись вперед. Армитидж не отрывал глаз от сцены, от призрачно мерцающей комнаты.
Теперь конечности воссоединились с торсом; Ривьера содрогнулся. Появилась голова, и сотворение образа завершилось. Лицо Молли, идеально воспроизведенное, с ртутными лужицами на месте глаз.
Ривьера и призрачный манекен начали совокупляться с удвоенной энергией. Затем мыслекопия Молли медленно вытянула руку и выбросила из–под багровых ногтей пять лезвий. Плавным, как во сне, движением она вспорола обнаженную спину Ривьеры. Кейс увидел ребристый столб обнажившегося позвоночника и тут же выскочил, путаясь в собственных ногах, из ресторана.
Он перегнулся через розового дерева перила и смачно проблевался в тихие воды озера. Тиски, сдавливавшие голову, ослабли. Кейс опустился на колени, прижался щекой к прохладному дереву и стал смотреть через озеро на яркое трепещущее сияние Рю Жюль Верн.
Он видел такие штуки и прежде, еще в Муравейнике, подростком, тогда это называлось «думать въявь». Кейс вспомнил, как тощие пуэрториканцы надумывали реальность под уличными фонарями Ист–Сайда, как надуманные ими девушки вздрагивали и кружились под ритмы сальсы, а случайные зрители хлопали в такт музыке. Но тогда для этого нужен был целый грузовик аппаратуры и неуклюжий шлем с тродами.
А то, что воображал Ривьера, было неотличимо от реальности. Кейс покачал раскалывающейся от боли головой и сплюнул в воду.
Он легко вообразил окончание представления. Обращенная симметрия: Ривьера собирает девушку своей мечты, девушка разрезает его на куски. Теми самыми руками, с которых все началось. И кровь заливает ветхое кружево.
Из ресторана донеслись аплодисменты и восторженные возгласы. Кейс поднялся с колен, поправил одежду и вернулся в «Вингтим Сикль».
Молли за столиком не было. Сцена опустела. Армитидж сидел в полном одиночестве и смотрел на эстраду, его пальцы крутили тонкую ножку бокала.
— Где она? — спросил Кейс.
— Ушла,— ответил Армитидж.
— Вместе с ним?
— Нет.
Послышался мягкий звон. Армитидж посмотрел на бокал. В его руке осталась стеклянная плошка с красным вином. Сломанная ножка напоминала сосульку. Кейс отобрал у Армитиджа стекляшку и поставил ее в стакан с водой.
— Куда она пошла?
Свет зажегся в полную силу. Кейс посмотрел в тусклые голубые глаза. Нуль реакции.
— Она пошла готовиться к работе. Ты ее больше не увидишь. Вы встретитесь только во время рейда.
— Зачем Ривьера так с ней поступил?
Армитидж встал, поправил лацканы пиджака.
— Иди поспи, Кейс.
— Рейд завтра?
Армитидж одарил его обычной ничего не выражающей улыбкой и пошел к выходу.
Кейс потер лоб и огляделся.
Посетители поднимались из–за столиков, женщины улыбались шуткам мужчин. Он впервые заметил балкон, где в интимном полумраке все еще мерцали свечи. Оттуда доносились голоса, негромкий звон посуды. На потолке плясали тени.
Неожиданно, как проекция Ривьеры, появилось девичье лицо, маленькие руки лежали на полированных перилах, тело подалось вперед, темные, как показалось Кейсу, восторженные глаза глядели вдаль. На сцену. Лицо поразительное, хотя и некрасивое. Треугольное, с высокими хрупкими скулами, широкий, резко очерченный рот странным образом уравновешен тонким птичьим носом с раздувающимися ноздрями. И снова девушка исчезла среди приглушенного света и пляски свечей.
Выйдя из ресторана, Кейс заметил двух юных французов и их подружку, они ждали лодку к дальнему берегу, к ближайшему казино.
В номере стояла тишина, а гладкий матрас напоминал морской берег во время отлива.
Вторая сумка исчезла. Кейс поискал записку. Ничего. Через несколько секунд черного отчаяния Кейс осознал, что стоит у окна и смотрит на улицу. Дезидерата, дорогие магазины: «Гуччи», «Цуяко», «Гермес», «Либерти».
Кейс покачал головой и подошел к коммуникационной панели, так до сих пор им и не осмотренной. Он выключи голограмму и вместо нее увидел кондоминиум, спускавшийся уступами по далекому склону.
Кейс взял телефон и вынес его на балкон.
— Дайте мне номер буксировщика «Маркус Гарвей». Он приписан к кластеру Сион.
Электронный голос назвал номер из десяти цифр.
— Сэр,— добавил автоответчик,— данное судно зарегистрировано в Панаме.
Мэлком ответил после пятого гудка:
— Да?
— Это Кейс. У тебя есть модем, Мэлком?
— Да. В навигационном комплексе, ты ж знаешь.
— Ты можешь его снять? Подсоедини его к «Хосаке». Затем включи деку. Это такая панель с выступами.
— Как ты там, брат?
— Ничего, мне нужна помощь.
— Сейчас, брат. Я уже снимаю модем.
Некоторое время из трубки слышался только слабый треск помех, Мэлком подсоединял модем к телефонной сети.
— Установи лед,— приказал Кейс «Хосаке», услышав характерный писк.
— Вы говорите из очень плохого, сильнопрослушиваемого места,— чопорно сообщил компьютер.
— А в рот я их всех имел,— сказал Кейс.— К черту лед. Никакого льда. Вызови конструкт. Дикси?
— Привет, Кейс.
Сейчас Флэтлайн говорил через звуковой чип «Хосаки», а потому характерные интонации его голоса терялись полностью.
— Дикси, ты должен прорубиться сюда и кое–что для меня сделать. Можешь особо не стесняться. Молли где–то здесь, и я хочу знать, где именно. Я в номере 335W в «Интерконтинентале». Она была зарегистрирована здесь же, но я не знаю, под каким именем. Пляши от этого номера и проверь файл регистрации постояльцев.
— Сию секунду,— ответил Флэтлайн.
Кейс услышал белый шум, верный признак вторжения. И улыбнулся.
— Готово. Роза Колодны. Выписалась. Нужно еще несколько минут, чтобы расковырять их охранную сеть поглубже и узнать, куда она переехала.
— Действуй.
От усилий конструкта телефон завывал и щелкал. Кейс отнес его обратно в комнату и положил трубку наушником и микрофоном вверх на кровать. Сходил в ванную и почистил зубы. А когда вернулся в комнату, там сам собой включился монитор аудиовизуальной системы «Браун». Миниатюрная японка, какая–то поп–звезда, возлежит на поблескивающих металлом подушках. Невидимый интервьюер задал по–немецки вопрос. С чего эта хрень включилась? По экрану побежали голубые полосы.
— У тебя что, Кейс, и вправду крыша едет?
Голос неторопливый, знакомый.
На стеклянной стене балкона снова появилось изображение улицы Дезидераты, затем оно дернулось, поплыло — и вот он, пустой интерьер «Жарр де Тэ» в Тибе, красный неон множится в исцарапанной бесконечности зеркальных стен.
Он, конечно же, Лонни Зоун — длинный и кадаврообразный; во всех движениях — плавная грация застарелого кокаиниста. Держа руки в карманах серых слаксов, он остановился среди квадратных столиков.
— Да, приятель, видок у тебя, мягко говоря, задумчивый.
Голос из брауновских динамиков.
— Уинтермьют,— сказал Кейс.
