Артем Полярин - В зоне листопада
Почувствовав, как глаза покрываются тяжелой, влажной и от того постыдной пленкой, она отвернулась к окну. Завозилась. На ощупь достала из сумочки вышитый остролистыми цветами платок, прикрыла им изящную переносицу.
Про себя Никон вздохнул с облегчением. Сейчас ему проще помочь плачущей матери, чем кандидату химических наук, сын которого сбежал в мир объектов и совершенно не желает взаимодействовать с субъектами.
Сделав пару глубоких вдохов, Вероника справилась с собой. Так, что у Никона чаще забилось сердце, провела расслабленной рукой по утомленным глазам. Продолжила:
– В спецшколе требуют обновлений анамнеза. Мартин не давал обновления, пока не завершится цикл исследований с применением негативного подкрепления. Что мне им передать?
– Я открою доступ ко всем обновлениям после того, как закончу анализ, – ответил Никон. – Передайте, что я хотел бы поговорить с их специалистом. Есть некоторые предположения, которые я хотел бы с ним обсудить.
– Вы только и можете, что обсуждать? – с отчаянием махнула Вероника. – Мартин тоже все обсуждал, обсуждал и ничего не менялось.
– Расскажите, пожалуйста, о Мартине, – стараясь дать своим оживлением импульс, попросил Никон.
– Что рассказать?
– Насколько он был внимателен к вашей проблеме?
– Сначала был внимателен. Даже что-то обсуждал, – язвительно заметила Вероника. – Потом все вошло в какой-то замкнутый цикл, и он пустил проблему на самотек. Плановая диагностика, сухие отчеты, дежурные слова поддержки.
– У всех ресурсы ограничены, – задумчиво заметил Никон.
– Не надо оправдываться. Я не сужу. Я ему благодарна. Он очень внимательно корректировал мой баланс. Я забыла, что такое приступы острой депрессии. Он делал, что мог. У нас у всех ресурсы ограничены.
Женщина взглянула на сына. Быстро вздохнула, стараясь сдержать слезы. Опять промокнула ресницы цветастым платочком.
– Я тоже постараюсь быть внимательным к вашему балансу, – стараясь загладить собственное бессилие, пообещал Никон.
– Буду Вам очень признательна, – ответила Вероника, поднимаясь с кресла.
Подошла к сыну, все чертившему на черном глянце образы из своего далекого мира. Погладила по головке. Потянула за локоть со стула. Начала одевать. Егор, подчиняясь движениям, бездумно смотрел перед собой. Он пребывал не здесь. Он сюда даже не приходил. Никону показалось – заговорив на языке, понятном сыну, Вероника тоже выпала из нашей действительности. Вынужденно на время утратила связь с ней, для того чтобы передать сыну простые просьбы.
Когда все вещи натянулись, Егор вдруг подошел к столу, схватил фиолетовый масляный карандаш из дежурной пачки. Как раз для таких, как он. На ближайшей светлой поверхности – стене принялся рисовать. Вероника, отвлекшаяся на свой плащ и шарф, хотела было остановить сына. Никон запретил. Руками подал знаки молчать и замереть. На стене появились небольшого размера кружки, квадраты, треугольники и звезды. Когда Егор соединил их линиями, фигуры стали узлами большого созвездия. Чем-то оно походило на старого доброго Чебурашку или, возможно, Микимауса. В центре пятиугольная мордочка на тонкой шейке. Из нее торчат вверх большие шестиугольные уши, одно из которых с сережкой. Завершив работу, мальчик выронил карандаш, побрел к маме.
– Господи! Что это? – удивилась Вероника.
– Возможно, реакция на невербальный тест. Вам это созвездие ничего не напоминает?
Женщина задумчиво провела пальцами по фигурам и линиям. Почти не касаясь, словно поглаживая воздух над ними. Такими же движениями она только что ласкала сына. Медленно очертила фрагмент созвездия, похожий на знак бесконечности или положенную на бок восьмерку. Соединенные вместе шестигранник и пятигранник. Обвела третье кольцо. Стекленея взглядом на рисунке, медленно выдавила:
– Если представить, что треугольник – это атом азота, квадратики – атомы углерода, а кружочки – водород… То, вот эта часть – похожа на молекулу индола. И еще одно колечко.
Аккуратно погладила следы карандаша вокруг восьмерки с лишним кольцом. По кругу, последовательно щупая весь периметр.
– А эти атомы делают из циклической структуры какое-то органическое соединение. Я не помню. Надо поискать в справочнике.
Вероника зациклилась, словно тройной знак бесконечности поглотил ее разум. Никон почувствовал, как ее субъективное время увязло в круговороте Чебурашкиных контуров. Попытался вывести из звездного плена, разрядить обстановку:
– Вот видите, весь в маму. Уже и молекулы рисует.
Глаза Вероники увлажнились. Мама встала на колени рядом с сыном, крепко прижалась. Зарыдала, повторяя одну и ту же фразу:
– Молекула ты моя! Индольчик ты мой!
Выплакавшись, ушла. Не попрощалась, словно и она сегодня сюда не приходила.
Никон засмотрелся на разветвленный граф молекулы. Подмигнув, улыбнулся Чебурашке. Сделал несколько глубоких вдохов, размышляя над загадкой. Вдохи показались очень долгими. Вдруг почувствовал, как и его вязко и цепко затягивает в абстрактную бездну тройной бесконечности. Ощутил, как уставший мозг, не в силах бороться, подчиняется жадной форме из фигурок и линий. Испугался, перевел дыхание, очнулся.
Схватил планшет, сохранил графики матери и сына за последние пять минут отдельным пунктом анамнеза. Туда же добавил и фотографию фиолетовой настенной живописи. Думать будет завтра. Утром. На свежую голову, а не после визита женщины, которой до страшных истерик кажется, что соседка по подъезду пытается соблазнить и увести ее сына. Не после попыток объяснить, внушить, вдолбить простую мысль о том, что не стоит искать врагов среди сотрудников, одному мужчине. Утром. Когда каша, из различных субъективных интерпретаций одной и той же глобальной проблемы, переварится и усвоится. Уже без всяких наваждений.
Глава 4.
Каким вырастет ребенок, если его родители будут постоянно менять свое представление о жизни? Если сегодня хорошо одно и ребенка учат стремиться к этому, а завтра смысл жизни разворачивается на сто восемьдесят градусов, ребенок видит другие цели и должен вырабатывать другое представление о мире? Что будет, если родители будут безрезультатно метаться от одной крайности к другой? Будут иррационально перебирать ценности, ставя на место важного и значимого второстепенное или даже вредное? Будут внушать ребенку ложные цели? Что, если с детства вместо стабильности и целесообразности ребенок будет видеть череду ошибок?
Каким вырастет ребенок в семье, где неудачи, вызванные бессмысленными ошибками, будут возбуждать у всех закономерные раздражение и озлобленность? Каким будет ребенок, воспитанный безумными родителями? Ответ напрашивается сам собой – ребенок, с большой долей вероятности, вырастет похожим на родителей.
Далеко ходить не надо. Достаточно изучить статистику.
Да, во многих случаях дети родителей с расстройствами психики вырабатывают компенсаторные механизмы, можно сказать – иммунитет и стремятся к норме. Затрачивая огромные усилия, чтобы из предложенных им моделей поведения, взаимодействия с миром, исключить «неправильные» и пагубные, они «очищают» свое сознание от «ядов», которые поневоле употребляли.
Но ведь не все имеют такой ресурс. Механизмы, сформированные в раннем детстве откорректировать очень сложно. Они находятся в фундаменте личности, включены во многие процессы. Попытка изменить их может привести к разрушению всего здания. Инстинкт самосохранения запрещает это и очень ограничивает такие изменения. Какой бы ни была личность, каким бы ни было представление о самом себе и мире, это представление стремится к целостности и завершенности. Непротиворечивости. Осознавать несовершенство своего ума, своего Я – вероятно, самое большое страдание. Менять свой ум усилием своего же ума намного сложнее, чем сделать себе операцию. Да и как можно при помощи поломанных инструментов исправить поломанные инструменты? Это замкнутый круг.
В державе и в Городе такое «воспитание» продолжалось десятилетиями. Бушевала жесточайшая информационная война. В умы, опутанные коммуникационными сетями, в различных обертках пропихивались совершенно антагонистичные идеи. Лозунги коммунизма, национализма и либерализма, закодированные в тысячи ярких разноцветных образов, лились через медиапространство в бессознательное граждан мутной бурлящей рекой. Хаотичный и паранойяльный поиск внешних врагов, виноватых в бедствиях и страданиях, натягивал истонченные нервы до предела. Ложные, недостижимые миражи, красочно расписанные корыстными хитрецами и заманчиво блистающие за пропастью разрухи, влекли к опасному краю.
Правительства сменяли друг друга с поразительной частотой. Пару лет у руля государства кардинально снижали рейтинг любой из политических сил. Национальные герои, словно по мановению волшебной палочки, становились предателями и изгоями. Преступники и подонки, так же стремительно, взлетали на самый верх. Через непродолжительный испытательный период их ждала участь поверженных героев.
